10 января. Среда. Большой парадный обед во дворце в честь немецких гостей. Вечером раут у германского посла [но я не был].
12 января. Пятница. Целый день посвящен торжеству бракосочетания великой княжны Анастасии Михайловны с наследным принцем Мекленбург-Шверинским [Фридрихом-Францем III]: утром выход, обряд бракосочетания, поздравления; затем обед в Николаевской зале; вечером опять съезд во дворце на бал.
21 января. Воскресенье. Вся прошлая неделя была посвящена свадебным празднествам: в воскресенье – spectacle gala, во вторник – бал в Аничковом дворце, в среду – большой бал в Зимнем дворце, в четверг – бал у великого князя Владимира Александровича; сегодня, наконец, – бал в Дворянском собрании. Кроме сегодняшнего, я должен был показываться на всех прочих, хотя бы на короткое время. Завтра часть немецких гостей – владетельный великий герцог с великой герцогиней и братом – уезжает восвояси. Молодые остаются еще до конца недели.
Рядом с балами и праздниками предметом городских толков и забот была астраханская чума. Не столько известия с низовий Волги, сколько чересчур предусмотрительные распоряжения венского и берлинского правительств[42] произвели у нас переполох. Во вторник в Комитете министров обсуждалось представление управляющего Министерством внутренних дел о принятии решительных мер не только против распространения заразы, но и для искоренения ее в зараженных местах посредством сожжения целых станиц и селений. В заседание Комитета были приглашены некоторые лица в качестве экспертов; в том числе врачи Боткин, Здекауер, Розов. Комитет не только одобрил предложенные Маковым меры, но признал нужным принять и другие; между прочими – послать на места доверенное лицо с обширными полномочиями. После заседания были между нами разговоры о выборе этого лица; называли трех кандидатов: Трепова, графа Лорис-Меликова и Гурко.
На другой день, в среду, я был приглашен во дворец вместе с Маковым и Дрентельном для доклада государю о вчерашнем решении Комитета и для выбора командируемого лица. Государь сначала высказался в пользу Трепова, но потом склонился на Лорис-Меликова. В пользу его мы все трое подали голос. В тот же день граф Лорис-Меликов был позван во дворец; через два дня готова была ему инструкция, и на днях он отправляется на место с многочисленной свитой. Между тем приняты меры и по военному ведомству для оцепления всей Астраханской губернии, хотя по последним известиям болезнь почти прекратилась.
Политические дела остаются в прежнем неразрешенном виде. В Константинополе всё еще не подписывают мирного договора; передача Подгорицы и Спужа черногорцам всё еще не исполнена; на греческой границе съехались комиссары греческие и турецкие, но никаких еще переговоров не было. Между тем румыны самовольно, без всякого предварения наших властей, выдвинули свои войска на спорную еще границу Добруджи с Болгарией, опираясь на решение большинства комиссии, против которого протестовал русский комиссар Боголюбов. Вчера было по этому поводу совещание у государя; решено потребовать, чтобы румыны отвели свои войска по крайней мере из-под стен Силистрии.
Сегодня после развода было совещание у великого князя Михаила Николаевича по вопросу о действиях, предстоящих в нынешнем году в Закаспийском крае. Кроме меня, были Гирс, граф Гейден, Генерального штаба генерал-майоры Гурчин и Глуховской и полковник Куропаткин. Объяснения, данные Глуховским и Куропаткиным, привели нас всех к заключению в пользу решительных действий с целью занятия пункта среди самого оазиса Текинского. Даже осторожный Гирс подал мнение в пользу такого образа действий, который, впрочем, не противоречит последним соображениям и нашего посла в Тегеране Зиновьева.
23 января. Вторник. Вчера утром меня потребовали во дворец, где я нашел князя Горчакова и Гирса. Получено известие, что принято соглашение между черногорскими и турецкими комиссарами о передаче 27-го числа Подгорицы, Спужа и других пунктов. После этих благоприятных известий читали депеши из Вены и Берлина о распоряжениях, сделанных нашими соседями по поводу воображаемой чумной заразы. В распоряжениях этих явно проглядывает недружелюбное к нам расположение и желание всячески причинять нам затруднения. Кроме того, канцлер прочел проект циркуляра, который, по мысли самого государя, предполагается адресовать ко всем большим державам после подписания нашего мирного договора с Портой. В циркуляре этом предлагается войти в общее соглашение на тот случай, если все старания Европы поддержать распадающееся здание Турецкой империи окажутся тщетными. Цель циркуляра заключается в том, чтобы «Европа» не допустила ни одну из больших держав ни в каком случае завладеть Константинополем и Дарданеллами. О Босфоре умолчено с умыслом, по приказанию самого государя. (Проект этого циркуляра оставлен был без последствий.)
Вчера утром ездил я проститься с великим герцогом Мекленбург-Шверинским [Фридрихом-Францем II], который вчера же и уехал. Молодые уезжают завтра!
Заседания в Государственном совете не было, а вместо того у великого князя Константина Николаевича собралось Особое присутствие по воинской повинности. Просидели почти до 5 часов.
На днях получены от генерала Тотлебена соображения его на тот случай, если б армия наша должна была остаться в Турции и готовиться к новой войне. По этому вопросу я должен был иметь сегодня доклад у государя. Также назначен был мне сегодня же доклад в присутствии великого князя Михаила Николаевича о предположенной экспедиции в Закаспийском крае. Последние эти предположения в том виде, в каком они были постановлены в бывшем в воскресенье совещании, утверждены государем безусловно.
Что же касается соображений генерала Тотлебена и полученных от князя Дондукова касательно земского войска Южной Болгарии, то я счел своею обязанностью в присутствии трех великих князей высказать государю всю опасность нашего положения, если б наша армия осталась в Европейской Турции и если б в самом деле мы вовлечены оказались в войну с большею частью Европы. Я откровенно доложил о доходящих разными путями сведениях о[43] распространяемом будто бы нашими властями в болгарском населении убеждении, что русские войска не выйдут из этого края и что от самих болгар зависит вынудить нас остаться наперекор Берлинскому трактату. В Болгарии ходит по рукам прокламация, в которой дается совет будущему болгарскому земскому собранию отказаться от выбора князя до тех пор, пока не объединится вся Болгария в том составе, в каковом она была предположена Сан-Стефанским договором. Если бы осуществилась подобная макиавеллиевская комбинация, то мы были бы поставлены в самое трудное положение перед Европой. Без сомнения, нас обвинили бы в интриге, в нарушении Берлинского договора.
Государь вполне согласился с этим мнением, хотя и высказывал, с другой стороны, опасение, что войска наши не могут остаться равнодушными свидетелями новых зверств и новой резни, которые могут возобновиться при первом обратном шаге нашей армии. Как ни веско подобное соображение, однако государь разрешил мне сегодня же шифрованной телеграммой известить генерала Тотлебена, что он не допускает ни в каком случае и мысли о дальнейшем оставлении армии в Европейской Турции или о продлении оккупации долее постановленного Берлинским договором срока. Притом генералу предложено немедленно начать отвод армии и возвращение ее в Россию, лишь только князем Лобановым будет подписан договор с Портой и Подгорица перейдет черногорцам. Из полученной вчера от князя Лобанова телеграммы видно, что переговоры его с турецкими уполномоченными приведены к окончанию, так что остается только подписать договор, что надеется он исполнить завтра.
В Комитете министров сегодня обсуждалась составленная в Министерстве внутренних дел инструкция графу Лорис-Меликову, в его присутствии.
27 января. Суббота. В прошлую среду я был приглашен к обеду во дворец. Кроме меня, были баварский принц Арнульф, граф Лорис-Меликов, Маков, князь Голицын (уральский атаман) и Крыжановский. Главным предметом разговора были, конечно, воспоминания о недавней кампании и зараза в низовьях Волги. Принимаемые в Европе предохранительные карантинные меры имеют вид враждебного против России заговора. Даже Румыния ограждается от нас карантинным кордоном не только по Пруту, но и по Нижнему Дунаю, прерывая таким образом наши сообщения с войсками, остающимися за Дунаем. По этому предмету были обсуждения (в четверг) при совместном нашем докладе с канцлером и Гирсом. Представителям России в Берлине, Вене и Бухаресте поручено протестовать против преждевременных и ненужных стеснений русской торговли и международных сношений.
В четверг происходил во дворце (в Концертной зале) бал, на который был приглашен почти весь дипломатический корпус; государь [однако] держал себя со всеми холодно и сдержанно. Напрасно ждали мы в среду и четверг телеграммы из Константинополя о подписании мирного договора. Вечером во время бала пришло известие, что подписание отложено до субботы вследствие якобы желания самого султана изменить одно слово в ноте, которая по условию должна служить дополнением к договору.
Вчера утром отслужена панихида в годовщину смерти покойного моего брата Николая. Потом было у меня совещание по некоторым вопросам, возбужденным следственной комиссией, учрежденной под председательством генерала Глинки-Маврина, по интендантским делам действующей армии в минувшую войну. В совещании этом участвовали государственный контролер Сольский и полевой контролер при действующей армии Черкасов.
Сегодня утром, по обыкновению, после своего доклада присутствовал я при докладе князя Горчакова и Гирса. Читались депеши графа Шувалова по афганским делам. Посол наш находит неудобным заводить теперь речь с английскими министрами в том смысле, как было ему отсюда указано. И канцлер, и сам государь согласились с этим мнением, но после некоторых моих объяснений положено редактировать новую инструкцию графу Шувалову для устранения всякого недоразумения.