Потом сидел до 3 часов, дожидался Нов[ого] Года по московскому времени, включил радио незадолго до 3 и слушал конец новогодней речи М[ихаила] И[вановича] Калинина, из которой узнал, что наши войска заняли Калугу.
После 12 ч[асов] моск[овского] времени Москва начала новогодний радиоконцерт, а я лег спать.
Что-то принесет нам Новый 1942 год?
1942.
Январь.
1. До обеда написал письмо в Томск, в Комитет по Делам Искусств, Нине Васильевне Немченко относительно работы над кукольными пьесами.
Вечером ходил к Гершфельду, сидел у него часа два. Возвратившись, начал писать «Разведчика Темирова»; написал около 4 печатных страничек.
2. День прошел бесполезно: ничего не сделал; вечером был в Музык[альном] училище на концерте. Выступал (как писатель — в первый раз!) с чтением двух песен: «Прощанье бойца» и «Две войны». Похлопали, сколько следует. Волновался, но не очень.
После концерта было «шикарное» угощение, даже по мирным временам: шампанское и разные вина, котлеты, колбасы, яблоки, сыр и пр[очее]. Домой вернулся в 2 часа ночи.
3. С утра писал, потом пустился в поход. Был в радиокомитете, встретился с Компанейцем. Оказывается, ему нужно было только переделать первый куплет, а в целом вещь ему понравилась. Я сел за столик и тут же ему написал другой куплет, который он и принял.
Из Р[адио]-к[омитета] я отправился в Институт, там выдали мне под'емные — 700 руб[лей]. Заходил к Губкину, сидел, пил чай, уговаривал его заняться литер[атурной] деятельностью и до некоторой степени соблазнил: он обещал кое-что написать, если я буду ему помогать.
Вечером сидел очень долго — до 4 часов утра и кончил «Разведчика».
4. Получил два письма — от Верочки и от Лизы Илюхиной. Верочка еще ничего не знает об Николае и очень расстроена. Лиза пишет о родителях — они в Москве. Цены в Орске ужасные — в 2–3 раза выше, чем в Алма-Ата. Масло 220 р[ублей] кг., мясо — 75 р[ублей], яйца 45 р[ублей] десяток, молоко 15 р[ублей] литр!
Слушали радиопередачу «Тимуровцы». Артисты играли слабо (особенно сторож Бердыбек!), музыка Сандлера какая-то бесцветная.
Почти весь день провел за перепечаткой «Разведчика». Пьеса получилась очень большая — 18 стр[аниц] на машинке, но она мне нравится.
5. Утром написал для «Разведчика» песню немецких солдат.
Был у меня композитор С[ергей] Л[еонидович] Германов, которого прислала Попова за текстами песен для «Разведчика Темирова». «Разведчика» я ему не дал, т[ак] к[ак] музыка написана Гершфельдом, а предложил «Песню немецких солдат». Он ее взял, и будет вообще музыкально оформлять пьесу (это уже что-то новое в практике здешнего Радиокомитета). От него я тоже получил «заказ»: сделать текст детской оборонной пьесы на заданный размер (есть музыка).
Был у Гершфельда в Муз[ыкальном] училище, прослушал написанную им на слова моих песен музыку («Спор», «Бдительность», «Разведчик»). Но пока получить не удалось. Купил в буфете кое-что из провизии.
Оттуда проехал в радиокомитет, сдал четвертую радиопьесу «Тыла и фронта» — «Разведчик Аслан Темиров». Величина пьесы Попову не испугала — тем лучше. Она мне сообщила, что мои пьесы на летучках вызвали очень одобрительные отзывы, потому что они дают изображение современности.
Получил 150 р[ублей] за выступление у микрофона и взял для переписки ноты Сандлера на четыре мои песни.
Вечером читал газеты, подбирал материалы для пьесы «Начало разгрома», которую надо сдавать через 2–3 дня! Темпы ужасные... Попова даже не успевает читать: сегодня она знакомилась с «Приключениями Давида», только корректируя уже перепечатанные в машинном бюро экземпляры.
Ночью слушал радио, кончая кремлевским интернационалом. Как приятно слушать каждый день Москву, чувствовать неразрывную связь с ней, ощущать биение пульса московской жизни (вчера, между прочим, услышал о том, что Московский клуб писателей возобновляет свою работу). Многие из тех, с кем приходится разговаривать, уже рвутся в Москву.
Кстати — получено письмо от Паши (уже на наш теперешний адрес). След Молодовых отыскался — они в Поволжьи, а Костю Губина повидимому забрали на военную службу.
Ночью набросал приблизит[ельный] план пьесы «Начало разгрома».
6 Был в Радиокомитете. Говорили с Сандлером о музыке к «Песне нем[ецких] солдат», а потом Новиков (председ[атель] радиокомитета) ее забраковал: «не годится для детской передачи». Договорились с Поповой о том, чтобы не писать стихов для «Начала разгрома» — эти песни очень дорого стоят; можно использовать уже имеющиеся. Заходил к Гершфельдам. Его не застал дома, просил жену его, чтобы он скорее дал музыку для моих пьес — ужасно он не деловой человек, оказывается.
Между прочим — у меня возникла мысль предложить Сандлеру написать с ним оперетту (я — текст, он — музыку){а м[ожет] б[ыть] наоборот?!}.
7. День проболтался без толку, а ночь сидел писал почти до 4 часов, сделал чуть не всю пьесу «начало разгрома».
8. В 1225 передавались «Приключения Давида»; слушал с удовольствием, т[ак] к[ак] артисты играли хорошо, особенно Юхима Погорелко и Хаима Лейзера. Но дуэт по вине Гершфельда пропал, его не исполняли. Закончил «Начало разгрома».
9. Галюська заболела ангиной и гриппом, я ухаживал за ней и выполнял все дела по хозяйству. Все же успел перепечатать всю пьесу (вышло 16 страниц).
10. «Начало разгрома» сдал. Узнал от Поповой, что с «Прикл[ючениями] Давида» получилось приключение: некая Токарева из ЦК запретила ее, как антихудожественную, это было сделано, кажется, в самый день передачи. Новиков поехал отстаивать пьесу.
— Это у нас первый такой автор, который пишет пьесы на местном материале.
Случайно в ЦК оказался писатель Ауэзов (казах), один из здешних «ведущих» драматургов. Новиков просил его прочитать пьесу и поддержать.
— Я ее читать не буду, — сказал Ауэзов, — я пойду домой и буду ее слушать. Я слушаю их потому, что мне рекомендовала это дочь. Я нахожу, что пьесы Волкова интересны и драматургически сделаны очень хорошо.
Этот отзыв спас пьесу.
Много говорили с Поповой о планах дальнейшей работы. Договорились о продолжении цикла «Фронт и тыл», при чем я буду выступать по этому вопросу после пятой пьесы первого цикла. В след[ующем] цикле перенесусь за границу и буду показывать тыл фашистов. Попова просила сделать передачу по «Чудесному шару», а я сказал, что сначала сделаю ряд передач по «Царскому токарю», а потом и «Чудесный шар». Говорили также об учебных инсценировках по классикам и о передаче моих сказок для малышей. Словом, в радио будет постоянная работа.
Кстати — узнал, что уезжает Л[ев] Квитко (в Москву)
Уже началась обратная тяга!
Был на почтамте, отправил Паше для бабушки сто рублей телеграфом и послал на ташкент[ский] почтамт заявление, что если там есть корресп[онденция] на мое имя до востреб[ования] — переслать в Алма-Ата.
Вечером болело горло и вообще чувствовал себя плохо.
11. День рождения Вивы. Ему исполнилось 18 лет, а он все так же глуп и шаловлив. Никакого «торжества» и «пира» не было, мы с Г[алюськой] болели, да у нас и не было ничего с'естного.
День ничего не делал, вечером читал «Невольные путешествия» на франц[узском] языке. Искал свои сказки, оказалось, что привезен только «Китайский гусь». Надо будет попробовать выписать остальные из Москвы.
12. Адик заболел расстройством желудка (в легкой форме). Я занялся перепиской дневника, который вел за время с 14 октября до 4 декабря в записной книжке, карандашом и часто неразборчиво. Ездил к Гершфельду; купил в буфете буханку хлеба плюс 300 гр[амм] икры, данные в нагрузку. Получил от него ноты «Разведчика» и передал руковод[ительнице] хора Березиной.
13. Опять ездил в муз[ыкальное] училище. Еще буханка хлеба и 300 гр[амм] икры, да десяток пирожков с ливером. Но какая-то гражданка из бухгалтерии привязалась ко мне: на каком основании я беру у них продукты из буфета. Переписка дневника. Адик еще болеет, в школу не ходил.
14. Переписка дневника. Чтение «Невольных путешествий». Адик был в школе, а вечером заболел гриппом, очевидно простудился накануне в холодном номере бани.
Был в Радиокомитете, Попова просит представить план моих передач на февраль.
15. Слушал радиопередачу моей пьесы «Разведчик Аслан Темиров». Артисты играли хорошо, пьеса прошла живо. Но стихотворение «Разведчик» пропало — его не исполняли, Гершфельд опять слишком поздно дал музыку.
Сегодня радостный день: получено письмо от Анатолия, о котором больше трех месяцев не имел никаких известий. Он пишет мне из моей московской квартиры, и направляется в Ирбит — работать преподавателем в лётной школе. Итак, судьба его устроена. Я написал ему открытку в Ирбит, до востребования.
Адик все еще болеет.
16. Вчера нашелся Анатолий, а сегодня Николай Барсуков. Получено письмо от Верочки, она сообщает, что он сейчас в Пензенской области.
Написал план работы для Радиокомитета.
Пошел по делам. Прежде всего зашел в Кукольный театр, куда давно уж собирался. Встретили меня с восторгом, директор-женщина начала упрекать за то, что я так долго не приходил к ним. Оказывается «Волшебник Изумрудного Города» шел у них в очень интересном оформлении и пользовался большой любовью актеров и большим успехом у ребят. Прекратили его ставить по случаю войны, но куклы и декорации хранятся. Обещали мне заплатить авторский гонорар; узнал, что они переводили на мое имя автор[ские] отчисления, а я их не получил.
Договорились на том, что я должен написать им оборонную пьесу на местном материале и что вообще я буду для них работать. Оказывается Итак, моя известность больше, чем я предполагал.
Оттуда я прошел в УОАП; там были отчисления на мое имя и переведены в Москву; подал заявление о переводе моего счета и денег сюда.
Был в Радиокомитете, представил план работы; Попова просит еще сделать очерк о ребятах, собирающих деньги на постройку танка — о живых, конкретных детях определенной школы. Видел Сандлера; говорил с ним о том, чтобы совместно сделать хорошую оперетту; но он заявил, что она сейчас не будет иметь хода и потому решили воздержаться. Договорились с ним о том, чтобы написать литерат[урную] передачу в фонд покупки теплых вещей для Кр[асной] Армии.