«Работоспособностью он обладал необычной, я бы сказал, не свойственной людям работоспособностью, в нее даже поверить трудно… Приезжал в наркомат к 10 утра. Работал до 6 вечера „без антрактов“. С 6 до 9 – перерыв. Потом снова – наркомат. Уезжал оттуда не раньше 4–5 часов утра»[121].
Цех окончательной сборки самолета УТ-2М. 1944. [Из открытых источников]
Довоенные танки производства завода № 183. Слева направо: А-8 (БТ-7М), А-20, Т-34 образца 1940 года с пушкой Л-11, Т-34 образца 1941 года. 1940-е. [Из открытых источников]
Водитель Устинова Иван Платонов, тот самый шофер, с которым он ездил на фронт во время войны с Финляндией и потом до самой Победы в Великой Отечественной войне, подтверждал, что спал нарком всего по несколько часов в сутки:
«Отсыпался он, если можно так назвать, часа три всего. Привезу его домой в половине шестого утра, он и говорит: „Ваня, в девять буди – как штык“. Приеду в 9, а он: „Не уходи, посиди рядом, не то усну“. И тут же – понеслись дальше. На полигоны, на заводы…»[122].
Николай Алексеевич Вознесенский. 1930-е. [Из открытых источников]
В разъездах и совещаниях прошла первая рабочая неделя в Москве. Известно, что за неделю до начала войны, в воскресенье 15 июня 1941 года Дмитрий Устинов участвовал в смотре новых образцов оружия и техники. Смотр этот проводился 15–17 июня для высшего руководства страны, промышленности и вооруженных сил на полигоне в подмосковном Софрино. В тот день нарком вооружения впервые увидел в деле некоторые новинки, которые в будущем оказали большое влияние на ход войны. Многие из них произвели на него впечатление.
Внимание Устинова привлекли средний танк Т–34, созданный коллективом конструкторов под руководством М. И. Кошкина, А. А. Морозова и Н. Л. Кучеренко, и тяжелый танк КВ–1, разработанный в конструкторском бюро Ж. Я. Котина. Обе машины значительно превосходили немецкие танки как по вооружению, так и по уровню защищенности. К началу войны, как вспоминал Устинов, было выпущено 639 танков КВ–1 и 1225 танков Т–34.
На второй день смотра, 16 июня 1941 года, Вознесенский поинтересовался у Устинова, как продвигается доработка противотанкового ружья Рукавишникова, о котором уже говорилось выше.
«Рукавишников жалуется, что ему ставят палки в колеса, а испытатели будто бы преувеличивают недостатки системы и попросту придираются к ней. Так что разберитесь, Дмитрий Федорович», – сказал глава Госплана наркому вооружения[123]. И попросил руководителя НКВ оказать Рукавишникову всю необходимую помощь. Поговорив с конструктором, Устинов назначил испытания его доработанного ружья на 23 июня 1941 года.
Реактивные установки залпового огня БМ-13 («Катюша») на огневой позиции вдоль линии фронта 3 октября 1943. [РИА Новости]
Но сильнее всего наркома вооружения и других присутствующих поразили возможности экспериментальной на тот момент реактивной артиллерии, демонстрация которой состоялась в заключительный день смотра 17 июня 1941 года:
«Речь идет о боевой реактивной установке БМ–13, в последующем названной „Катюшей“ и завоевавшей под этим именем легендарную славу. Установка обладала высокой огневой производительностью, могла вести залповый огонь, совершать быстрый маневр. Не менее важным было и то, что она имела простое устройство, была, как говорится, технологична. Это позволяло в короткий срок наладить массовое производство БМ–13. Из каждой установки на смотре был произведен один залп 16 реактивными снарядами 132-мм калибра. Огонь велся по легким полевым укрытиям, удаленным примерно на 6 километров. После стрельбы мы осмотрели цели. Результаты произвели на присутствующих огромное впечатление», – вспоминал Устинов через многие годы[124].
Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об ускорении приведения в боевую готовность укрепленных районов» с сопроводительной запиской Г. М. Маленкова, П. К. Пономаренко, Н. С. Хрущева, С. К. Тимошенко, Г. К. Жукова, Н. А. Вознесенского И. В. Сталину. 16 июня 1941. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 658. Л. 34–44]
Между тем удивить Устинова было не так-то просто. Увлеченность новинками техники и новыми технологиями была свойственна ему всю жизнь. Его заместитель на посту наркома Владимир Новиков вспоминал:
«Дмитрий Федорович показался мне человеком широкого кругозора, технически очень подкованным, волевым и решительным. Это мнение со временем не прошло, даже окрепло. В течение всей войны, а затем и многие годы после нее мне довелось работать под его руководством, и я могу, видимо, как никто другой, сказать об этих его сильных сторонах, а также об исключительной работоспособности, энергии, что в годы войны, да и в последующем, когда мы создавали уже новую боевую технику, имело большое значение. Замечу, к слову, что с Дмитрием Федоровичем у нас установились близкие отношения, и мы уже вскоре перешли на „ты“. Наверное, этому во многом способствовал наш сравнительно молодой возраст. Устинову шел лишь тридцать третий год. Он был самым молодым наркомом»[125].
Новая реактивная установка, к слову, понравилась не только Устинову. Народный комиссар обороны маршал Семен Тимошенко тоже оценил ее по достоинству. И тут же в резкой форме обратился к своему заместителю по артиллерии Кулику: «Почему о наличии такого оружия молчали и не докладывали?» Кулик оправдался тем, что оружие еще не доработано, не проводились войсковые испытания[126].
Решение о формировании частей реактивной артиллерии и производстве техники и боеприпасов для нее было принято через несколько дней – 21 июня 1941 года. Следующий день мог стать первым полноценным выходным Дмитрия Устинова на посту наркома, ведь первое воскресенье в новой должности он провел на смотре вооружений. Но случиться этому было не суждено – четыре года подряд наркому пришлось трудиться без выходных и отпусков.
Глава 5Перестройка военной экономики в начале войны
5.1. Враг у ворот: срочные меры первых недель войны
Рано утром 22 июня 1941 года наркома вооружений СССР Дмитрия Устинова разбудил звонок первого зампреда СНК Николая Вознесенского.
«Говорит Вознесенский. Война, Дмитрий Федорович. Германские войска перешли нашу границу. Война. Прошу прибыть ко мне», – сказал он[127].
Это было воскресенье – выходной день, поэтому, положив трубку, Устинов первым делом набрал на телефонном аппарате номер своего заместителя и давнего друга Владимира Рябикова. Сообщив ему о начале войны, он приказал срочно проинформировать об этом все высшее руководство наркомата. Сразу после этого Устинов набрал еще один номер, на этот раз дежурного по наркомату. Ему он поручил вызвать на работу всех начальников главков и отделов, а через них – и всех остальных работников. Отдав первые распоряжения, Дмитрий Устинов и сам отправился в Наркомат вооружения. В своем кабинете он написал народному комиссару обороны маршалу Тимошенко письмо, в котором просил его предоставить работникам оборонных предприятий «бронь» от призыва в соответствии с распоряжением правительства. Затем началось короткое совещание, на котором Устинов раздал первые указания военного времени своим заместителям, после чего отправился к Вознесенскому. Уже в 9 часов утра 22 июня руководители оборонных наркоматов собрались в кабинете у руководителя Госплана и замглавы СНК.
«Все вы знаете, по какому поводу я собрал вас. Судя по всему, нам предстоит тяжелая, очень тяжелая война. От страны, в первую очередь от экономики, потребуется максимальное напряжение всех сил. Нам нужно в течение ближайших суток разработать программы наращивания производства вооружения для армии с учетом имеющихся мобилизационных планов, принять меры по увеличению выпуска продукции, по строжайшей экономии и замене остродефицитных материалов, изыскать заменители тех из них, которые получаем из-за границы», – распорядился Вознесенский, обращаясь к наркомам «оборонки»[128]. Задача была поставлена предельно ясно, началась работа по мобилизации советской экономики в условиях начавшейся войны. Уже на следующий день, 23 июня 1941 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло мобилизационной план по производству боеприпасов, согласно которому металлообрабатывающие и машиностроительные предприятия по всей стране переводились на выполнение военного заказа. За счет одного только этого постановления более 600 «гражданских» заводов привлекались к производству разного рода боеприпасов[129]. В этот же день состоялось еще одного совещание руководителей оборонной промышленности в кабинете у Николая Вознесенского. Устинов вспоминал, что глава Госплана был хмур и немногословен, а на лице его лежала печать тревоги.
«Мне пришлось работать вместе с ним всю войну. Но никогда впоследствии я не видел его таким суровым, даже замкнутым, как тогда, в первые дни. А вообще Н. А. Вознесенский по характеру был человек прямой, открытый», – писал Устинов[130].
На проходившем на второй день войны совещании наркомы советского ВПК согласовали выработанные в своих ведомствах меры по мобилизации всего народного хозяйства, приведя их к единому знаменателю. В условиях войны предприятия НКВ начали работать по ежедневному, еженедельному и ежемесячному графику выпуска продукции, утверждаемому правительством. В первые дни войны наркому вооружения приходилось регулярно торопить директоров заводов по телефону. Суть разговора, как вспоминал Устинов, сводилась к следующему: