Почтенный Александр Васильевич, всем интересующийся и во всё вникающий, просит меня высказать мое мнение по поводу статьи «Московских ведомостей». Я исполнил его желание и сегодня изложил довольно обстоятельно мое суждение, не стесняясь высказать полную правду. Головнин ежегодно прочитывал краткие отчеты, которые я представлял каждое 1 января покойному государю. Поэтому он, хотя и не военный, поймет суть дела лучше многих военных.
Сегодня же посетил меня генерал-адъютант князь Александр Константинович Имеретинский, приехавший из Петербурга в Крым на короткое время. Он привез мне еще письмо от Головнина и рассказал много интересного о том, что делается в Петербурге.
Между прочим узнал я от него, что там собирается в будущем месяце комиссия для обсуждения дальнейших преобразований по военному ведомству, вследствие выраженного государем при самом назначении генерала Ванновского непременного желания совершенно переделать всё существующее военное управление. Председателем комиссии назначен граф Коцебу, несмотря на то, что он, как говорят, с самого начала заявил себя противником всякой ломки. Из названных князем Имеретинским членов комиссии (в числе которых и он сам) почти все всегда высказывались сочувственно о существующей системе военного управления: Альбединский, Дрентельн, сам Коцебу знают практически механизм военно-окружного управления и не могут легкомысленно предложить разрушение этого механизма.
По словам князя Имеретинского, сам государь, по-видимому, не имеет ясного понятия об основных началах военной администрации: заявляя генералу Ванновскому свою волю относительно преобразования военного управления, он будто бы сказал, что хочет возвратиться к тому порядку, который существовал при императоре Александре I и который будто бы сходен с прусскою системой. Что же есть общего между этими двумя системами? И можно ли в настоящее время думать о возвращении к порядкам, существовавшим за 60 или 70 лет назад, давно уже отжившим и везде замененным новыми, лучшими порядками?
17 сентября. Четверг. Покончил я с устройством библиотеки и снова принимаюсь за разборку своего старого бумажного хлама. С большим интересом пробегаю эти воспоминания давно минувших лет; как будто возвращаюсь к временам молодости и кипучей деятельности. Многое уже забытое воскресает в памяти; как будто покойники восстают из своих могил. Более чем когда-либо жалею, что не вел своего дневника с молодых лет.
Вчера получил письмо от Алексея Васильевича Головнина с приложенною к нему курьезною выпискою из полученного им письма от великого князя Константина Николаевича, описывающего свое последнее посещение Симеиза. Головнин называет это письмо материалом для моей биографии. Сомневаюсь в том, чтобы когда-нибудь и кто-нибудь вздумал заниматься моей биографией; однако же почему не приложить этот документ к моему дневнику в виде pièce justificative[126].
25 сентября. Пятница. Сегодня ездил опять в Орианду и пробыл более часа у великого князя Константина Николаевича. От него узнал весьма странные новости из Петербурга, сообщенные ему некоторыми из многочисленных приезжих. Не хотелось бы верить всем этим рассказам.
На возвратном пути заехал к почтенной старушке графине Тизенгаузен.
Вчера уехала от нас племянница моя Мордвинова с приезжавшим за нею отцом ее, сенатором Мордвиновым.
29 сентября. Вторник. Поездка в Мшатку к Николаю Яковлевичу Данилевскому, частью – в экипаже, частью – верхом.
3 октября. Суббота. Получил от Обручева ответ на письмо, в котором высказывал ему откровенно свое мнение о недавних переменах по военному ведомству. Ответ уклончивый, дипломатический, очевидно, ему неловко; он не может ни защищать принятые новые меры, ни осуждать их. Поэтому он изворачивается следующими туманными фразами: «…Затем, искренноуважаемый Д. А., не тем масштабом вы меряете… Созданное вами здание такое грандиозное и фундаментальное, что исторический обозреватель и не заметит делаемых в нем поделок и переделок. Скажет лишь: въехали новые жильцы, тут сняли перегородку, здесь поставили; развесили иначе драпировку, кое-где подкрасили или перекрасили по своему вкусу. Палаццо же будет всё стоять, и все будут знать, как его звать».
Сказал бы я на это: хорошо, если б только драпировку перевешивали и перегородки переставляли; а, пожалуй, жильцы начнут так хозяйничать, что потом и не узнаешь фасада здания и всё оно обветшает и развалится. То, что до сих пор сделано, конечно, не есть еще подкоп, угрожающий прочности постройки, но все-таки это первый шаг к искажению здания. А что будет впоследствии, если войдут во вкус и будут продолжать ломать одну стену за другой, не отдавая себе ясного отчета в том, что творят?
Однако же я не намерен уже отвечать Обручеву, он, видимо, избегает категорического обсуждения затронутых вопросов. В заключение своего письма он подносит мне букет: «Понадобилось порыться в отчетах 60-х годов… Вот это назидательно, это история, и внесенные основания смело идут на суд».
Думаю, что порыться понадобилось по поводу назначения новой комиссии под председательством графа Коцебу. Любопытно знать, как эта комиссия поведет дело: будет ли она послушною и беспрекословною исполнительницей заявленной высшей воли – непременно переломать всё, созданное в последние 20 лет, или же сначала примется добросовестно за изучение истории этих 20-летних работ. Увидим.
Приехал к нам сегодня моряк князь Голицын, только что возвратившийся из кругосветного плавания на клипере «Разбойник».
6 октября. Вторник. Решительно не можем мы здесь жаловаться на глушь и безлюдье. Каждый почти день бывают посетители. Вчера после обеда приехал к нам неожиданный гость – итальянский военный агент в Петербурге маркиз Паллавичини, который после дальнего странствования по Волге и Кавказу заехал в Крым по пути в Италию. Это весьма милый молодой человек, внушавший мне более сочувствия, чем все другие бывшие у нас в разное время иностранные военные агенты.
Сегодня же, когда мы сидели еще за утренним чаем, снова навестил нас князь Дондуков-Корсаков, прибывший в Ялту с великим князем Константином Николаевичем после освящения в Севастополе Нижней церкви Святого Владимира, где погребены адмиралы Лазарев, Нахимов и Корнилов. Как всегда, князь Дондуков был любезен и неистощим в своих рассказах.
Погода у нас после продолжительного ненастья и холодов снова установилась теплая, прекрасная. Хотя по ночам бывает не более 10–11°, но днем на солнце ртуть поднимается до 34°. Все эти дни гуляю в кителе.
13 октября. Вторник. В газетах напечатаны известия об открытии заседаний вновь назначенной комиссии для обсуждения переустройства военного управления, о составе этой комиссии и предстоящих ей задачах. Заседания ее происходят в той самой зале Зимнего дворца, где происходили печальной памяти совещания 1873 года; в составе новой комиссии есть несколько лиц, участвовавших и в прежних совещаниях. Едва ли можно и теперь ожидать более полезных, чем тогда, результатов.
Программа комиссии очень обширна и показывает, что теперь будут подняты гласно такие вопросы, которые до сих пор считались лишь бредом небольшого числа людей, не имеющих ясного понятия о военной администрации. Например, ставится вопрос о расчленении военного центрального управления, с возвращением к порядкам, существовавшим во времена Александра I. Мысль эта не раз уже бродила и прежде, даже между особами высокопоставленными; но пока я был военным министром, она признавалась несбыточною. Воспрянула она гласно немедленно, лишь только решились мое удаление и назначение на мое место Ванновского.
Быть может, и лучше, что подобная мысль будет обсуждена гласно людьми компетентными и помимо моего участия. Если комиссия серьезно взглянет на предложенные ей вопросы и официально признает несообразность возвращения к порядкам, некогда уже испытанным и признанным негодными, то замолкнут наконец [глупые] толки и прекратится вредная для дела агитация. Если ж, напротив, комиссия поддастся давлению свыше и утвердит своим авторитетом нелепую затею, заменив существующую стройную организацию нашего военного управления безобразным хаосом, то можно быть уверенным, что по прошествии немногих лет вторичный опыт снова выкажет непрактичность триумвирата и заставит по-прежнему объединить управление в одних руках. Придется только пожалеть о напрасном эксперименте.
Другое известие, принесенное газетами, – увольнение графа Валуева от председательства в Комитете министров и в других комитетах и замещение его Рейтерном. Приятель мой Головнин, препровождая ко мне вырезку из какой-то газеты с характеристикой красноречивого государственного мужа (прозванного некогда «колоннадой»), пишет мне следующее: «Увольнение Валуева составляет предмет многих толков. Сам он говорил мне, что когда вследствие отчета Ковалевского (сенатора, ревизовавшего Оренбургскую и Уфимскую губернии) действия его (Валуева) стали предметом рассмотрения особой комиссии под председательством князя Урусова, он не признал возможным оставаться председателем Комитета министров и потому письмом на имя государя, отправленным при другом письме великому князю Михаилу Николаевичу, просил увольнения, что немедленно и последовало.
Рассказывают, будто предполагалось записку Ковалевского представить Сенату, и тогда следовало бы предание суду Валуева, Крыжановского и некоторых других, но министр юстиции отклонил это и предложил учредить комиссию. Говорят также, что государь полагал уволить Валуева в чистую отставку, но Урусов упросил не делать этого в память благоволения к Валуеву покойного государя».
Но вот еще новость. На место Философова главным военным прокурором назначен князь Имеретинский. Назначение это крайне удивляет меня, не столько по неожиданности и странности выбора лица (к странным выборам мы уже привыкли), сколько потому, что сам князь Имеретинский принял такое назначение, к которому он вовсе не подготовлен. При настоящем устройстве военно-судной части должность главного военного прокурора непременно требует специального изучения. Без этого условия главный прокурор может наделать много ошибок и, во всяком случае, не может иметь нужного авторитета. [Князь Имеретинский – человек очень самолюбивый, с большими претензиями. Как согласился он выступить на этот новый, неизвестный ему путь? Правда, может быть, именно потому и согласился, что имеет о самом себе очень высокое мнение.] Неужели поводом к его назначению было то случайное обстоятельство, что после последней войны князю Имеретинскому было мною поручено председательство в комиссии, назначенной для пересмотра порядка судопроизводства в военное время?