Внук генерала — последний владелец имения — исчез после разгрома гитлеровцев и освобождения Прибалтики.
А вот совхоз организовали здесь отличный…
После обеда мы быстро пронеслись через фешенебельный приморский курорт Планагос, только на полчаса остановившись посмотреть грот, в котором, по преданию, находился главный алтарь Перкунаса. Неугасимый огонь перед алтарем поддерживали здесь когда-то облаченные в белые одежды вайделотки — красивейшие девушки Литвы, давшие обет безбрачия и служения божеству. Одна из них, по имени Бируте, полюбив доблестного полководца, борца против крестоносцев, князя Кейстута, нарушила обет ради этой любви, бежала с Кейстутом и вышла за него замуж. От этого брака и родился князь Витовт.
…Мы въехали в Клайпеду еще днем. Город был разрушен фашистами. Развалины домов поросли сорной травой, иван-чаем. Великолепный клайпедский порт, в котором довелось мне побывать еще до войны, разбит до основания. И все-таки мы решили совершить небольшое морское путешествие.
Метрах в двухстах от берега проходит по морю длинная песчаная коса, отделяющая залив Куршумаре от Балтики. На этой косе, как сказал Варнас, встречаются древние янтарные изделия, многие из них относятся еще к концу каменного века.
Не без труда раздобыли мы ржавую железную шаланду, настелили поверх толстые доски. Но оказалось, что шаланду невозможно подвести к берегу, а все причалы разбиты. Тогда мы, с помощью каких-то довольно подозрительных и полупьяных личностей, предложивших свои услуги, стали сами строить из досок временный причал. Опыта у нас в строительстве такого рода не было никакого, но работа продвигалась быстро.
Только здесь, в Клайпеде, я обратил внимание на то, как мы все здорово изменились за время экспедиции. Рубашки и брюки от бесконечных скитаний по лесным тропинкам и болотам порвались и выцвели, сохранившиеся у Варнаса и Нагявичуса кожаные ботинки были в плачевном состоянии, а деревянные клумпасы остальных, такие удобные и естественные в лесах Жемайтии, имели довольно нелепый вид на разбитой бетонированной набережной. Зато мы все загорели и окрепли. Впрочем, изменения были далеко не только внешними…
Когда кончилось строительство причала, стало уже смеркаться. Мы подвели шаланду к причалу, и тут оказалось, что мы допустили при строительстве ошибку. Борт шаланды не подходил к концу причала ближе, чем метра на полтора. Но отступать не хотелось. Мы настелили между причалом и бортом шаланды две толстые доски — одну для правых, а другую для левых колес машины. Помогавшие нам личности взялись за концы, привязанные к носу и корме шаланды, чтобы удержать ее на месте. Мы с боков поддерживали обе доски. Нагявичус, озабоченно поцокав языком, сел за баранку и начал осторожно продвигать машину по доскам. И в тот момент, когда передние колеса машины уже въехали на шаланду, она покачнулась, осела, и личности, державшие концы, выпустили их.
Шаланда медленно стала отходить от берега.
— Держи концы! — закричал я.
Мы выскочили наверх, вцепились и остановили шаланду. Но доски уже полетели в воду. Наши «помощники» разбежались. Положение было трудное. Передние колеса машины находились на шаланде. Задние — на причале. Между ними образовался просвет около двух метров, в котором плескалась вода. Мы не могли подтянуть шаланду к причалу. Этому мешала тяжело нагруженная машина. Доски, которые мы вытащили из воды, едва касались концами шаланды и причала.
Погубить экспедиционную машину, нашу «Кольгринду», как стал называть ее Нагявичус, да еще после конца работы, было бы особенно тяжко и глупо. Но я уже знал, что это не случится.
Басанавичус и Нагявичус прибили края досок к причалу, а другие их концы, едва касавшиеся шаланды, мы, как могли, закрепили тросами. Остальные в это время крепко держали носовой и кормовой канаты. Нагявичус через кузов влез в машину, завел мотор, прогрел его, дал страшный газ и с криком: «Перкунас!» — включил заднюю скорость. Машина рванулась назад. Доски почти тут же полетели в воду. Передние колеса повисли в воздухе, но почти вся машина уже находилась на причале.
Экскурсия на песчаную косу не состоялась, но это не так уж важно. Зато удалось главное — и я в этом еще раз убедился…
Мы подъезжали к Вильнюсу ярким, солнечным днем. Мы сидели в кузове, положив друг другу руки на плечи, и пели, а Нагявичус подпевал нам из своей кабины…
И вот снова мы трое — Сергей Маркович, старина Варнас и я — сидим в уютном кабинете, под бронзовой дамасской люстрой, пьем крепчайший душистый кофе и едим ак-алву, белую халву, которую по караимскому обычаю подают на стол во время радостных событий.
После того как я подробно рассказал о работе экспедиции, о Жемайтии, Сергей Маркович, улыбнувшись, сказал:
— Помните, друзья, легенду, которую я не успел досказать вам перед отъездом? Что же, теперь у нас есть время. Я скажу вам, кто же по праву должен был стать мужем девушки…
— Сергей Маркович, — прервал я Шапшала. — Мы со стариной во время экспедиции не раз вспоминали эту легенду. И мне кажется, что мы знаем, кто имеет бесспорное право стать мужем. Позвольте нам досказать?
— Да, конечно! — отозвался Шапшал и снова улыбнулся своей наивной и мудрой улыбкой.
— Тот, — сказал я и за Владаса и за себя, — кто оставался с ней, кто не покинул ее ни живой, ни мертвой. Потому что если бы он покинул девушку, то коршуны и шакалы разорвали бы ее. Тогда нечему было бы оставаться нетленным и некого было бы воскрешать. Так ведь? Спасибо вам за все!
Пропавший могильник
В Молдавии, в самый разгар полевых археологических работ, мы получили сообщение, что возле села Боканы, Фалештского района, при разработке песчаного карьера найдены человеческие кости и какой-то горшок. Взяв с собой двух своих учеников — Георге Чеботару и Володю Андриана, я выехал в Боканы.
Тент экспедиционного фургона был откинут. Мы сидели в кузове. Упругий, душистый степной ветер бил в лицо. Сверкнув на солнце рыжей, с сильной проседью шевелюрой, экспедиционный шофер Гармаш наполовину высунулся из кабины и, повернувшись к нам, подмигнул Георге:
— Маэстро, Коломбина просит серенады!
Коломбиной он называл нашу видавшую виды экспедиционную машину.
Георге, который во всех случаях, когда ему предоставлялась возможность проявить свои таланты, не заставил себя уговаривать. Он запел, и мы подхватили песню. Впереди нас ждало какое-то новое, может быть, очень важное и интересное открытие, и мы были полны этим ожиданием, полны нетерпением и радостным предчувствием. Кто хоть раз бывал в экспедиции, поймет меня. Мы пели, болтали о разных пустяках, но, по неписаному экспедиционному правилу, ни словом не обмолвились о новостях из Бокан. Это мудрое, стоящее правило. Пока в руках нет еще материалов, пока еще ничего толком не известно, бесплодно и даже опасно строить какие-нибудь гипотезы и догадки. То, что ищешь, впервые нужно увидеть без всяких предвзятых мыслей и предположений…
Сделав крутой вираж, машина въехала на вершину большого пологого холма у околицы села и замерла. Мы выскочили и осмотрелись. Изрезанное кривыми линиями карьера, желтело песком подножие одного из склонов холма. Там копошились люди с лопатами, чего-то ждали несколько груженых подвод.
Георге, Володя и Гармаш спустились вниз, чтобы поговорить с рабочими в карьере, а я обошел холм. На склоне его, противоположном тому, где находился карьер, виднелись слабые следы древнего поселения. Кое-где попадались мелкие фрагменты древней керамики — горшков и других сосудов. Они отличались весьма малой выразительностью — эти обломки серых, лощенных снаружи сосудов, сформованных на гончарном круге. Такие серолощенные сосуды были широко распространены в первые века нашей эры на огромной территории всего Северного и Западного Причерноморья. Всего несколько поселений того времени было открыто до сих пор в Молдавии (в 1953 году), но ни одно из них еще не раскапывали. А могильники первых веков нашей эры и вообще еще не встречались в Молдавии. Если найденные человеческие кости — остатки могильника, связанного с этим поселением, то открытие очень важное.
Мои размышления прервали Георге и Володя. Георге подробно расспросил рабочих и на основании их рассказов уже сделал на листке, вырванном из планшета, схематический чертеж того, что они нашли. На глубине полутора метров с вытянутыми руками и ногами лежал человеческий скелет. У ног его стоял горшок, у правой руки находилась железная сабля. Так рассказали рабочие. Георге совершенно правильно решил, что это — древнее погребение и что здесь должен находиться могильник.
Володя после долгих раздумий произнес только одно слово: «Язычник».
Что же, и это правильно. Если вместе с умершим положили саблю и горшок, значит, это погребение языческое: христианская церковь запрещала хоронить людей с вещами.
Георге выкопал и упаковал человеческие кости, выброшенные рабочими на откос. После этого мы с ним и с Володей отправились к школьному учителю, который взял себе на сохранение горшок и саблю, а Гармаш пошел договариваться насчет обеда. Учитель, который и сообщил в Академию наук о находке, очень обрадовался нам и выложил найденные вещи на стол. То, что рабочие называли саблей, оказалось длинным и узким железным мечом с прямым перекрестьем рукоятки, а горшок — невысоким одноручным кувшином, покрытым вертикальными линиями лощения на плечиках.
Георге радостно закричал:
— Погребение сарматского воина второго-третьего века нашей эры!
Володя, насупившись, ответил:
— То, что второй-третий век, — правильно, но только это погребение не сармата, а гета!
Георге вознегодовал и, размахивая перед носом Володи мечом, словно собирался проколоть его, закричал:
— Сарматское!
Володя отвечал односложно, но упрямо:
— Нет, гетское.
Георге обратился за поддержкой ко мне:
— Георгий Борисович, поглядите! Он еще спорит Это ведь типичный сарматский меч, такие и на Украине в сарматских погребениях найдены!