[65]). Сущность этого доклада состояла в чтении составленного в Министерстве иностранных дел проекта ответного письма от государя к князю Болгарскому. Ответ редактирован в смысле записки Шепелева, то есть князю советуется действовать легально, без coup d'état, несмотря на то, что отец молодого князя – Александр Гессенский – в письме к государю выражает противоположное желание.
Государь утвердил проектированный ответ и приказал Шепелеву быть готовым к отъезду в Софию в будущий понедельник. Давыдов, узнавший из телеграмм, в каком смысле будет ответ, конечно, не может оставаться представителем России в Софии, на первый раз положено уволить его в отпуск и на то время командировать в Софию Кумани (из Парижа). Гирс и сам князь Горчаков не [совсем] в пользу этой кандидатуры, поддерживаемой почему-то императрицей и наследником.
Перед обедом был у меня Нелидов, приехавший из Дрездена, где он находится временно в качестве русского посланника, в ожидании назначения в Афины. Нелидов – развитой и даровитый человек, прекрасно говорит и пишет, но, сколько мне кажется, склонный к увлечениям и парадоксам. Я спрашивал его мнения о том, какие побуждения можно предполагать в неприязненном отношении Бисмарка к России за последнее время. Нелидов думает, что Бисмарк не имеет прямо в виду воевать с нами, и объясняет его беспокойную политику желанием вывести Германию тем или другим путем из настоящего экономического кризиса. Такое объяснение кажется мне очень парадоксальным: странный способ выводить государство из кризиса, раздражая общественное мнение против сильного соседа.
17 декабря. Понедельник. Обедал я во дворце с послами князем Лобановым и Новиковым, с Гирсом, князем Дондуковым и Валуевым.
Телеграмма из Индии возвещает какую-то победу англичан над афганцами. В какой мере заслуживает доверия это известие, покажут последствия.
18 декабря. Вторник. После своего доклада присутствовал я при докладе князя Горчакова и Гирса. Читалась между прочим записка барона Жомини о том, следует ли при предстоящих переговорах Сабурова с Бисмарком ставить необходимым условием (sine qua non), чтобы включена была в один общий акт статья о проливах, или можно заключить договор, ограничиваясь только тремя пунктами, прежде намеченными самим князем Бисмарком при разговоре его с Сабуровым в Варцине? Сабуров настаивает на том, чтобы не усложнять и не затруднять возлагаемого на него дела требованием добавочного условия о проливах; канцлер подается на это мнение, и в том же смысле редактировано заключение в записке барона Жомини. Мы с Гирсом продолжаем доказывать, что вопрос о проливах есть существеннейший, если не единственный наш интерес, обеспечение которого может вознаградить нас за принимаемые в отношении Германии обязательства. Я объяснил, что требования наши по этому вопросу могут ограничиться хотя бы только признанием Германией общеевропейского значения закрытия проливов. А признание это необходимо потому, что без этой оговорки останется неизвестным, в каких именно случаях Германия сочтет себя обязанною поддержать Россию: будет ли прорыв чьего-либо флота в Черное море или занятие Босфора считаться одним из тех casus belli, в которых Россия воспользуется выгодами предполагаемого договора с Германией. Государь решил, чтобы в инструкции, уже изготовленной для Сабурова, оставалось указание на вопрос о проливах, с предоставлением Сабурову в случае положительного отказа Бисмарка включить эту статью в договор просить новых высочайших указаний…
В Комитете министров было сегодня продолжительное заседание. Я редко бываю в Комитете, но на сей раз надобно было присутствовать при обсуждении нескольких дел, более интересных, чем обычные комитетские дела. Во-первых, щекотливый вопрос о запрещении декабрьской книжки «Вестника Европы», в которой напечатана остроумная и колкая статейка в ответ на помещенное в предыдущей книжке того же издания официальное заявление от Министерства народного просвещения по поводу выходок «Вестника» против нынешней системы гимназического образования. Министр внутренних дел остановил книжку, и, так как «Вестник Европы» славится аккуратным появлением номеров в первый же день каждого месяца, неполучение до 18-го числа книжки обратило на себя общее внимание, а публика с напряженным любопытством ждала решения Комитета министров. К общему удивлению, граф Толстой не только не настаивал на запрещении книжки, но даже признал распоряжение министра внутренних дел неправильным на том основании, что само Министерство народного просвещения официальным заявлением подало повод к возражению. После продолжительных переговоров решено было Комитетом выпустить книжку.
Другое дело, по поводу которого приехал в Комитет и великий князь Константин Николаевич (появляющийся только в исключительных случаях), касалось чрезвычайных прав, временно предоставленных генерал-губернаторам по охранению в крае порядка и безопасности. По этому предмету проектированы некоторые новые правила насчет соглашения министра внутренних дел с управляющим Министерством юстиции и шефом жандармов. Великий князь попробовал было поднять вопрос о ненормальности предположенных широких полномочий; но[66] докторальное возражение Валуева против всякого ограничения полновластия генерал-губернаторов так озадачило всех, что проект прошел почти без прений.
Точно так же не обсуждалось и третье дело: всеподданнейший отчет генерал-адъютанта графа Игнатьева (бывшего посла) за время исправления им должности генерал-губернатора на Нижегородской ярмарке. Записка эта вполне характеризовала автора ее: первая половина заключала в себе беззастенчивое самовосхваление, доходившее до колоссальных размеров (в этой же части записки безжалостно принесен в жертву губернатор Нижнего граф Кутайсов, которому уже и приказано просить увольнение от должности). В другой же половине записки граф Игнатьев счел себя вправе перебрать все недостатки и болячки нашего современного государственного строя и указать лекарства против этих болячек.
Записка эта напечатана и разослана членам Комитета, однако же без резолюции, положенной государем на подлиннике. Мне говорили, что резолюция эта неодобрительная. Крайне было бы трудно и щекотливо обсуждать все пункты, затронутые запискою Игнатьева. Если б это и было возможно допустить при настоящем настроении в высших сферах, то для этого потребовалось бы целое заседание или даже несколько заседаний; а Комитет приступил к этому делу только в пятом часу, когда все присутствующие, уже утомленные, с нетерпением ожидали конца заседания. К тому же немыслимо вести серьезные прения под председательством принца Петра Георгиевича Ольденбургского.
Записка Игнатьева прошла почти без всяких разговоров; удовольствовались заявлением министра внутренних дел, что указываемые графом Игнатьевым меры относительно устройства ярмарки обсуждаются в министерстве; тем и закончилось заседание.
19 декабря. Среда. Сегодня двойное торжество: годовщина назначения государя шефом лейб-гвардии Павловского полка и годовщина боя под Ташкисеном в 1877 году. На происходившем утром параде Павловского полка я не присутствовал, не столько по случаю заседания Военного совета, сколько потому, что был озабочен весьма серьезною работой: пересмотром военной сметы на 1880 год для изыскания средств к сокращению ее до 17 миллионов рублей вследствие настоятельного требования департамента экономии. Задачу эту удалось разрешить, конечно, не без чувствительного пожертвования некоторыми интересами военного ведомства.
Годовщина боя под Ташкисеном была отпразднована большим парадным обедом на 300 приглашенных в Николаевской зале Зимнего дворца, с обычными в таких случаях тостами и воспоминаниями.
Вчера вечером прошел официальный прием у английского посла. Мое появление на этом приеме было буквально моментальное. Английские физиономии прояснились вследствие успокоительных известий из Афганистана: по официальным донесениям, генерал Робертс, соединившись с колонной генерала Хау, отбросил окруживших укрепленный лагерь афганцев и намеревается снова занять Кабул.
20 декабря. Четверг. Доклад у государя. Известие о покушении на жизнь испанского короля и королевы [Альфонса XII и Марии-Христины]. В два часа дня кончина председателя Комитета министров генерал-адъютанта графа Павла Николаевича Игнатьева.
После доклада я заехал к Александру Васильевичу Головнину и просидел у него довольно долго. Как всегда, наслышался много любопытных рассказов о закулисных делах в высшем административном и придворном мире. Головнин – редкий и оригинальный субъект: сидит почти безвыходно дома, а между тем всё знает, всё читает, со всеми переписывается.
Снова было у меня совещание по вопросу о сокращении сметы. Завтра предложения наши будут заявлены департаменту экономии; надеюсь, что наши финансисты возрадуются.
22 декабря. Суббота. Вчера после смотра в манеже был я на панихиде по графу Павлу Николаевичу Игнатьеву. Сын его, Николай Павлович, говорил мне, что перед самою смертью покойник написал письмо к государю с просьбой об увольнении от должности. Он не решился отправить это письмо, утешая себя надеждой, что получив облегчение, сам поедет во дворец и лично будет просить государя. По словам Николая Павловича, покойник намеревался убедительно просить, чтобы заместителем его не был Валуев, которого направление признавал вредным и опасным. А между тем в городе уже говорят именно о назначении Валуева, что и весьма вероятно. Ему удалось приобрести доверие государя своими демосфеновскими фразами и замечательною гибкостью.
Возвратившись вчера с панихиды, я нашел у себя визитную карточку Валуева с довольно странною надписью карандашом: «Приезжал просить благосклонного расположения вашего сиятельства». Взглянув на эту загадочную карточку, я подумал, не есть ли это иносказательное извещение о новом назначении.