Эти апостолы, воспевавшие слабость и беспомощность, говорившие о мире дрожащим голосом, вдруг ожили и стали энергичными сторонниками войны, забияками, искателями приключений в словацком и польском конфликтах.
Эти бедные французы, которым так долго вдалбливали, что имеет значение только та их жизнь, только эта шкура без всякой духовной подкладки, только аперитив и рыбная ловля - были вытолкнуты на передовую без самолетов, без танков, под защитой этой недостроенной линии Мажино, с благословения старого президента республики, который запинался от страха и под тяжестью ответственности,1 и еще этого ужасного пьяницы - председателя Государственного совета,2 да и многих других президентов с трубкой и без трубки, не говоря уже о благословении епископов, которых по этому случаю наняли масоны.
А что могут сказать, как пожаловаться эти крестьяне и эти горожане, погибшие под огнем пикирующих самолетов и под гусеницами танков? Ничего. Люди, которые послали их на бойню, были те самые депутаты, которых они с гордостью избирали раз в четыре года; все это выборное семяизвержение было вызвано самой вредной демагогической мастурбацией, которая
1 Альбер Лебрен (1871-1950).
2 Поль Рейно (1878-1966).
создавала у них ощущение собственной мужественности и свободы.
Все эти дураки гордились тем, что ими правят дру, гие дураки, у которых не намного больше воображения и смелости, храбрости и упорства. Каждый гражданин Франции в глубине души радовался, что над ним нет никакого начальства. Тем самым ежедневно реали-зовывался основной порок французов после их скупости и завистливости.
Конечно, они снимали шляпу перед президентами, министрами, сенаторами, депутатами и т. д., но в глубине души они радовались тому, что имеют дело с мелкими воришками, а не с гордыми и требовательными вымогателями. Вот только эти мелкие воришки дважды за последние двадцать лет показали себя серьезными убийцами, крупными поставщиками пушечного мяса, весьма неукоснительными и неустанными живодерами.
Мелкий буржуа, выходец из народа отправляет на смерть, став министром, не хуже, а то и лучше, чем дворянин и принц. Учитель со своим чванливым рационализмом в один миг докажет вам необходимость пожертвовать миллионом жизней. Кровавая трагедия Третьей республики (после оргии Первой республики) намного превосходит легендарный Олений парк.
Суббота 22-е
Таким образом, в Ретонд1 солдат, побежденный в 1918 году, пленил и заключил под свое ярмо солдата-победителя 1918 года. Это сильный удар.
1918 год не стал настоящей победой, как не был настоящей победой ни 1814, ни 1815-й год. Победы, которые одержали коалиции, не являются настоящими
1 Именно на том же месте, на опушке леса и в том же вагоне, в котором представители Германии подписали перемирие 1918 г., Гитлер предоставил полномочным представителям Франции подписать 22 июня 1940 г. соглашение о перемирии.
победами. Я это всегда знал и всегда об этом говорил: франция не была победительницей в 1918 году, как не была таковой Пруссия в 1814 или 1815 году. Только Франция, противостоявшая Германии в 1914 году, была раздавлена так, как она, пожалуй, только одна была раздавлена в 1940 году. Это стало всего-навсего поражением, отсроченным на двадцать лет. Было предопределено, что народ численностью менее 40 миллионов сдастся народу, численность которого свыше 70 миллионов. Сражения 1940 года были проиграны в постелях французов с 1850 года.
Кроме того, немецкий народ был хозяином самой крупной промышленности, самой серьезной науки. И по причине своей многочисленности, и из-за своей промышленности он страдал как никакой другой от удушливого национализма в сочетании с капитализмом.
Социалистической Германии удастся осуществить идею европейского интернационализма, которую не смогли осуществить в Женеве плуто-демократии Англии и Франции. Только великий национализм сможет стать основой интернационализма. Но я неправильно употребляю слово "интернационализм", потому что это слово означает только путаницу и бесформенный эгалитаризм. Иерархия наций не является интернационализмом.
Славянский мир был слишком слаб, чтобы породить такое завершение. Славянский мир - мир примитивный, его слишком неожиданно одарили цивилизацией, этот дар пришел к ним как травма, и они никогда не смогли оправиться и воспринять пришедшие к ним христианство, рационализм, социализм. Не исключено, что кроме этого у славянского мира имеется нечто вроде врожденной слабости, как в других частях света: в Азии, Африке, Америке.
Вот и наступил конец 1789 года, этот цикл оказался недолгим. Но возможно, что не все погибло с приходом 1789 года, но тем хуже.
1940 год - это большое поражение рационализма в том усеченном виде, в котором он существовал во Франции и в Англии. Но это не есть поражение науки или разума.
25 июня
Перемирие.1 Вчера я прошел пешком из Ла Рок-Гажак в Сарля. Под дождем, завернувшись в свою куртку с капюшоном, с трубкой в зубах, я совершил длинную прогулку, как я это люблю делать, и вышел на небольшое плато, которое возвышается над Дордонью. Несколько мелких ферм затерялись на огромном пространстве. Небольшие рощи каштанов и других деревьев, которые мне пора бы уже узнавать (я не смогу различить вяз, граб, ясень, клен). Лесная поросль не везде густая, за ней скрываются травы цвета нефрита. За низкими стенами, сложенными из известняка, или на небольших склонах холмов посажены пшеница, табак, картофель. Сельская тишина. Несколько мужчин, которым около пятидесяти, и несколько женщин сажают табак или начинают косить. Время от времени я перевожу взгляд на сложные изгибы на горизонте, часгь из которых, безусловно, отмечают наступление немцев. В этих местах атаки с севера не было со времен наступления англичан во время Столетней войны и боев 1814 года. Здешние места помнят набеги визи-готов и франков.
Через Сарля непрерывно движется поток людей, то редкий, то густой; это остатки армии. Люди, ошалевшие от своей удачи, несколько пристыженные или робко насмешливые. То здесь, то там заметишь злобный вызов, но это редко. Это армия, которая знает, что она стоит не намного больше, чем ее командиры, и что
1 После заключения перемирия между Францией и Италией оно вступило в законную силу с 0 часов 35 минут 25 июня.
поэтому она не может их наказать своим бунтом. Эта армия знает, что не может взбунтоваться, чтобы утешиться.
Эта армия немного мародерствовала в прифронтовой зоне, но не решится сделать это здесь. Бесспорно, французы мародерствовали больше, чем немцы. Как бы повели себя французы в Германии?
Эта армия думает лишь об одном: вернуться по домам и снова зажить своей серой жизнью, которую с таким сожалением прервали. "Эта Франция превратится целиком в нацию ушедших в отставку", - записал один молодой офицер, которому удалось с помощью конной тяги отвести свои 155-мм орудия из Перонны в Белляк.
Вместе с тем все эти солдаты сохранили весьма свежий вид, держатся достаточно бодро, их форма еще достаточно крепкая. В общем и целом это еще довольно крепкая масса. Но червоточина уже проникла в них: их грызет сомнение, недоверчивость, упадок, внутренний разлад. Франция гибнет, принимая форму тысячи ручейков индивидуализма. Это перезрелый плод, упавший на землю, из него высыпалось несколько пересохших зернышек.
- Я не знаю, возможно ли будет использовать Францию вновь, даже в качестве простой составной части германской Европы. Необходимо, чтобы этого захотели немцы, и этого они должны сильно пожелать. Если они предоставят Францию самой себе, она покатится по наклонной плоскости, увязнет в унизительных сварах, в мелочных раздорах.
Должно быть, немцы хотели этого, так как развал Франции вызовет в Европе бездну скандалов, ужаса и мог бы подействовать подобно гипнозу, отнимающему волю.
Смогу ли я вернуться в Париж? Я наслаждаюсь Деревней, этим прекрасным садом семьи де Тард, где я гуляю по утрам, пишу стихи, читаю святого Павла, Геродота, Шопенгауэра. Но нужно знать, что происходит. Как жаль, что я не видел самое начало оккупации.
Де Тард типичен для этого мелкого провинциального дворянства, больше других ставшего мещански^ по духу, которое с неугасающей страстью увлеклось либерализмом, а далее и безоглядным анархизмом Третьей республики. Отец его1 был посредственным философом-рационалистом, служившим в Коллеж де Франс, в библиотеке, где до сих пор главенствует Вольтер.
Он держит тон прежних правящих и эксплуатирующих каст Франции: Инспекция финансов, Политехническая школа, Эколь Нормаль. Он служил в администрации в Марокко, в чине лейтенанта у маршала Лио-тея, затем, как и многие, переметнулся в серьезные аферы, нашел местечко в серьезном еврейском предприятии, а оттуда внедрился в административные советы. Теперь он мэр в своей деревне, не переживающей никаких политических изменений, здесь его родовое имение, существующее с XVI века.
Он в добром здравии, весел, говорлив, слишком речист, вызывает тоску неумением говорить кратко. Он в отчаянии, видя, как рушится система, которую он не решался открыто критиковать и в которой он так естественно прижился. Видит, как исчезают прекрасные еврейские или христианские синекуры. Как правителю ему стыдно перед своими крестьянами, которые, кстати, хотели именно такого главу и тирании которых он с большим трудом угодил. Передо мной он испытывает неловкость, доходящую до отчаяния, когда я горячо упрекал его несколько лет назад за его вялость и молчаливый отказ совершить национальную революцию. Вместе с другим сановным слугой капитализма он стал издавать в 1936 году небольшой журнал, в котором трепетно защищал умеренный синдикализм я поддерживал его как непреклонный консерватор. Он
1 Отец Гийома де Тарда был судья, член Академии наук и профессор современной философии в Коллеж де Франс. Он автор трудов, посвященных преступности, общественному мнению, "Законов подражания" (1890).
ставил в пример Франции Швецию как образец буржуазного "социализма".
Не без омерзения и ужаса он готовится приспособиться к немцам и к тоталитаризму. Видит недостатки своей касты (задним числом), но с поразительным упорством их приумножает. Впрочем, под внешностью грубоватого жителя Перигора, не лишенного, однако, разума, большого хитрюги и любителя приятного обхождения, кроется истинная сердечность, даже доброта.