В предыдущей главе мы уже отмечали, что детище манифеста от 8 сентября 1802 г. – Комитет министров фактически стал главным правительственным органом страны. И не только потому, что его заседания посещал император. Комитет состоял лишь из министров и их товарищей (в отличие от таких органов, как Государственный совет и Сенат), которые лично отвечали перед государем за вверенный им участок государственного управления. По манифесту, важные государственные дела должны были решаться в Государственном совете, членами которого наряду с прочими являлись и министры. Комитет министров предназначался для разбора обычных дел. Но такое разделение государственных дел на важные и обычные условно, ибо не предложены критерии их отнесения к тем или другим. Сразу же Комитет стал решать и обычные, и важные дела, то есть заслонял собой и Государственный совет, и Сенат.
В полной мере все это отразилось в утвержденных Александром I 4 сентября 1805 г. правилах, которыми Комитет министров должен был руководствоваться при решении дел ввиду отъезда государя из столицы в действующую армию. Александр Павлович высказал пожелание, чтобы установленный порядок работы этого органа сохранился. А вот и сами правила:
1. Комитет министров должен продолжать собираться (если есть дела) по вторникам и пятницам в 18 часов в Зимнем дворце на половине императора (то есть как бы заменять его самого);
2. На заседаниях каждый министр, начиная со старшего чином, по очереди «занимает первое место» в течение четырех «собраний»;
3. Накануне заседания «занимающему первое место» министры кратко сообщают записками о делах, которые они предлагают обсудить;
4. Если записок не поступит, то министры извещаются об отмене в тот день «собрания»;
5. Принадлежащие к рассмотрению дела поделены на три группы: а) по которым министр обязан делать доклад государю, б) из текущих те, которые особо назначит император, в) которые министр решит представить для разрешения своих сомнений;
6. О делах, требующих особого рассмотрения, министры сообщают друг другу накануне их представления в Комитет;
7. Порядок «собрания» Комитета: а) читается и подписывается журнал предыдущего «собрания», б) оглашается общая записка о делах, которые будут рассмотрены, в) министры выстраивают дела по порядку, одно за другим, г) выслушав дело, министры, имеющие по нему особые мнения, занимают места по очереди для их высказываний, д) министр, «занимающий первое место», проводит согласование различных мнений, а тот министр, по чьей части проходит дело, отмечает сделанные предложения и затем готовит доклад императору, е) при сохранении различных мнений они записываются в журнал;
8. При отсутствии государя в столице по делам, требующим «высочайшего разрешения», если Комитет «усмотрит», что промедление чревато «важным вредом», то император дает право Комитету министров под его ответственность разрешить соответствующему министру исполнять решение и об этом немедленно ему донести;
9. Если в этом случае возникнут разногласия, то исполнять по большинству голосов, а при их равенстве перевес дает голос министра, «занимающего первое место»;
10. Последний же следит за соблюдением прописанного выше порядка;
11. Журнал Комитета министров ведет один из товарищей министра и кратко записывает содержание докладов, записок и иных бумаг, отмечает общее согласие или различие мнений;
12. Журнал ведется для сведения императора и для справки в случае сомнений;
13. Журналы после общего «подписания» посылаются государю;
14. Если министр решит, что необходимы особые пояснения при представлении его доклада императору, то может послать его с соответствующим чиновником;
15. На заседаниях Комитета товарищи министров сидят за одним столом с министрами, «после них», по старшинству чинов.
Мы согласны с С. М. Середониным в том, что со своим отъездом в действующую армию (вместе с братом цесаревичем Константином) Александр I оставил вместо себя в качестве правительства Комитет министров. Он не мог наделить функциями правителя своих младших братьев – Николая и Михаила – ввиду их детского возраста. А жену или мать – видимо, не хотел, может быть, боялся. Поэтому и возник неожиданный для самодержавной России прецедент, когда десять высокопоставленных чиновников (в ранге министров) были уполномочены Александром Павловичем править Россией в его отсутствие[149].
«Штат министерским окладам» высочайше был утвержден 19 ноября 1802 г., а 7 января 1803 г. – штаты министерских департаментов. «Уволить» министров от необходимости подписывать протоколы по тем «тяжебным» делам, которые слушались без их участия, предписывал именной указ от 4 января 1803 г. Прокуроров трех коллегий (вошедших в соответствующие министерства) – военной, адмиралтейской и юстиции – касалось увеличение их ежегодного жалованья именным указом от 18 октября того же года до 1,2 тысячи рублей. 4 ноября 1804 г. было уточнено, что ежегодные отчеты министры должны представлять в Сенат в декабре[150].
Настало время подробно коснуться вопроса об общественной реакции на распоряжение от 5 декабря 1802 г., разрешавшее унтер-офицерам из дворян увольняться, только прослужив 12 лет. Обратимся к «Запискам» Г. Р. Державина, который по должностям генерал-прокурора и министра юстиции находился в центре событий и при этом выражал свое субъективное мнение. Документ от 5 декабря 1802 г. представлял собой высочайше утвержденный доклад министра военных сухопутных сил С. К. Вязмитинова, в котором подтверждалась старая норма, восходившая еще к периоду Жалованной грамоты дворянству 1785 г., которая гласила, что не дослужившиеся до обер-офицерского чина дворяне могли выходить в отставку только после 12 лет службы. Державин заметил, что унтер-офицеры из дворян, «особливо из поляков», стремятся поскорее «отбыть» от службы. Вот 5 декабря и потребовалось подтвердить прежнюю норму. В Сенате этот документ «без всякого сумнения или замечания прочтен и записан». Но вот по прошествии девяти дней (стало быть, 14 декабря), во время общего собрания, в пятницу, сенатский обер-секретарь передал Державину «мнение» одного из сенаторов – графа Северина Потоцкого, в котором высочайше утвержденный 5 декабря доклад критиковался за нарушение вольности дворянства. Обер-секретарь присовокупил, что принять этот документ он не может без повеления генерал-прокурора, поскольку процедура приема в Сенате вышеназванного доклада уже завершена и он отослан в Военную коллегию для исполнения. Державин прочитал «мнение» и нашел, что оно «написано не токмо дерзко против Сената, который непристойными выражениями разруган, но и против государя неприлично». Особенно генерал-прокурора возмутило, что Потоцкий сравнивал Александра I с прочими «гражданами». Гавриил Романович запретил обер-секретарю принимать документ и оставил у себя. В ближайшее воскресенье (в «докладной день») генерал-прокурор передал это «мнение» Потоцкого императору, заметив, что такой «непристойной и законам нашим противной бумаги принять не может» и ждет, как «соизволит» государь. Державин предположил, что Александр Павлович знал о данном «мнении» и «едва ли не с позволения его оно написано». Далее следует замечание, что тогда все его окружение было «набито конституционным французским и польским духом». Император решил, чтобы Сенат «рассудил» об этом деле, а он не вмешивается. 16 января 1803 г. (этой даты в «Записках» Державина нет) в общем собрании Сената «мнение» было заслушано. После «восстал такой крик», и весь Сенат одобрил документ. Правда, затем по совету Державина все же два сенатора журнал заседания не подписали. Гавриил Романович в воскресенье сообщил императору о решении Сената. Тот «сильно встревожился… побледнел и не знал, что сказать». Генерал-прокурор «успокоил» Александра Павловича и попросил разрешить ему действовать по законам. Государь дал свое согласие. Но Державин вдруг «занемог простудой». Во время своей болезни он почувствовал, насколько серьезна интрига: даже служители генерал-прокурорской канцелярии были, как казалось Гавриилу Романовичу, запуганы «противной партией». Больной Державин скорбел об унижении Сената «пришельцем и врагом отечества», между тем «засевается семя мятежей или революция, подобной французской» (вот так, не больше и не меньше!). Пришлось ему убеждать графа В. А. Зубова (вначале стоявшего на стороне Потоцкого), что «это поляки хотят разорить нашу военную силу» и что двенадцатилетняя служба дворян в унтер-офицерах во всех отношениях полезна. И Зубов перешел на сторону Державина. Тут необходимы некоторые пояснения. Мы знаем, что консерватор Державин был против нововведений и либеральной риторики Александра I и его окружения. Его нападки на поляков и аттестация Потоцкого «врагом отечества» – есть следствие серьезного недоверия русского дворянства к дворянству польскому, подкрепленного столетиями межгосударственного противостояния (ранее мы приводили высказывания Ф. Ф. Вигеля по поводу осмелевших с возвышением А. Чарторыйского поляков).
А вот как описывает в своих мемуарах те же события князь А. Чарторыйский. Он отмечает, что Потоцкий был близок Александру I. Граф был убежден в искренности либеральных воззрений государя, более того, считал, что его шаг будет Александру Павловичу приятен. Поскольку запрет для унтер-офицеров из дворян нарушает дарованную сословию вольность, то Потоцкий считал, что Сенат может воспользоваться девятой статьей именного указа «О правах и обязанностях Сената» от 8 сентября 1802 г., которая давала право делать государю «представления», если указ «не согласен с прочими узаконениями» (имелась в виду восстановленная Александром I в правах Жалованная грамота дворянству 1785 г.).
Вернемся к «Запискам» Г. Р. Державина. Больной, он все же смог написать собственное предложение по этому вопросу и передать его обер-прокурору князю А. Н. Голицыну для объявления в Сенате. В этом месте мемуарист делает в тексте «лирическое» отступление. Он сообщает читателю, что слухи о деле достигли Москвы, и там «пили» за здоровье графа Потоцкого, а бюсты Вязмитинова и Державина выставили на перекрестках, «замарав их дерьмом для поругания». О подобных выходках в Петербурге не говорится. Что ж, Москва с екатерининских времен часто проявляла оппозиционность. Однако к делу. Голицын зачитал Сенату предложение генерал-прокурора, в котором он пытался согласовать разные мнения и добиться единомыслия. Державин пенял Голицыну за неопытность, которая позволила Д. П. Трощинскому – «главному предводителю противной партии» – перехватить инициативу и помешать преодолеть разногласия среди сенаторов. Дело затянулось. Когда Державин выздоровел и приступил к своим обязанностям, ему пришлось и спорить, и достать председательский, генерал-прокурорский молоток, знавший еще времена Петра I и первого генерал-прокурора П. И. Ягужинского, и строго следить за регламентом на сенатских собраниях. По Державину, шла борьба нешуточная. Он приобрел себе много врагов. При том, что Александр I уверял Гавриила Романовича, что «его не выдаст», с другой стороны на государя действовали «окружавшие (его. –