11 февр‹аля› н. с.
Сегодня приходила какая-то чекистка, будто бы для проверки мебели. Они хорошо знают, что у меня пока никаких реквизиций высшие власти не допускают. И все-таки под разными предлогами заходят и вынюхивают что-то. И сразу видно, что зашла неспроста. Глаза бегают, от всей фигуры несет сыском.
12 февр‹аля› (н. с.)
В газетах (разумеется, коммунистических, других теперь нет) много пишут о прелестях электрификации. В «Известиях» сегодня напечатано о том, что через Полтаву проследовал аэропоезд. Части аэроплана (без крыльев) ставят на платформу и заставляют играть роль локомотива. Заметка так сбивчива и нетолкова, что трудно понять, в чем дело. Во всяком случае, речь идет о каком-то суррогате пара. По всякому поводу коммунистическая печать говорит о торжестве науки, о чудесах электрификации, об электрических плугах, а в это время действительность дает картины другого рода. Из Харькова уже приходят здоровые люди… пешком. С Киевом нет никаких сообщений. На днях выпустили из харьковских тюрем 17 украинцев. Не знаю, имеет ли это какую-нибудь связь с моим письмом по этому поводу к Раковскому или нет. Но некоторые из этих освобожденных (напр‹имер› Щепотьев и…[89]) пришли сюда… пешком! Теперь говорят уже, что устанавливается сообщение на перекладных! Дело, однако, в том, что человечество уже привыкло к более культурным способам передвижения и уже в то же время разучилось прежним менее культурным. Мы уже давно не умеем добывать огонь трением, не можем пользоваться скороходами для пересылки почты, а для «перекладных» у нас нет ни лошадей, ни ямщиков. За триста верст, отделяющих нас от Харькова, приходится платить подводчикам по 50-ти тысяч (и то не верится, — слишком дешево!).
Итак, торжественные крики о том, что к услугам коммуны «последнее слово науки» (еще месяца 1 Ґ назад торжественно описывали в «Правде» отправление электрических прямых поездов на Кавказ!) и в то же время простое ж‹елезно›-дор‹ожное› сообщение замирает и положение создается хуже, чем до первых жел‹езных› дорог на Руси. Аппарат перекладных исчез, а теперь исчезает и нехитрая железная дорога!
14 февр‹аля› (н. с.)
Мне дали для прочтения листок, озаглавленный: «Кого треба выбирати до Рад»[90]. Наверху обычные возгласы: «Пролетарi всiх краОн еднайтеся» и «УкраОнська соцiялистична республика». В тексте указание на то, что «соцiалисти-револ. и меньшевики кажуть, що в селi вci однакови, вci живуть одними интересами и бажаннями; вci мовляв думають про то, як би краще впорати, засiяти, зiбрати хлiб — вci живуть своею працею».
На деле это не так. Указав на расслоение деревни и на различие интересов, большевистские власти выделяют три слоя в деревне. Во 1-х, «куркуль», более состоятельная часть деревни, по-русски «кулак»; затем «середняк» и «незаможный», из которого теперь выделены «комнезаможи», — настоящие официальные властители деревни (весьма сомнительного состава, в котором большевики уже раз разочаровались и отменили было данные им привилегии).
Все это более или менее верно. Затем указывается на то, что выбирать надо не куркуля, а «незаможного» и середняка. Но есть в том же плакате прямой призыв к грабежу. «Радянська влада невпiнно кличе бiдакiв и середнякiв, щоб вони объедновалися и разом шли на куркула, нишили его майно. забирали лiшки — словом, закликае их зробити в господарчему вiдношенню так, як велить Радянський закон, щоб не було в селi aнi богатих, aнi бiдних, але щоб були piвнi всi».
Прямее призыва к грабежу, повторения «грабь награбленное» трудно себе представить. Середняк едва ли пойдет на это. Говорят приезжие из сел, что «середняк», измученный «разверстками и реквизициями», начинает решительно отшатываться от комнезаможа, в который, кроме честных бедняков, вошли все темные элементы деревни — к «куркулю», т. е. к более богатому слою деревни, среди которых он видит не только кулака, но и хозяйственного крестьянина, на котором еще держится деревенский труд. Середняк при всяких разверстках так же прячет хлеб, так же у него находят, так же карат‹ельные› отряды грабят его, как и «куркуля», и хата середняка так же сгорает, когда выжигают целые села.
С месяц назад приезжие из деревни рассказывали след‹ующую› историю. В одном селе был зажиточный крестьянин, которого, конечно, «Радянська влада» причисляла к «куркулям». У него было пять сыновей, жили они на хуторе. После посещения бандитов во время, кажется, деникинцев, эта семья сделала из своего хутора неприступную крепость и при первом же нападении бандитов дала им такой отпор, что они зареклись впредь нападать на этот хутор. Но… пришли опять большевики, разоружили семью и отдали ее во власть прямых грабителей бандитов и «комнезаможей», среди которых было тоже немало уголовного элемента.
Тогда, приведенные в отчаяние безвыходностию положения, и отец, и его пять сыновей бросили хозяйство и ушли в лес. Они стали бандитами, которых месть направлена против советской власти. Наверное, таких историй теперь не оберешься…
18 февр‹аля› (н. с.)
В дополнение к предыдущему приказу Укроста сегодня сообщает следующую заметку: «На Полтавщине. Раскулачение (!) кулаков. В Волчковской вол‹ости›, Лубенского уезда, отобрано имущество у 15 кулаков. Сельскохозяйств‹енный› инвентарь передан на прокатные пункты». «В Денисовке за невыполнение разверстки „раскулачен“ один кулак: конфискованное имущество передано в распоряжение вол‹остного› прод‹овольственного› штаба. Хлеб доставлен на ссыпной пункт» («Укроста», № 221).
В параллель с этим рассказывают характерную историю из…[91]. Один «комнезамож» свирепствовал над «куркулями». Бил по лицу найденной колбасой и т. д. Отобрал (по приказу) всю птицу (досталось при этом и середняку). Затем, когда слухи о хищениях этого комнезаможа достигли до Полтавы, была послана ревизия. При этом птицы совсем не оказалось. Куда девалась? Вся передохла от бескормицы. Когда дошла очередь до проверки хлеба, то оказалось, что и хлеба не хватает 200 пудов. Куда девался? Скормил птице.
Вообще наглость этих комнезаможей не имеет ничего для сравнения. Уже раз были комбеды («комитеты бедноты»). Их советской власти пришлось уничтожить, но только для того, чтобы ныне опять возобновить неудавшийся опыт. И опять среди робкого населения водворились чисто уголовные типы, называемые в народе «отчаянными», которые при поддержке «начальства» («мы опираемся на комнезаможей», — говорят советские власти) делают в беззащитной деревне, что хотят. Вчера был у нас Николай из Хаток. Он говорит, что куркуля ограбили, а середняка донимают подводами, так что дышать нельзя.
К этому присоединяется крайняя неумелость и бюрократическая самоуверенность. Теперь по деревням отбирают птиц и переправляют в Полтаву. Таким образом был набит птицей вагон и отправлен. В Полтаву птица пришла в запечатанном вагоне (чтоб не раскрыли). Ее набили так много и тесно вдобавок при теперешней аккуратности путей, птица голодная, в тесноте, стала дохнуть от голода и холода. Рассказывают настоящие курьезы… в результате довезли очень мало живой, но в конце концов и та разлетелась или окончательно передохла. «С деревни взяли, в город не привезли», — говорил рассказчик.
И середняки, и куркули одинаково ненавидят сов‹етскую› власть при виде этой бестолочи и грабительства. Николай говорит, что и большинство бедняков разделяет эти чувства.
Есть и признаки некоторого отрезвления. Мне доставили следующий приказ Дзержинского (от 30 дек. 1920 г. № 186).
«Поступающие в В.Ч.К. (Всеросс‹ийскую› Чрезвыч‹айную› Ком‹иссию›) устанавливают, что арестованные по политич‹еским› делам члены разных антисов‹етских› партий содержатся в весьма плохих условиях, отношение к ним администрации мест заключения некорректное и зачастую даже грубое.
В.Ч.К. указывает, что означенные категории лиц должны рассматриваться не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества, и условия их содержания не должны иметь карательного характера. — Дзержинский».
То, что рассказал мне В.А.М. о харьковской тюрьме, ужасно, и едва ли тут помогут циркуляры.
28 февр‹аля› 1921 (н. с.)
Несколько дней назад мне прислали сибирскую газету, издающуюся в Томске, «Знамя революции» (от 1 июля 1920, № 133) с некрологом Григ. Ник. Потанина13. Умер он в самом конце июня. В некрологе говорится: «как обществ‹енный› деятель, Потанин может лишь вызвать чувство отвращения, негодования рабочих и крестьян. Он явился орудием белогвардейской своры». «Он был орудием одурачения крестьянских и рабочих масс. Угар борьбы за автономную Сибирь очень быстро прошел, как только белогвардейская нагайка загуляла по спинам крестьян» и т. д. все в том одностороннем и грубом тоне. Но, переходя к ученой деятельности Потанина, газета все-таки отдает должное его ученым заслугам. Старик умер в возрасте 85 лет!
6 февр‹аля› 1921 (н. с.)
Сегодня была у нас Роза Ал. Рабинович и рассказывала характерную историю. Она (наша большая приятельница) заведует бывшей «Каплей Молока». Это учреждение основано евреями для помощи бедным больным и слабым детям. Основано оно евреями, но давно помогает не одним евреям, но всем нуждающимся детишкам. Состав служащих подобрался превосходный: служат только делу и не раз уже сумели отстаивать учреждение от притязаний разных властей. Достаточно указать, что в нем сначала принимали близкое участие М. Л. Кривинская, моя Соня, Любочка Кривинская и др. лица, одинакового образа мыслей.
Дня три-четыре назад туда явилась некая Зайцева, чекистка, причастная к переяславской провокации и даже недавно арестованная в связи с взятками и вымогательствами по этому делу. Арест длился недолго. Теперь она освобождена «на поруки» и уже опять «действует». Вот она-то и явилась с требованием — немедленно дать ей молока для ее ребенка. И именно немедленно, вне очереди, не считаясь ни с какими формальностями и сроками. На замечание, что для этого нужно разрешение доктора, и нужно об этом заявить накануне, — чекистка стала грозить Розе «подвалами». Это показывает, как эти «господа» привыкли обращаться со всеми не чекистами. На этот раз она встретила должный отпор и, к чести советских служащих, даже с их стороны.