– Да есть у меня лопата! – зло стиснул зубы связист. – А если я – отсюда, а они – оттуда?
– Тогда уходи. Мы прикроем. И вот что, на всякий случай: собираемся вон там, за перелеском. Там тоже должен быть овраг. Прорываться будет туда, к городу. К соседям.
Капитан-артиллерист вытащил из кобуры ТТ, проверил обойму, сказал:
– Я с ним пойду, старлей. Только вы без нас не уходите. Прикройте.
– Погоди-ка. – И Нелюбин снял с плеча немецкий автомат, который подобрал возле блиндажа. – На вот, возьми. И Звягина держись. Вы там, в артиллерии… Ну, идите.
Немцы молчали. Стрельба прекратилась и в овраге.
– Сейчас перегруппируются и пойдут траншею и овраг прочёсывать. – Младший сержант Пиманов сдвинул на затылок каску, прислушался.
– Конечно, пойдут, – отозвался Нелюбин. – Но они нас будут ждать там, перед оврагом. А мы пойдём в другую сторону. Так что давай, Пиманов, готовь своих людей к прорыву. Гранаты соберите. Там всё сгодится.
Только бы Звягина и капитана не прихватили в овраге, подумал он. Хотелось курить. Нелюбин вдруг вспомнил, что давно не курил.
Бойцы младшего сержанта Пиманова поползли по траншее. Нелюбин приказал им собрать в одну кучу всё, что найдут и что может пригодиться в бою. Вскоре они вернулись с ящиком, из которого торчали зелёные колпачки штоковых гранат. Нелюбин тут же пересчитал их и сказал:
– Знаете, как пользоваться?
– Приходилось уже, – ответил за всех Пиманов.
– Имейте в виду: у немецкой «толкушки» сильное замедление. Когда вырвите шнур, досчитайте до десяти и бросайте. В самый раз будет. Разбирайте – по три штуки на брата. – И посмотрел на Морозова. – А ты зачем берёшь? Я на тебя не рассчитывал.
– Одну возьму, – твёрдо сказал Морозов.
Вскоре на краю оврага Нелюбин заметил шевеление. Присмотрелся – Звягин. Ползёт торопливо, с настроением. Но почему-то один. Подполз, мешком свалился в траншею.
– Ну? Что там? Где капитан?
– Там, старшой. Первушин группу собрал. Они пойдут прямо оттуда. Я им всё рассказал. Как и куда прорываться. Замполит сказал, что оттуда им легче будет добежать до леса. Капитан остался с ними. У них трое раненых. Миномётчики понесут Сороковетова.
– Живой, значит, Сидор?
– Живой. Говорит, будь, мол, я маршалом, сравнял бы этот берег с землёй из тяжёлых миномётов.
– Правильно он говорит. А немцы что?
– Тихо пока. Сигнал на прорыв – три удара лопаты о лопату. Минут через десять, так мы договорились.
– Ладно, ребята. Готовность пять минут. Шилин и ты, Чебак, возьмёте Морозова. Раненых не бросать ни при каких обстоятельствах. Пиманов, ты пойдёшь последним, в прикрытии. Дистанцию держи шагов десять – пятнадцать, не больше. Звягин и все остальные – со мной, впереди. Когда поднимемся, не стрелять. Гранаты бросать – только по моей команде. Всем всё понятно?
– У меня вопрос, товарищ старший лейтенант, – сказал Пиманов. – Там, на опушке, вроде как позиция миномётчиков.
– Точно так, Пиманов. Вот на них, ёктыть, и пойдём. Миномёты не обойдёшь. Только хуже подставимся. А если успеем подбежать к ним шагов на сто, то там уж, последние, как-нибудь на злости пролетим. Перед миномётной батареей гранаты готовьте и, по моему приказу, – разом! Бросать с задержкой, как я сказал. А то как раз на свои взрывы и набежим.
То вроде рассветать стало, проступил из темени лес вдали, очертания одиноко стоящей риги и правее дворы деревни. То опять стемнело, сомкнулись плотные сумерки и над лесом, и над деревней. И Нелюбин, потерявший счёт времени, догадался, что рассвет был не настоящим. Теперь, когда стрельба утихла и немцы, сбросив Третий батальон в Днепр, реже стали кидать в небо осветительные ракеты, ночь вернулась назад. Нелюбин взглянул на часы: какая ж ночь, спохватился он, уже утро, и вот-вот действительно начнёт развиднять. Что ж там замполит тянет? И тут же с беспокойством смерил взглядом расстояние от оврага до леса: Первушину со своими бежать значительно дальше, чем им, затаившимся в траншее в полутора сотне шагов от немецкой миномётной батареи.
В какое-то мгновение Нелюбин уловил знакомый шелестящий звук и сперва ушам своим не поверил. Но первая серия тяжёлых снарядов легла в районе деревни и развилки дорог. Затем взрывы начали корёжить пустырь и вырубать рощицу, где вечером накапливались немцы и где теперь порыкивали моторы. Артиллеристы вели огонь вслепую, по площади, скорее всего, пользуясь данными, которые капитан успел передать на левый берег накануне. Самое время идти и нам, подумал Нелюбин и тут же увидел, как из-под обрыва оврага поднялись несколько человек и побежали через луг к одинокой риге. Стука сапёрных лопат он не услыхал.
– Ребята! За мной! – крикнул Нелюбин и первым выскочил из траншеи.
Они бежали к лесу. Стена взрывов с каждой минутой приближалась к берегу, к немецким траншеям, проходившим по обрыву. Видимо, за Днепром, узнав о неудаче Третьего батальона, решили основательно обработать плацдарм из тяжёлых гаубиц. Первушин со своими тоже бежал молча, без стрельбы. Нелюбин, чувствуя внутри неприятный холодок и колыхающееся под самым горлом сердце, время от времени поглядывал на группу замполита, которая двигалась немного позади и правее. Если гаубицы сейчас перенесут огонь ближе к Днепру, то Первушин со своими как раз попадёт под разрывы тяжёлых снарядов.
И в это время ожили сразу два немецких пулемёта. Один бил в туман, в сторону реки, а другой ударил во фланг бегущим. Нелюбин выхватил гранату, быстро отвинтил колпачок и, нащупав выпавший фарфоровый кругляшок на конце шнура, крикнул связисту:
– Звягин! Гранату по пулемёту!
Он вырвал шнур, скорее почувствовал, чем услышал, характерный щелчок воспламенителя, пробежал несколько шагов прямо на пулемёт, чтобы не промахнуться, и бросил гранату в сторону клочковатого пламени, рвущегося им навстречу. Третью гранату бросил кто-то из людей младшего сержанта Пиманова. Три вспышки на миг озарили угол вздыбленного вверх бруствера, головы пулемётчиков, куски досок, разлетавшихся в разные стороны, комья земли.
Нелюбин вытащил из-за ремня вторую «толкушку» и побежал дальше, уже не оглядываясь на пулемётный окоп.
До леса, где метались тени миномётчиков, оставалось метров семьдесят. Немцы то ли разворачивали навстречу бегущим свои «трубы», то ли занимали позиции для отражения внезапной атаки в пехотном порядке. Нелюбин оглянулся. Бежали все. Пиманов не отставал. Морозова тащили двое его товарищей. Значит, пулемётчик выцеливал не их. И тут же увидел, как группа Первушина, сильно поредевшая, разделилась. Одни продолжали бежать к лесу, а другие залегли и сразу же открыли огонь в сторону ожившей немецкой траншеи.
– Гранаты к бою! – крикнул Нелюбин и выдернул шнур, выпавший из длинной рукоятки «толкушки».
Трофейные штоковые гранаты ему нравились тем, что они были незаменимы при наступлении. Бросать их можно было с дальнего расстояния. Длинная ручка способствовала широкому размаху. И вот полетели, кувыркаясь в сером пространстве утренних сумерек пять или шесть гранат. Через мгновение там и там вспыхнули взрывы. Одновременно захлопали сразу несколько миномётов. Мины полетели в сторону оврага. Они уже не могли причинить вреда идущим на прорыв. И группа Нелюбина, и группа Первушина миновали зону огня.
Дальше всё происходило с лихорадочной быстротой. Подбежали вплотную. Бросили ещё несколько гранат. Вспышки одиночных винтовочных выстрелов среди берёз. Крики на немецком языке. Потом:
– Ломи, ребята! Наша берёт!
Пока катались по земле, кромсая кинжальными штыками и сапёрными лопатками друг друга, подбежали человек пять из группы замполита. Навалились второй волной. Крики. Удары тела о тело. Стоны. Хрипы. Лязг металла о металл.
– Уходим! Ребятушки, уходим! – подал голос старший лейтенант Нелюбин, дрожащими руками засовывая в брезентовый чехол свою неразлучную сапёрную лопатку.
Как он ею управлялся, когда один на один схватился с немецким миномётчиком, вспомнить он уже не мог ни в те минуты, ни потом, сразу после выхода, ни спустя годы. Сознание словно намеренно выключало некоторые эпизоды. Потому как человеческая психика могла чего-то и не вынести.
Он посмотрел на свои сапоги, забрызганные то ли росой, то ли ещё чем-то, мельком взглянул на немца с нашивками СС и лейтенантскими погонами. Немец был таким же худощавым, только разве что ростом немного повыше. Но значительно моложе Нелюбина. Лица убитого разглядеть было невозможно, лицо было срезано ударами сапёрной лопатки.
Собрались они в небольшом овражке, заросшем частым кустарником, на юго-западной опушке леса. Звягин, младший сержант Пиманов, Чебак и Морозов. Шилин и ещё трое из его группы не вышли. Через минуту подошли, хрипя и кашляя от усталости, пятеро из группы лейтенанта Первушина.
– Где замполит? – не увидев среди вышедших лейтенанта, первым делом спросил Нелюбин.
– Там, – ответили ему.
– В прикрытии остался. Вместе с Фаткуллиным. Если бы не они…
Так вот кто прикрывал их своим огнём, догадался Нелюбин, прокручивая в сознании эпизоды боя. Когда немцы открыли огонь из траншеи, по ним ударил пулемёт и несколько автоматов одной из групп лейтенанта Первушина. Нелюбин тогда ещё не знал, что замполит сам остался в заслоне. Именно они не позволили немцам высунуться из траншеи, когда в березняке началась рукопашная. Если бы к миномётчикам подоспела подмога, остатки Седьмой роты остались бы там.
Впереди, в стороне города, за косым лугом, поросшим редким кустарником и обрамлённым ровной грядой то ли лесополосы, то ли узкого перелеска, разгорался бой.
– Надо идти, старлей, – сказал капитан-артиллерист, глядя за мерцающие сполохи за лесополосой.
– Подождём ещё немного. – И Нелюбин окинул усталым взглядом своё невеликое воинство, отягощённое тремя ранеными, которых надо было нести, потому что сами идти они не могли.
– Пойдём, старлей. А то и за нами увяжутся. Им тут, в тылу, блуждающие группы не нужны.
– Сейчас пойдём. – И Нелюбин прислушался к лесу.