Весь состав института стоя наблюдал за первым и последним в мире матчем по «Стауре». Через десяток ходов игра «заперлась».
— А вы сделайте ход назад! — посоветовал мне изобретатель.
— Нет, лучше вы сделайте этот ход!
Изобретатель сделал ход назад, и тут же проиграл.
Началась вторая партия, которая вскоре окончилась с тем же результатом.
Разочарованный автор игры сказал:
— Когда я играл с детьми дома, было очень интересно.
— У себя дома вы играйте во что вам угодно. Но как вы посмели такую ничтожную и глупую игру назвать именем вождя народов?! А ведь мы можем доложить о вашем поступке куда следует, — припугнули мы назойливого изобретателя.
Наш посетитель счел за благо поспешно ретироваться.
Вскоре из кабинета пришел ГБЧ узнать о результате «матча» и вздохнул с облегчением.
— От волнения я не мог вчера заснуть всю ночь, — признался директор.
В 1952 году по конкурсу меня выбрали заведующим кафедрой борьбы, бокса и тяжелой атлетики Грузинского института физкультуры, я еще некоторое время по совместительству бездельничал в НИИФКе, а потом покинул этот первый клуб веселых и находчивых.
Глава 14МОЙ ИНСТИТУТ
1 сентября 1952 года я вернулся на работу в институт физкультуры по чистой случайности. Очередная проверка обнаружила, что некоторые преподаватели, в том числе заведующий кафедрой борьбы, бокса и тяжелой атлетики Михаил Тиканадзе, приписывал к нагрузке часы, которые на самом деле не проводил. Хотя эти приписки нисколько не повышали зарплату — у всех преподавателей института был твердый оклад, — Тиканадзе был исключен из партии и снят с работы.
Я подал заявление на вакантную должность и был принят. К тому времени я стал третьим в Грузии кандидатом педагогических наук по специальности «Физическая культура и спорт», участвовал в качестве консультанта в подготовке сборных команд СССР к XV Олимпийским играм (на которых наши спортсмены выступили весьма успешно).
Однако решающее значение имело то, что директором института был Александр Георгиевич Палавандишвили, человек редких душевных качеств, интеллигент старой тифлисской закваски. Палавандишвили происходил из рода кахетинских князей. Внешность директора была весьма представительна: высокий, с хорошей посадкой головы… Самой характерной чертой его лица были высоко посаженные над темно-карими мягкими глазами широкие, сросшиеся на переносице густые брови. Высокий лоб с залысинами, крупный прямой нос, мягкие, всегда готовые к приветливой улыбке губы — таков был наш Саша.
Естественно, к нему тянулись слабые женские сердца, и ему не всегда удавалось избежать их коварно расставленных сетей.
Я познакомился с Сашей, когда он был еще заместителем председателя городского комитета физкультуры, а председателем этого комитета был бывший защитник тбилисской команды «Динамо» Чичико Пачулия. Научно-исследовательский институт располагался напротив городского Спорткомитета, поэтому я часто встречался с Чичико, который был маленького роста, с крупным горбатым носом и гипнотизирующим змеиным взглядом.
Являясь работниками спортивной сферы, мы с ним знали друг друга, и я неоднократно пытался обменяться с Пачулия приветствиями. Но Председатель Пачулия всегда смотрел остановившимся взглядом сквозь меня, и когда я ему говорил: «Здравствуйте!», по его подбородку пробегала дрожь высокомерия и презрения, и он еще сильнее выдвигал вперед свою челюсть.
Впоследствии я узнал, что Пачулия был одно время начальником сухумской тюрьмы. После расстрела Берии, вместе с многочисленными его подельщиками попал под суд и Пачулия. Родственники его жертв, допущенные в зал суда, при виде Пачулия зачастую теряли сознание. По городу распространились страшные истории его подвигов. Вот одна из них: в Сухуми шли повальные аресты. Начальнику тюрьмы доложили, что в камерах нет мест, они набиты битком и арестованные протестуют против введения в камеры новых арестантов. Возмущенный начальник тюрьмы Пачулия выскочил из кабинета с криками:
— Кто протестует? Покажите мне!
Тюремщики открыли одну из камер, и Пачулия сразу же стал стрелять в открывшуюся дверь. Кто-то упал замертво, остальные шарахнулись к стенам.
— Вынесите это дерьмо! Сажайте новых, — приказал Пачулия. — Херовые вы чекисты!
Как выяснилось на процессе, Чичико Пачулия имел прямое отношение к расстрелу малолетнего сына бывшего председателя ЦИК Абхазии Нестора Лакобы. За какие-то огрехи сам Лакоба — уже после естественной смерти — был предан большевистской анафеме, и его прах был вырыт из могилы и брошен на свалку.
Пачулия был осужден на 15 лет. Отсидел, вернулся и умер дома.
В последний год войны мы с Сашей Палавандишвили недалеко друг от друга часто приторговывали шмотьем на сабурталинском «толчке». Саше всегда не хватало зарплаты на содержание семьи. Уже в бытность директором института он продолжал прирабатывать, давая в саду на фуникулере сеансы одновременной игры в шахматы (фото 77). У Саши была удивительно цепкая память, он помнил имена и фамилии многих студентов и иной раз мог ошеломить кого-либо из них вопросом о состоянии здоровья дедушки или об отсроченном экзамене, поскольку не забывал поданные ему по этому поводу заявления.
Знакомых у Саши Палавандишвили было множество, и в любой компании его принимали за своего. Зная его безотказную доброту, к нему постоянно обращались сотрудники, и Саша никому никогда не отказывал в посильной помощи. Даже в тех случаях, когда для этой цели было необходимо обращаться в вышестоящие инстанции.
Саша был душой и украшением любого застолья. Заправский тамада, он умел украшать тосты нестандартными эпитетами. Его остроумие и доброта вовлекали в общее настроение всех: пожилых женщин он радовал искренне высказанным комплиментом, мужчин — веселым анекдотом, скучающих приглашал на танец и сам кружился, постепенно разводя, как крылья, свои длинные руки.
Расскажу случай, характеризующий нашего директора.
Проходили очередные выборы. Саша был председателем районной избирательной комиссии, которая помещалась в здании института. Когда поздно вечером подсчет бюллетеней подошел к концу, он сказал:
— Друзья, мы проделали большую работу, все устали и, конечно, голодны. Давайте закончим дело небольшим «кейпом» (кутежом), — и положил на стол десять рублей.
Все с энтузиазмом поддержали предложение председателя комиссии и, желая превзойти его, не скупились. Собралась изрядная сумма. Тогда Саша взял свою десятку обратно и сказал:
— Вы, сукины дети (по-грузински это обращение к младшим звучит ласково-поощрительно), конечно, сами не догадались бы угостить своего директора хотя бы в складчину. Я вам предоставляю такую возможность.
Вечер закончился ко всеобщему удовольствию. Саша ушел.
А теперь предоставим слово Шакро — старику-сторожу, который коротал ночь в вестибюле института:
— Директор спустился по лестнице, остановился и спросил меня:
— Тебе, наверное, скучно?
— Такая у меня работа, — ответил сторож.
Саша спросил:
— А ты умеешь играть на барабане кинтаури (танец кинто)?
Сторож стал отбивать на столе кинтаури.
— А теперь спой.
— Неудобно мне петь, — ответил сторож.
Тогда Саша спросил:
— Кто я для тебя?
— Директор!
— Ну раз я твой директор, я тебе велю — пой и играй!
Я начал петь, отбивая такт руками, а директор стал танцевать. Потом он остановился, вынул из кармана пальто накрытую стаканом бутылку вина, а из другого — завернутую в салфетки половину цыпленка, и сказал:
— Будь здоров! — Поцеловал меня и ушел.
У рассказчика всякий раз слезились глаза, когда он заканчивал эту историю.
Известно, что дороже всего ценится и дешевле всего обходится внимание к человеку. Это правило было всегда естественным для Сашиной натуры. Жаль, что громадное большинство людей, особенно сейчас, не понимают этого.
Конечно, такой человек, как Саша, не вписывался в новую систему с двойной моралью. Время наступило уже совсем иное, начиналась брежневская пора. Страна, по примеру высших бонз, стала опускаться в трясину взяточничества, коррупции и делала первые шаги на пути создания мафий. Естественно, не миновала этой моральной деградации и наша спортивная отрасль.
К руководству Комитетом по физкультуре и спорту пришел бывший директор трамвайно-троллейбусного треста самодур и шовинист Г. Сихарулидзе. Новая должность представляла массу преимуществ, наиболее заманчивой из которых была возможность частого выезда за рубеж.
Поначалу некомпетентность Сихарулидзе была совершенно вопиющей. Когда старший тренер сборной республики по легкой атлетике пожаловался на отсутствие стартовых колодок, председатель спорткомитета сказал:
— Не морочьте мне голову! В Тбилиси есть большая обувная фабрика «Исани». Обратитесь к ним, они вам дадут колодки на любой размер.
Сборная команда республики получала «шиповки» для бега централизованно. Когда же при стадионе «Динамо» была открыта обувная фабрика, председатель в целях наживы решил изменить это правило. В Москве у него был постоянный номер в гостинице «Берлин», а также постоянный представитель для связи со Всесоюзным спорткомитетом. Приезд нашего председателя Сихарулидзе в Москву был праздником для всех работников Всесоюзного комитета, от привратника до председателя, т. к. все они, в зависимости от ранжира, одаривались коньяком и вином. Как старый обувщик, Сихарулидзе потребовал, чтобы вместо спортивной обуви в Грузию присылалась импортная кожа, из которой делалась модельная обувь для «левой» торговли, а сборным командам Грузии выдавалась некондиционная обувь местного производства. Однажды на заседании кто-то из тренеров пожаловался, что местные «шиповки» через три-четыре тренировки разваливаются, на что «находчивый» председатель возразил:
— Вам лишь бы на что-нибудь жаловаться, «плохому танцору яйца мешают»! Я был в Риме и сам видел, как Абебе Бекила выиграл марафонский бег босиком! А вам подавай другие «шиповки».