По всем этим пунктам лорд Дефферин вполне соглашался со мной, il abondait dans mon sens[48] и даже сознавался в том, что упорное желание Англии дать Турции оборонительную линию по Балканам есть такая же фикция, как прежде был пресловутый принцип всей восточной политики – l’intégrité de l’Empire Ottomane[49]. Слушая медоточивые речи британского посла, сожалеешь только о том, что они не имеют ничего общего с решениями и действиями британского правительства.
31 марта. Суббота. В последние три дня не произошло ничего нового; дипломатические соглашения не подвинулись ни на шаг. Не было даже обычных совещаний у государя. Взамен того у меня собирались два дня сряду совещания по особым вопросам: вчера о направлении устраиваемого морского канала от Кронштадта до Петербурга и расположении порта на Гутуевском острове; а сегодня – об инструкции, составляемой руководству комиссии, назначенной (под председательством генерал-адъютанта Глинки-Маврина) расследовать злоупотребления в действиях бывшего полевого интендантства для продовольствования армии.
На днях приехал опять в Петербург великий князь Михаил Николаевич. Сегодня я просидел у него с час времени.
1 апреля. Светлое воскресенье. Давнишний обычай христосования с государем у заутрени отжил свой век. Когда все съехались во дворец, к общему удивлению, объявлено было, что государь христосоваться не будет. Многие озадачены и недовольны. Тем не менее почти вовсе уже и не христосовались между собой.
В течение дня по городу ходили слухи о том, будто бы ночью ожидали каких-то беспорядков. В действительности же только найдены были [опять] в разных местах новые противоправительственные печатные воззвания.
2 апреля. Понедельник. Опять покушение на жизнь государя! Утром, когда я только встал и оделся, дежурный фельдъегерь вошел сказать, что желает видеть меня полковник князь Трубецкой, чтобы передать что-то важное о случившемся с государем. Выйдя поспешно в приемную, я увидел князя Александра Васильевича Трубецкого, только что приехавшего из Ташкента, того самого, который в молодости был блестящим кавалергардским офицером, потом мужем знаменитой Тальони, консулом в Марселе, а затем впал в долги и нищету и нашел снова пристанище в военной службе в Туркестанском крае. Он рассказал мне, что был очевидцем, как во время прогулки государя, близ Певческого моста, шедший навстречу ему неизвестный человек сделал из револьвера несколько выстрелов и немедленно был схвачен; что государь остался невредим и, сев в первый попавшийся экипаж, доехал до дворца.
Пораженный таким известием, я немедленно поехал во дворец, где нашел уже нескольких министров, в том числе князя Горчакова, Валуева, Дрентельна. Вслед за тем постепенно съехались и другие. Государь позвал к себе Валуева, Дрентельна, Макова и меня, чтобы обсудить меры, какие нужно принять по случаю настоящего положения дел, и приказал нам сегодня же собраться и составить предположение об учреждении в обеих столицах и других больших городах временных военных генерал-губернаторов, с применением правил военного положения. Государь казался спокойным и судил в умеренном смысле; присутствовавший при этом наследник цесаревич высказывался гораздо энергичнее и круче.
К 11 часам собралась уже целая толпа в коридорах дворца и в ротонде. Пока шла обедня в Малой церкви и потом молебствие, вся Белая зала наполнилась съехавшимися «особами обоего пола», как пишется в гоф-фурьерских повестках. Государь с императрицей и всей царской семьей прошел из Малой церкви в Белую залу и на всем пути встречал восторженные изъявления преданности, а когда показался в Белой зале, то раздались громовые крики «ура!». Потом его величество показался на балконе перед собравшейся на площади толпой народа. Мгновенно улицы запестрили флагами, и целый день не было другого разговора, кроме рассказов об утреннем событии. Разумеется, более всего толковали о личности преступника, который, как говорили, принял яду; но его заставили принять противоядие и полагают, что он не ускользнет от судебного возмездия. При первых допросах он назвал себя Соловьевым, отставным чиновником[50].
В два часа назначено было у Валуева совещание. Кроме лиц, уже принимавших участие в прежних совещаниях по тому же предмету, приглашен был, по моей просьбе, главный военный прокурор статс-секретарь Философов. После трех часов споров и суждений пришли к заключению, чтобы Философов, вместе с министром юстиции Набоковым, проектировал к завтрашнему дню указ Сенату относительно учреждения временных военных генерал-губернаторов и инструкцию для них.
Вечером был у меня генерал-адъютант граф Лорис-Меликов, только что приехавший с низовий Волги. Хотя, по-видимому, там всё успокоилось, однако же он намерен еще возвратиться туда в конце Святой недели, чтобы сделать окончательные распоряжения о снятии карантинов и роспуске войск, собранных для оцепления Астраханской губернии.
4 апреля. Среда. Вчера утром перед моим докладом было у государя совещание с участием генерала Дрентельна относительно предстоящих назначений на должности временных генерал-губернаторов в Петербурге, Харькове, Одессе и отчасти в Москве. Государь еще колебался. К двум часам опять съехались к Валуеву для совещания относительно проектированного статс-секретарем Философовым указа Сенату. Проект был одобрен с неважными редакционными поправками. Тем не менее прозвучало немало разглагольствования по вопросу о соединении власти гражданской с военной и затруднительности решения вопроса о выборе лиц для Петербурга.
Сегодня утром представил я государю вчерне проектированный указ, в присутствии генерала Дрентельна. Тут же окончательно решены все назначения: в Петербурге генерал Гурко назначается временным генерал-губернатором и вместе с тем помощником главнокомандующего войсками округа вместо барона Бистрома, назначаемого в Военный совет. В Москве остается генерал-губернатором князь Долгоруков; но вместо Гильденштуббе (назначаемого в Государственный совет) командующим войсками округа назначается генерал-адъютант Казнаков, вместо которого начальство в Западной Сибири возлагается на генерал-адъютанта графа Бреверна де Лагарди, много уже лет остающегося вне действительной службы.
В Харьков назначается генерал-адъютант граф Лорис-Меликов на обе должности – генерал-губернатора и командующего войсками; занимавший эту последнюю должность генерал Минквиц определяется в Военный совет. Наконец, в Одессе права генерал-губернатора предположено предоставить генерал-адъютанту Тотлебену, которому и без того предстояло пробыть некоторое время в Одессе для окончания дел по управлениям армии. Таким образом разрешился трудный вопрос о перестановке. Кроме того, предположено командиром гренадерского корпуса назначить графа Шувалова (Павла) вместо генерал-адъютанта Ганецкого 1-го, назначаемого в Военный совет, а начальником штаба Петербургского округа – генерал-адъютанта князя Имеретинского.
После доклада моего я остался во дворце для молебствия в память 2 апреля; а к шести часам приглашен был к обеду с генерал-адъютантом Шуваловым и Тотлебеном и статс-секретарем Гирсом. Главным предметом разговоров за обедом было событие 2 апреля. Государь объяснял некоторые подробности, неверно передаваемые в газетных известиях. Отовсюду приходят бесчисленные телеграммы с выражениями сочувствия и преданности императору, чудесно спасенному от руки злодея. Говорят, что преступник, сначала упорно молчавший и смотревший угрюмо, начинает понемногу проговариваться.
7 апреля. Суббота. В городе только и разговоров, что о преступных замыслах, о новых будто бы попытках против служащих лиц, о бесчисленных арестах. Как будто самый воздух пропитан зловещими ожиданиями чего-то тревожного. Ходят самые неправдоподобные слухи и выдумки. Высшая полиция встревожена получаемыми секретными предостережениями. Одновременно в Москве и здесь были намеки на то, что злоумышленники, видя неудачу одиночных покушений, намереваются произвести новую попытку уже скопом. Поэтому в прошлую ночь приняты были чрезвычайные меры по войскам Петербургского гарнизона. В разных местах города секретно расположены части войск; полки удержаны в казармах. Сегодня подписан приказ о назначении временных генерал-губернаторов в Петербург (Гурко), Харьков (Лорис-Меликов) и Одессу (Тотлебен).
Вчера государь показывал мне пальто, которое было на нем 2 апреля; оказывается, оно было прострелено; на ноге государя заметно пятно в том месте, где, по-видимому, ударила пуля, не пробив, однако, сапога.
Политика в застое. Хотя вчера было совещание, последнее перед отъездом графа Шувалова, однако же никаких новых сведений не предъявлено. Продолжается только назойливое со стороны англичан препирательство с нами о том, что считать пунктами принципиальными при определении новых границ Болгарии и Румелии и что частностями (détail), предоставляемыми решению делимитационных комиссий простым большинством голосов. При этом, разумеется, главное внимание обращено на балканскую границу. Мы считаем принципиальным условием проведение границы по гребню хребта, по водоразделу; англичане домогаются, чтобы мы предоставили большинству комиссии окончательно решать вообще все отступления от означенной нормальной линии; но мы не можем согласиться на такое широкое толкование слова: question de détail. На этом пока и остановились препирательства между лордом Дефферином и Гирсом.
Сегодня отправлен фельдъегерь прямо в Тырнов к князю Дондукову с инструкцией относительно порядка эвакуации из Болгарии и Румелии. Кроме официальных бумаг я послал своеручное длинное письмо, в котором старался пояснить князю Дондукову те затруднения, которые можно предвидеть в случае замедления в выборе князя Болгарии, и предстоящий нам образ действий.
Сегодня было у меня совещание с генерал-адъютантом Крыжановским и Казнаковым, в присутствии графа Гейдена и генерал-лейтенанта Богуславского, по вопросу о применении воинской повинности к инородческому населению азиатских округов. Вопрос этот почти нисколько не подвинулся со времени введения устава о воинской повинности в империи; даже не установился взгляд на основные начала, которых следует держаться.