2 Речь идет о "Соломенных псах".
делать. - Мы ждем событий. Это застой в войне или период подготовки перед большим взрывом? Я верю во взрыв, но я ведь всегда в него верил; иногда я оказываюсь прав! Я уже давно больше не верю ни в революционную силу немцев, ни в революционную силу фашизма. Да и в силу коммунизма тоже не верю. Но уже объявленные революции продолжат свое движение, двигаясь на уже достигнутой ими скорости. Этими событиями вполне будет наполнен наш век. - Я уже определенно передал Полану управление журналом.
30 июня
Целый период моей жизни растворился в монотонных повторяющихся событиях. Я уже больше вовсе не интересуюсь ни этой войной, ни политикой, а все же из-за себялюбия я стал заложником своей позиции. А старые страсти время от времени меня пробуждают. Из-за того, что Полан сыграл со мной несколько шуток, я "решительно" прекратил руководство журналом. Белукия и я все больше отдаляемся друг от друга, хотя и сохраняется взаимная привязанность. Я хотел бы порвать со своей парижской жизнью. Я не работаю. Жду? Но чего? Смерти. Единственная вещь, которая еще могла бы меня развлечь - работа; воспринимать себя всерьез, работать как будто ты гениален! Талант - это пустой орех. Всякое желание мертво. Даже желание за пределами смерти.
12 июля
Я скучаю так, как в общем-то не скучал никогда. Меня считают скучающим человеком, но я в общем-то мало скучал. И меня даже долгое время не утомляли, потому что я умею уходить в сторону, и делаю это умело. Но в данный момент я скучаю, и мне кажется, qro это насовсем. Нет больше ни женщин, ни друзей; война превратилась в старую рутину; немцы теперь уже неизвестно где; Сталин превращается в старого императора; коммунизм и фашизм уже утратили всю свою прелесть и соединяются с демократией, пережевывая старые идеи. Единственным утешением было бы убраться в какой-нибудь богом забытый уголок в Азии или в Африке. Как я был неправ, когда так мало путешествовал. Оккультизм действительно меня развлекал на протяжении двух лет, но теперь я вижу, что этому приходит конец.
А иногда подумаешь: ведь есть еще люди, которые верят, что я еще увлечен политикой и коллаборационизмом. Дай бог, чтобы он довел меня до смерти. Ах! если бы я был гений, но я всего-навсего талант, а таких в каждую эпоху насчитаешь дюжины две.
В прежние времена женщины и алкоголь помогали мне отупеть; а теперь остался только табак. Во всяком случае я наконец-то избавился от журнала "НРФ". Я ухватился за первый же предлог, который мне предоставил Полан (какая-то его неудачная статья), чтобы отказаться от уловки, с помощью которой он выпускал журнал от моего имени. Наконец-то я больше не буду встречаться со всеми этими литераторами; они милые люди, даже приятнее, чем я ожидал, но такие трусливые, такие переменчивые.
Мальро, совершенно отстранившийся от всего с тех пор, как отошел от большевизма, живет в деревне в окружении двух посредственных евреев, дарит своей жене новых детей и пишет книгу о Лоуренсе, наверное, чтобы оправдать свое бегство от коммунизма и свой проголлистский нейтралитет.1
1 Мальро жил тогда в Коррезе, в окрестностях Аржанта, недалеко от Эммануэля Берля и Бертрана де Жувенеля. У него и Жозетт Клоти родился первый ребенок - Пьер-Готье, они ждут второго ребенка - Венсана, который родится в ноябре 1943 г. Где-то в середине 1942 г. он принимается за жизнеописание Лоуренса, которое собирается озаглавить "Демон абсолюта".
Я уже не могу или скорее уже не решаюсь соблазнять женщин; от этого мои дни становятся более одинокими. Это продолжается уже несколько лет, но в настоящий момент я от этого страдаю больше обычного из-за своего затворничества в Париже и из-за близящегося конца. Война меня больше не интересует: оппозиционеры нейтрализованы, противники стали все больше походить друг на друга, и все это закончится ничем. Во всяком случае, ни Сталин ни Гитлер не смогли убить демократию, для этого пришлось бы сжечь все крупные города и уничтожить 2 миллиарда человек; их чересчур много.
Я также скучаю подле Белукии, которой тоже скучно подле меня, к тому же у нее сейчас роман в Эвиане не знаю с кем. Тем лучше для нее, если ей это приносит наслаждение. Вот уж для кого наступление старости будет мучительным.
Сейчас я пишу роман "Соломенные псы", который будет не так хорош, как "Всадник". Какое идиотство: писать роман, когда только что написал другой роман. Но это превращается в манию. К тому же мне хотелось плюнуть на мужчин, но плюнуть прямо, а не косвенно, как это сделано во "Всаднике".
Перечитал "Esse Ното" и "По ту сторону добра и зла"; это мой герой. Человек еще никогда не был так откровенно велик и так откровенно ничтожен, как в "Esse Ното". Блаженны безумцы или те, кто ими станут: Гельдерлин, Нерваль, Бодлер, Ницше <...>,* Байрон и Рембо. Никогда не читал Байрона: можно ли это читать? Или в этом только его жизнь, или его позиция, поскольку это литератор! Почему я не стал безумным великим хуждожником! Хотел бы написать "Людовика Святого" о человеке, который возвышает и превосходит Францию - Дон Жуан в монастыре, бессильный, но продолжающий соблазнять. Я помираю со скуки. А тут еще этот Гитлер, которому нехватает
Неразборчиво написанное имя.
смелости стать большевиком, вместо того чтобы медленно подыхать по милости миллиардеров и жидов.
Евреи довели меня. Можно подумать, что моя первая женушка специально села в тюрьму, для того чтобы я ее оттуда вызволил. Я струсил до того, что стал оплакивать ее судьбу и добиваться ее освобождения.1 Но для меня это не красивый жест. Она даже не знает, что я ее считаю совершенно невыносимой. У нее мещанские манеры, с претензией на ученость, а самое главное - ни на грош артистизма. Что-то вроде выпускника Эколь Нормаль, неуклюжего и без чувства юмора, без всякого чувства юмора. Да и вообще я не встречал женщин с чувством юмора. Все женщины смертельно скучны, особенно когда они фривольны.
26 июля
Бомбардировка Рима несколько дней назад напомнила мне об одном американском журналисте, которого я встретил на дороге у испанской границы и провез к Франко. Он представлял одну христианско-сциентистскую газету Среднего Запада и был настоящим варваром, этакое смешение гнилого европейца с новообращенным примитивистом. Он ненавидел фашизм и кричал мне: "Мы будем бомбить Рим! Это столица фашизма!" Видимо, он хотел сказать папства, а не фашизма, но он слегка путал эти два понятия. Американские туристы все одинаковы, они путешествуют с путеводителем Бедекера, Библией или на бомбардировщике.
Бедная, агонизирующая Европа, настал твой час! Слабость Германии, не имеющей никакого политиче
1 В мае 1943 года Колетт Жерамек была арестована со своими Двумя детьми и заключена в тюрьму в Дранси. Дриё немедленно вмешался и добился ее освобождения.
ского воображения после 1940 года, как, впрочем, и во Франции, и в Англии. Каждый вечер, возвращаясь домой, я прохожу мимо немецких казарм у Дома Инвалидов. Звучат мрачные звуки горна, объявляется комендантский час. Этот горн говорит мне о конце Европы. Гитлеру не удалось гальванизировать это несуразное тело, он не смог победить американский кинематограф. А евреи - это мы сами с нашими гримасами, жертвы больших городов. Наконец-то "НРф" действительно умер. Бедный старый Полан, прижимающий к груди обломки французской литературы (сюрреалисты, евреи, профессора, которые считают себя такими же свободными, как Бодлер и Рембо).
Какой же это был маниакальный рефлекс, который заставил меня тащить за собой этого фантома, этот съежившийся ком бумаги.
Фантомом я стал сам, и поэтому пришло время умирать. Я сейчас как тот влюбленый, стоящий перед тридцатилетней девицей, которую я желал, когда ей было 18 лет; теперь она моя, и я не знаю, что с ней делать. Она вдова, и у нее есть маленькая дочь, а для меня ей по-прежнему 18 лет. Но мне-то сейчас 50, и я представляю, как бы она могла влюбиться в меня. Она почти что влюблена в меня..., но не совсем. Повсюду эта прерванная любовь. Волосы мои выпали, у меня появилось брюшко, несмотря на утреннюю гимнастику, а мои ласки слишком заумны и похожи на реминес-ценции.
Меня поражает сходство между Каббалой и Ведантой. Я говорил об этом с Одеберти, который понимает меня с полуслова, - неграмотный чудак, превращающий грамоту в абракадабру. Единственный действительно интересный человек, которого я встретил в журнале "НРФ". Какой удивительный провансалец! Теперь писателями становятся люди, окончившие начальную школу, но сама атмосфера Франции, пропитанная культурой, их электризует. Вот только этим парням из народа нечего сказать. Литература после
Херонеи. Похоже, старик Жид выступает по радио Алжира.
Каббала и Веданта: следовательно, для всех посвященных людей существует какой-то общий секрет, благодаря Богу я узнаю его еще до смерти. Это чудесный, но и разочаровывающий секрет.
27 июля.
Муссолини подал в отставку, как самый заурядный министр-демократ.1 Грустно и глупо. Получается, что только это и было фашизмом. Фашизм был не сильнее меня - философа насилия в домашних тапочках. Это будет еще больший гротеск, чем поведение Наполеона на борту корабля "Беллерофон".2 Своей слабостью фашизм продемонстрировал слабость Европы, упадок Европы. Будет ли поведение Гитлера лучше? Фашизм мог стать чем-то великим и солидным, только становясь все более и более социалистическим.
Все рухнуло 30 июня, когда Гитлер сам себе отрезал левое крыло.3 Буржуазный консерватизм извратил фашизм изнутри. Марксисты оказались правы: фашизм в конечном счете был лишь способом обороны для буржуазии. Горьким и кровавым утешением для людей наподобие меня станет мысль о том, что буржуазия, лишенная фашизма, должна погибнуть. Теперь (и так обстоит дело уже год) все мои наилучшие пожелания обращены к коммунизму; пусть наступит все, что угодно, но пусть при этом погибнет буржуазия. Я возвращаюсь к тезису Бутроса в книге "Женщина в окне":
1 После отставки Муссолини 25 июля 1943 г. было образовано правительство во главе с Бадольо, которое объявит войну Германии 13 октября 1943 г.