С другой стороны, чего можно ждать от Москвы? Если я и ждал чего-нибудь с этой стороны, то лишь в отчаянии (см. "Женщина в окне"), сплошное, чистое разрушение. Теперь я не вижу там ничего, кроме обдомков Запада и немощи русского народа. В Москве, как и в Вашингтоне, бросается в глаза слабость западного рационализма, отсеченного от своих корней в средние века.
Рим? Но от Рима нечего ждать, кроме отречения.
Берлин? Или, скорее, Берхтесгарден? Я не строю на этот счет никаких иллюзий, я прекрасно понимаю, что учрежденный победившей Германией синкретизм не будет стоить даже синкретизма Августа, который пришел на смену синкретизму Александра.
Уже поздно, у него не будет своего Вергилия или Горация. Самое большее - Марк Аврелий или Сенека, чего явно мало. Превзойдет ли его духовность ту, которой разродились евреи Geistbolchevismus и т. п., каковую он собирается заменить?
Гитлеризм представляется мне прежде всего грубой физической реакцией, при помощи которой человечество подстегивает себя время от времени, своего рода возвращение к животному состоянию. Уставшая душа ищет новых сил в животности.
Варварство! Ты существуешь лишь среди высококультурных людей, которые находят в тебе убежище.
Наверное, Гитлер сможет установить в Европе это спокойствие бюрократического автоматизма, которое русским не удалось довести до ума и под защитой которого измотанный человек будет проходить долгий курс лечения, предаваясь безделью, расслабленности, однообразию, чего ему так недостает.
' 1 мая, утро
Восхитительное утро, ясная погода, чуть пригрева-ет- Я проснулся в десять от сигнала воздушной тревоги- Поплевываю с высоты моей "голубятни" на после-Аыщей Флобера. Вдалеке, под то и дело разверзающиеся небесами, трудятся и страдают люди.
А стою себе здесь как вкопанный. Со своего десятого этажа смотрю на Париж и весь мир. Ни малейшего ощущения собственной бесполезности, нечистой совести, ничего. Разве что легкие уколы желания прожить иную жизнь, но главное - исполненность жизни и мысли.
Ясно, однако, что нет и никаких эпических или даже лирических порывов, ведь я отрезал себе пути к крайним позициям. Мной владеет то же расположение духа, что было у меня, когда я писал эссе вроде "Женева или Москва", которое теперь перечитываю, чего не делал с 1928 г. Я понял свое время. Хотя предпочел бы быть не публицистом, а поэтом или художником.
Отказался от прямых, непосредственных контактов с людьми. Все сильнее тянет к широким обобщениям.
Что собирается делать Муссолини? Наверняка проводит мобилизацию. Салоники? Или Швейцария? Или то и другое? Продолжает ли он вести переговоры с Америкой? А через них - с нами? Полагаю, что он примкнет к Гитлеру.
А Сталин?
- Чемберлен ушел. Он воплощает английское легкомыслие. Старое, доброе легкомыслие XIX века, эпохи завоеваний, теперь просто смехотворное. Человек Бирмингема, человек погибшей страны. Капиталист-политик. Луше,1 только с Библией в руках. Впрочем, сам Луше не упускал случая поговорить о правах человека. Рейно из той же породы, правда, с легким налетом духовности. Как смешно звучат его выступления по радио, этот его тон размеренного красноречия.
Похоже, немцы предприняли что-то серьезное у Гааги и Роттердама. Кроме того, они наступают на Арнгем, отрезая таким образом северо-восточную часть страны от южной, пытаясь отрезать Зёйдер-Зе,
1 Луи Луше (1872-1931) - французский предприниматель и по-литический деятель, автор закона, содействовавшего строительству квартир по умеренным ценам, который способствовал разрешению жилищного кризиса во Франции в 30-е годы.
диквидировать слабое место между Маасом и Эйсе-лем.
Просто глупо (как это делает профессор Э. Вермей1) приписывать Германии какие-то особые имперские притязания, истерию господства - это значит свести на нет всякую возможность европейского согласия и поставить нас в такое положение, при котором нам только и остается, что лицемерить и полностью забыть о суде совести. Германия переживает имперский кризис, что было с Францией во времена Людовика XIV, Наполеонов, а с Англией - начиная с Кромвеля и кончая Викторией.
Английский империализм, имея в основном морской характер, был скуп на политические откровения, в отличие от континентального империализма Франции и Германии. Завоевывая народы, которые древностью своей культуры были обречены на безмолвие, он, в отличие от наполеоновских и гитлеровских революционеров, не испытывал необходимости оправдывать свои вожделения и устремления.
Европа не замечала его злодеяний, поскольку не особенно от них страдала. А ведь разрушение индийской цивилизации, притеснение Ирландии ничем не лучше погромов в Богемии, Польше или где-то еще.
12 мая
Немцы прорвались за Арнгемом, за Маастрихтом и в Арденнах. Похоже, что нанесенный парашютистами Удар с тыла по линии Дорбрехт-Роттердам-Гаага был успешным.
Германия соединила орудия гражданской, революционной войны с орудиями войны захватнической.
Р Эдмон Иоахим Вермей - французский историк, специалист по врмании, постоянно обращавший внимание в своих работах на спансионизм немецкой государственной политики.
В этом горниле слились воедино наступательные действия и заговор, боевое искусство и террористические акции. Немцы тщательно изучали и использовали ур0% ки войны в России и Испании.
Кроме того, вместе с итальянцами они поняли, что а сухопутные, и морские силы уступают авиации. В основе любой военной победы, любого завоевания лежит какое-нибудь техническое новшество, полет фантазии.
Мы наблюдаем, сидим, сложив руки, будем ли мы действовать? Авиация - это новый род кавалерии вроде того, что использовали персы и гунны, сокрушая старые пешие порядки. Легионы и фаланги уступили место танкам.
- Кажется, что немцы перешли Мёз и в Голландии, и в Бельгии, нанесен удар по каналу Альбер и арденнским укреплениям.
Что могут предпринять наши войска на голой местности против штурмовой авиации и танковых колонн?
Пока еще не ясна общая стратегия войны на западном фронте. Понятно, что Голландия и Бельгия - это только начало. Куда будет направлен наш ответный удар?
13 мая, утро
По-видимому, бельгийский фронт прорван между Маастрихтом и Льежем. Немцы, наверное, уже за Тон-гром, в Сент-Тропе и Хасселте, на пути к Брюсселю. Мы, конечно же, будем потихоньку окапываться на линии Брюссель-Намюр. Но эта линия сильно удалена от Голландии, которая попадает в окружение я будет отрезана от нас.
С другой стороны, через наши порядки хлынут потоки бельгийских беженцев, в которые вольются й "туристы".
Арденнский фронт дезорганизован до Нефшато. Бельгийцы не держат оборону.
Взят Тирлемон. Немцы в 50 км от Брюсселя, а то и меньше. Похоже, они оголили левый фланг, и французские войска, выйдя со стороны Льеж-Намюра, могли бы нанести неожиданный удар. Но хватит ли у них танков и авиации? У нас вообще нет штурмовой авиации.
Во всяком случае, продвигаясь на север, они обходят канал Альбера, идут вдоль по Маасу, Ваалу, нижнему Рейну, то есть туда, где смыкаются Бельгия и Голландия, к Антверпену и Роттердаму, всем этим голландским устьям и островам.
- Я ощущаю все движения Гитлера так, словно бы я - это он, я несу в себе центр его побуждений. Мое творчество, в мужской и положительной его части, подстегивает и иллюстрирует их. Странное совпадение. Почему уже в юности я был так захвачен германскими мифами, почему в четырнадцать лет где-то на Авеню де л'Опера умолял мать купить мне "Заратуст-ру"? Я прочел всего лишь несколько страниц и ничего не понял, но несколько слов навсегда запали мне в душу.
У Гитлера та же слабость и та же сила, но он сумел преодолеть свою слабость, он вновь будет в ее власти, когда исчерпает свою силу. Моя слабость оказалась выше силы, и я ничего не сделал, с трудом изливая душу. В двадцать пять или тридцать лет в моих первых книгах прозвучал со всей силой крик фашиста.
Мне не удалось осознать исключительности своих пророчеств, вырвать из сердца Париж, Францию, встать на позиции европейца.
Несмотря на россыпь довольно глубоких мыслей, мои книжонки, рисующие парижские нравы, заронили пророческий лиризм наивысших открове-
Начинают проступать очертания гигантского продвижения немцев. Гитлер выходит к устьям Мааса и Рейна и отрежет Голландию от Бельгии между Роттердамом и Антверпеном. С другой стороны, он разворачивает боевые позиции перед Антверпеном и Брюсселем и, захватив Льеж, спускается по обоим берегам Мааса к Намю-ру. Хуже всего, что тем самым он давит в направлении Лонви Лонгийона, к Седану и Мецу, чтобы прорвать линию Мажино, которая там, наверное, всего лишь в зачаточном состоянии. Что может сделать наша пехота против натиска танков и штурмовой авиации?
Вот где обнажился совершенно анахроничный характер нашей культуры. Не имея ни политических, ни социальных, ни моральных ресурсов, мы не в состоянии иметь соответствующее вооружение. Все дело в том, что одна культура торжествует над другой. Социализм, обретя в Германии гибкие и сильные формы, использовав преимущества капитализма и социал-демократии, торжествует над старой парламентской и плутократической демократией.
15 мая
Нет больше Голландии. Множество отживших свое малых стран стерто с карты Европы.
Немцы перещли Диль (на севере или на юге от Лу-вена?), они в Жамблу. Через Маас они перешли во многих местах. Таким образом поломалась наша линия фронта от северо-запада до юго-востока. Удержим ли мы оборону на стыке Седан-Лонви, то есть на юге от Седана-Лонви? К западу от Люксембурга нет никакой линии Мажино. Чего будет стоить линия Мажино, когда ее обойдут? Да чего вообще стоит эта линия Мажино, разработанная в 1925 году и уже тогда дышавшая на ладан?
_ Обедаю с людьми, которые привязаны к режиму
как через плутократию, так и через демократию, а исподволь - и через еврейство и конечно же масонство. Обо всем этом они говорят так, словно ни за что не несут ответа, как простые наблюдатели. И в самом деле, во всеобщей безответственности никто ни за что не несет ответа. А ведь этот господин Гийом де Тард состоял в административных советах и своим журналом "Нуво кайе" был полностью повязан со всей слабостью и показухой Народного фронта. С одной стороны, он был в Банке Лазара и СНСФ, с другой - плел заговоры с профсоюзными деятелями, отвратительными евреями вроде Жоржа Бориса1 из "Ла Люмьер" и хотел подстраховаться в отношении коммунистов. И неизменно отворачивался от меня, когда я начинал говорить о неотложной необходимости революции во Франции.