"Другие столько не живут, сколько вы шли", — удержал я за зубами. Все эти: повитуха, чан с водой, тетка со двора — они сильно не из наших дней были. Слова с отзвуком давнего, стылого прошлого.
— Эта партия — та, где меня затянули на поле, как куль какой-то — она необычна, — увлеченно продолжила женщина. — В тенях в ней кроются не только игроки, но и фигуры. За этим полем я стану наблюдать. Игра занятна, нешаблонна. Вот, скажем: как думаете, Андрюшенька, в подготовку сотрудников органов милиции нынче входит работа с обезвреживанием бомб? Я не особо сильна в затейливых придумках обывателей, не поспеваю за техническим прогрессом.
А вот это был сильный удар. По упущенному моменту, по порыву необдуманного благородства. По обещанию, данному без обговоренных рамок, без условий. Помогать, чем смогу.
Лицо я, видимо, в этот момент удержать не сумел, потому как госпожа Палеолог решила меня добить.
— Может, и не входит, — она собрала пальцы в замок. — Может, этому учат отдельно. Может, отсутствие подготовки — это часть партии. Но — оставим. Вы, Андрюшенька, попав на одну из досок… Что вы предприняли?
— Ничего, — резковато ответил я. — Я вовсе не испытываю желания становиться пешкой в чужой игре.
— Ни-че-го, — по слогам повторила за мной хозяйка. — Пешкой… Сейчас я озвучу обидные вещи. Но не озвучить их не могу, ибо кто-то обязан. А в вашем окружении, похоже, не нашлось того, кто бы вас вразумил. Чтобы стать пешкой, вам годами и десятилетиями придется расти, набирать влияние и вес. И совершенствовать свой дар. Все это — при условии, что таковые возможности у вас будут. В нынешнем статусе вы меньше, чем насекомое, случайно забравшееся на доску. Вы — пылинка. Пыль стряхивают, если заметят.
"И это ее я пытался сбить с толку, обезьянничая? Да этого мастодонта граната в пасти не прошибет, что ей мои кривляния…" — грустно подумал я.
Обидно мне не было. Я только начал прозревать и обозревать пропасть между собой и Федей Палеолог. Котенка ткнули в лужицу носом.
— Чтобы стать пешкой, — повторилась она. — Нужен колоссальный труд. Или покровители, влиятельные до той степени, чтобы вознести вашу значимость до статуса фигуры. Ибо даже с пешкой в определенный момент считаются. С пылью — не считается никто. Семен Ильич, конечно, ошибся, полагая, что в обмен на знания вы станете подчиненным… как они говорят, внештатным сотрудником. Но что для роста своего сделали вы?
Я не стал повторять: "Ничего". Вместо этого я снова и снова прокручивал в голове обещание помощи, данное Сергею Крылову. И вспоминал экскурс в историю театра пантомимы… И понимал все отчетливее, что болваном в обществе специалиста по древностям ощущал себя неспроста. Я и был — глупенький слепой барашек.
— Продолжил жить прежней жизнью, Федя Ивановна, — сказал, наскоро, как в перемотке, прокрутив в голове события с того утра, когда я вошел в горящий гараж. — Наверное, другой на моем месте прыгал бы от радости. Или сжег бы город. Просто потому, что внезапно смог его сжечь.
— А вы не запрыгали? — с печальной улыбкой спросила она.
— Меня устраивала моя жизнь, — незнамо в какой уже раз пожал плечами. — И мне как-то забыли выдать самоучитель по развитию дара огневого. Ни гримуара силы, ни записок предыдущих пользователей. А город мне нравится, жечь я его не хочу.
— Ваша жизнь — прежняя жизнь, — вкрадчиво проговорила хозяйка дома. — Сгорела дотла в том пожаре. Выплавилась в воспоминания, а вы за них зачем-то уцепились. Как за якорь, возможно. И не удивительно, что якорь этот стал тянуть вас ко дну. Сбросьте его, пока еще можете выплыть.
Мне вспомнился и тяжелый, полный безнадежности взгляд Кошара.
— Не знаю, отчего вам этого не говорит ваш наставник, а он, без сомнений, есть у вас, — продолжила, так и не дождавшись отклика от меня, Палеолог. — Сужу по тому, что видела сама. Поймите, Андрюшенька, независимо от вашей воли и желания, вы — уже на доске. Что делать с этим дальше — решать вам.
Она замолчала.
— Благодарю за пищу для размышлений, — приготовился встать и уйти. — За пищу для разума, за пищу для тела. Час поздний, не стану злоупотреблять гостеприимством.
— Обиделись все же, — сделала свои выводы хозяйка.
— Ничуть, — качнул головой.
Не кривил душой. Обижаться на правду — последнее дело.
— Тогда позвольте последний вопрос, — она поднялась с диванчика следом за мной. — Деликатный. Дмитрий Федорович наверняка оставил работы и записи. Он был большой специалист, и было бы неверно, чтобы труды его канули в забвение. Могу ли я как-то ознакомиться?..
— Мне жаль, — прервал я ее. — Но все бумаги из отцовского кабинета мать вывезла.
И вновь я говорил чистую правду: ма даже книги с полок поснимала. И что с всей этой макулатурой сталось, без понятия.
— А матушка ваша?..
— Отбыла за границу, — вздохнул. — Бессрочно.
— Что же, досадно, — не стала скрывать разочарование Федя Ивановна. — Сласти! Подождете минуточку?
Я подождал. У меня дома овинник с парадником, они все сладкое до крошки подъедят. Федя Ивановна в роли радушной хозяйки выглядела донельзя органично. А мне дали вдосталь пищи для ума. Мне было не до сладкого.
Пока ехал до дома, потряхиваемый дорожными ухабами, утрясал и мысли. Были они… разными.
Для чего зазвала меня к себе Палеолог? Глянуть на пылинку с доски? Вблизи, под лупой? Предложить покровительство? Хотя это — едва ли, хотела бы, предложила. Поделиться соображениями о служивых? Или же вся соль была в последнем-деликатном вопросе?
Я уперся лбом в спинку сиденья маршрутки переднего ряда. Охладить головушку от жара дум о пластик. Еще недавно мой удобный мир был понятен. Доступен. Ощутим. Вот, как сиденье, на которое я взгромоздил пакет с дареными пирожными.
На сидении — пара шерстинок. Наверное, здесь до меня ехала дама с собачкой. Миниатюрной тявкалкой… И запах песьих лап.
Когда мой мир перевернулся, почему я не перевернулся вместе с ним?
"Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте", — так, кажется, говорилось в "Алисе в Зазеркалье". Занятно: в полном иносказаний и всяческих необычностей повествовании о девочке и шахматной доске — не о той ли стороне мира речь? Впрочем, оставим, как говорит Федя Ивановна.
Когда меня закрутило, что сделал я? Уцепился за осколок "земли с твердым грунтом", за привычный распорядок жизни? Что бы вообще я делал, не подбрось мне клубок случайностей узелок — встречу с манулом у помойных баков? Ответ очевиден: загнулся бы, не отходя далеко от кассы.
Меня мотало, штормило, а я делал вид, что ничего особенного не происходит, что все под контролем, все в порядке вещей. Ничего такого, с чем бы я не справился. Как… как собачью какашку в проруби мотало меня. А я находил себе оправдания, бултыхаясь в той проруби. Бессмысленно и беспощадно.
В блокнотике жизнеописания — на книгу это не тянет — я был сам себе герой и сам себе злодей. Сам себе злобный баклан.
Не так. Такой себе геройчик, такой себе злодейчик.
Рукописи не горят, историю не перепишешь. Что, если напрячься, смогу ли я хотя бы эпилог приличный дописать? Выпрыгнуть из проруби, стать чем-то более… твердым, чем натуральное топливо для огня?
— На остановке, пожалуйста, — попросил водителя.
От ближайшей остановки до дома еще было топать и топать. Самое то: мерными шагами выбить из себя лишнюю дурь. А на освободившееся место в ближайшее время утрамбовать все, что может поведать мне о пламенном даре Кошар. Все, чему он может меня научить.
У Таши вызнать теорию, историю и вообще все, что она успела узнать от бабки. С учетом успешного эксперимента с живым огнем — мне есть, чем отплатить ей за сведения. По знакомству расспросить об оборотнях и вурдалаках Шпалу и Джо соответственно. Знания лишними всяко не будут. Это та валюта, что не обесценивается со временем.
План был строен, хорош. Вполне осуществим.
— Какая неожиданная встреча, — услыхал я и понял, что припозднился с планами. — Владыка огневой. Новоявленный!
— Семен Ильич, — изобразил восторг от встречи; после натурального лицедейства у Палеолог надевать и снимать личины было легче легкого. — Хотите пироженку? Вы скверно выглядите.
Подполковник, похоже, давно не высыпался. Таких синяков под глазами, как у него сегодня, я у себя даже в периоды сессий не наблюдал. Черно было аж до скул.
— Пожалуй, откажусь, — Рыков подернулся, будто я не свежих кондитерских изделий ему предложил, а живых (и тоже свежих) червячков, шевелящихся, с землицей на мясистых телах. — Удачно, что мы пересеклись. Неожиданно, но удачно. Уделите несколько минут?
И замолк, выжидательно вперив в меня взор, от которого у меня снова (первый раз был у памятного мне гаража) возникло ощущение сквозного просмотра. Гибрид рентгеновского аппарата и снайперского прицела — таким был взгляд подполковника Рыкова.
— Разумеется, — ответил я с видом радушного хозяина. Лживого хозяина: звать в свой дом законника я совсем не желал. Там Кошар. — Вы здесь по делу, по беде ли? Или просто прогуливаетесь?
Ага, по району, застроенному стандартными многоэтажками. И даже не по зеленой зоне. Аж вижу: погрузился в экипаж самобеглый, с кондуктором, Семен Ильич, и отправился в вояж по Калининскому району.
— А по какому поводу удача? — успел заполнить вопросом момент. — Неужто пожарная бригада наябедничала? Так я не при делах.
— Молод и резок, — сощурился служитель закона. — Режешь по живому. Обидчив. Хм-м… Может, прав Сережа? И вместо сложностей, запутанных ходов, нам нужно проверить застарелые обиды?
Я знал, как это называется. С больной головы на здоровую. Беда в том, что здоровой моя голова здесь и сейчас не была. Меня всякими там шахматными партиями и игроками, сокрытыми в тенях, изрядно нагрузили с полчаса назад, и к продолжению я готов не был.
— Семен Ильич, — вздохнул. — Попрошу сказать прямо и по существу. Чем я могу быть полезен следствию?
Подполковник прошелся ладонью по волосам. Кивнул. Мне ли, своим ли мыслям — неизвестно.