истической ракете ФАУ–2.
На первых порах работой «Рабе» руководил генерал Л. М. Гайдуков. Он сумел оценить потенциал ракетной техники на самом раннем этапе и уже вскоре после начала работы советских специалистов в Германии всячески настаивал на создании в СССР новой ракетной отрасли и привлечении в нее лучших специалистов. Сотрудник «Рабе», всемирно известный советский и российский ученый-конструктор Б. С. Черток вспоминал, что в конце 1945 года Гайдуков отправился на прием к Сталину, чтобы добиться конкретных решений по развитию отрасли. Генерал доложил вождю о ходе работ в Германии, попросил освободить и направить на работу ряд ценных специалистов (в их числе оказался и С. П. Королев), а также определиться с тем, какое ведомство будет курировать создание ракет. Сталин удовлетворил все требования Гайдукова, но попросил его лично ознакомить всех наркомов оборонной промышленности с предложением взять на себя работу по ракетной технике[206].
Изначально предполагалось, что ракетчиков возьмет «под крыло» нарком, а затем и министр авиационной промышленности Алексей Шахурин. Однако он, поначалу заинтересовавшись новой тематикой, уже вскоре от нее отказался – у авиаторов на тот момент хватало забот с созданием реактивных и турбовинтовых самолетов, вертолетов и другой новой техники. Нарком боеприпасов Ванников тоже вынужден был отказаться, сославшись на другое задание, но не раскрыв его сути. Сегодня известно, что Ванников и его ведомство были активно задействованы в атомном проекте, поэтому сил на ракеты у промышленности боеприпасов уже не оставалось. В этих условиях последним наркомом, которого мог заинтересовать новый проект, стал Дмитрий Устинов. Вскоре после звонка Гайдукова он направил в Блайхероде своего заместителя и давнего соратника Василия Рябикова. Сотрудники «Нордхаузена» радушно встретили его и продемонстрировали все, что могло произвести впечатление на незнакомого с ракетной техникой человека, в том числе запуск ракетного двигателя на стенде. Перед отъездом Рябиков признал, что все увиденные им разработки очень перспективны, и обещал доложить наркому[207].
Уже к февралю 1946 года по инициативе Гайдукова и при прямой поддержке Устинова был создан более крупный институт «Нордхаузен», объединивший «Рабе» и другие существовавшие к тому времени подобные научные организации. Дмитрий Устинов, безусловно, доверял Рябикову, с которым они рука об руку работали еще с довоенных времен. Конечно, ракеты не имели никакого отношения к привычным его наркомату видам вооружения. С другой стороны, описанные Рябиковым перспективы позволяли в случае успеха превратить ведомство из поставщика оружия и пушек для пехоты, танков, флота и самолетов в лидера всей военной промышленности. Чтобы убедиться во всем лично, весной 1946 года Устинов сам отправился в Германию в составе правительственной комиссии. «В Тюрингии Устинов был недолго, но все облазил, все осмотрел, везде побывал, даже на свалке металлолома. Влезал во все мелочи. Заставил двигателистов, например, во всех подробностях объяснить ему, как работают форсунки в камере сгорания», – указано в биографии С. П. Королева «Королев: факты и мифы»[208]. Распорядок дня министра в Тюрингии был незатейлив – уже в 5:30 он кричал на всю виллу, где разместилась его свита: «Орлы, поднимайтесь». После этого завтрак на бегу, затем работа до 23:00. С 23:00 до часа ночи – ужин. Такая круговерть шла больше недели. Для Устинова это был ритм нормальный, но, кроме Дмитрия Федоровича, мало кто его выдерживал[209].
Результаты поездки не заставили себя ждать. 16 апреля 1946 года на имя Сталина была подготовлена секретная докладная записка, авторами которой стали Берия, Маленков, Булганин, Ванников, Яковлев (маршал артиллерии) и Устинов. В ней предлагалось выбрать Министерство вооружения в качестве головного по производству баллистических ракет[210].
Докладная записка Л. П. Берии, Г. М. Маленкова, H. A. Булганина, Б. Л. Ванникова, Д. Ф. Устинова, Н. Д. Яковлева И. В. Сталину об организации научно-исследовательских и опытных работ в области ракетного вооружения в СССР. 17 апреля 1946. [РГАНИ. Ф. 3. Оп. 47. Д. 179. Л. 28–31. Подлинник. Подписи – автографы]
Совещание у Сталина по данному вопросу состоялось чуть менее чем через две недели – 29 апреля. По его итогам 13 мая было принято Постановление Совета министров СССР № 1017–409сс «Вопросы реактивного вооружения», положившее начало созданию полноценной ракетной индустрии в СССР. При Совмине был создан спецкомитет по развитию реактивной техники. Возглавил комитет Маленков, а его заместителем стал Устинов. Работы по развитию нового направления были признаны важнейшей государственной задачей, и все министерства и организации обязали выполнять задания по реактивной техники как первоочередные. С этого момента Устинов принимал самое непосредственное участие как в создании НИИ и предприятий для новой отрасли, так и в разработке самих ракет. Головным научным институтом ракетной отрасли Устинов решил сделать НИИ–88, который возглавил генерал Л. Р. Гонор. Это был тот самый институт, из-за которого у оружейного ведомства произошел конфликт с главой Моссовета Поповым. 9 августа министр вооружения Д. Ф. Устинов подписал судьбоносный для всей советской ракетной и космической программы указ №–83К: «тов. Королева Сергея Павловича назначить Главным конструктором „изделия № 1“ НИИ–88». Тогда же, в августе 1946 года Устинов вновь посетил Блайхероде. Он проинформировал сотрудников «Нордхаузена», что его министерство стало головным по ракетной тематике, а главным конструктором ракеты будет Сергей Королев. Борис Черток вспоминал, что в ходе общения с работниками института Устинов отдельно остановился на вопросе, по которому еще не было выработано окончательной позиции. Он заявил:
«Здесь проделана очень большая и важная работа. Нашей промышленности надо будет начинать не с нуля, не с пустого места, научиться вначале тому, что было сделано в Германии. Мы должны точно воспроизвести немецкую технику раньше, чем начнем делать свою. Я знаю, это некоторым не нравится. Вы тоже нашли много недостатков в немецкой ракете и горите желанием сделать по-своему. На первое время мы это запрещаем. Вначале докажите, что можете делать не хуже. А тем, кто ссылается на наш опыт и историю, я отвечаю: мы имеем на это полное право, мы заплатили за него большой кровью! Но мы никого не неволим. Кто не хочет, может искать другую работу»[211].
Работы по созданию нового НИИ велись ударными темпами, поскольку в октябре 1946 года Устинову удалось выбить в Совмине дополнительные ресурсы: 2000 немецких военнопленных, 250 грузовиков, 3 железнодорожных и пять автомобильных кранов, лабораторное оборудование и др.[212] К концу 1946 года работы в Германии были свернуты. Все оборудование, готовые к сборке немецкие ракеты и часть персонала «Нордхаузена» перевезли в НИИ–88 в Подлипках. В число новых сотрудников устиновского НИИ попал и Черток. Он вспоминал, что его коллега Рязанский, которого после возвращения из Германии направили на работу в Минпромсвязи, сетовал:
«Знаешь, я жалею о таком распределении только потому, что вместо такого умного и энергичного министра, как Устинов, надо мной будет какой-нибудь трусливый долдон или просто равнодушный чиновник»[213].
В октябре 1947 года состоялись первые испытательные пуски баллистической ракеты. Запущенная 18 октября ракета сгорела в плотных слоях атмосферы, а вот вторая, запущенная 20 октября, благополучно преодолела расстояние в 231 км, но отклонилась от цели влево на 180 км. Советские ученые и конструкторы были в замешательстве, быстро определить причину столь значительного отклонения от заданного курса они не смогли. Поэтому Устинов тут же, прямо на полигоне привлек к решению проблемы вывезенных из Германии немецких специалистов. «Это ваша ракета, ваши приборы, разберитесь. Наши специалисты не понимают, почему она ушла далеко в сторону», – сказал министр немцам[214]. Вскоре было установлено, что вибрации в полете создают помеху для прохождения электросигнала. При помощи немецкой конструкторской мысли, русской смекалки и подручных материалов проблема была решена прямо на полигоне. В результате третий пуск оказался успешнее первых двух, отклонение было небольшим. Борис Черток вспоминал, что на радостях Устинов распорядился выдать каждому немецкому специалисту огромную премию в 15 тысяч рублей и одну канистру чистого спирта на всех[215]. За первым успешным пуском последовали и другие. А еще через год, 10 октября 1948 года, был произведен первый запуск уже не немецкой ФАУ–2, а созданной под руководством Королева советской Р–1.
Автопоезд с ракетой Р-1. 18 октября 1947. [Из открытых источников]
Однако ракетную технику недостаточно было просто освоить – ее требовалось поставить на вооружение. Для этого, в числе прочего, было создано Третье главное управление Совета министров СССР, которое возглавил долгое время работавший замом Устинова Василий Рябиков. Управление занялось созданием ракетной системы противовоздушной обороны. Все работы были строго засекречены, и до поры о них не знали даже в Министерстве обороны. Однако в силу того, что почти все ключевые должности в новом управлении заняли ставленники Устинова, министр вооружения также был активно включен в процесс разработки первой в мире зенитной ракетной системы «Беркут–1», которая позднее стала известна как С–25[216]