Летел в Цюрих вместе с одной известной теннисисткой. Удивлялся: надо же, миллионерша, а летит экономклассом, простая. Она летела вместе с толстым негром; ушла в середине полета в самый хвост самолета, к туалетам, слушала iPod, лежа, положив голову на мягкий живот негра. Так необычно было видеть рядом с собой человека, которого обычно видишь по телевизору. Вблизи эта теннисистка совершенно не похожа на девушку, известную тем, что плачет чуть ли не после каждого проигранного гейма.
Цюрих — это понтовая деревня. Мужчины-швейцарцы, почти все, исключительно красивы. Немудрено, что швейцарских гвардейцев так любят в Ватикане.
21 октября
Сегодня, когда я сидел в библиотеке, мне показалось, что в город пришла хорошая погода, светит солнце, и что я даже смогу, если сильно постараюсь, увидеть на горизонте Альпы. Я забросил книжки и поспешил прочь из библиотеки к смотровой площадке у университетской столовой. Вышел и попал под ливень.
22 октября
Сегодня в университетской столовой обнаружил русскоговорящую компанию из коротко стриженого еврея лет сорока, блондина средних лет с приплюснутым носом, в белых брюках и черных носках, и четырех девиц. Сперва блондин забил стол на террасе у столовой. Сегодня была прекрасная погода (+22 °C, солнечно, с террасы прекрасный вид на город и синеющие вдалеке Альпы). За столом уже сидел я, но было еще много свободного места, блондин начал звонить своим товарищам по сотовому и махать руками, а если швейцарские студенты хотели сесть на свободные места, он начинал кричать: найн найн безетцт зеке персонен! Потом он куда-то ушел, и в это время пришли два швейцарских студента и спросили меня, нужны ли мне свободные стулья, я сказал, что нет, и швейцарские студенты забрали три стула. Потом блондин привел с собой целую компанию, а когда увидел, что не всем хватает стульев, посмотрел на меня страшным взглядом, девушки разбрелись в поисках стульев, потом вернулись, расселись за столом и принялись обсуждать насущные бытовые проблемы. Еврей молчал. Одна девушка сказала, что она купила филе рыбы — рыба была вся была непонятно в чем, в какой-то крупной соли, девушка счистила соль и сварила рыбу. Когда рыба сварилась, то оказалась совсем несоленая. А вроде бы норвежская форель. После этого блондин с приплюснутым носом вспомнил, как они с Андрюхой захотели пива и купили себе сушеную рыбу, и рыба была такая жесткая, что никак не ломалась, и ножом они ее резали, и ножницами кромсали, но ничего не отламывалось. Потом они ее кое-как поломали и запихнули в банку с пивом, размочить. Поставили в холодильник, забыли, и сушеная рыба испортилась. Странно, что у них нет тут азиатских рыбных рынков, как в Берлине, сказала еще одна девушка, я так привыкла в Берлине к азиатским рынкам, там такая отличная рыба, и дешевая, и для варки, и для жарения, а у них тут так все дорого, а если рынок, то только сырный, и сыры там ужасно дорогие и воняют престрашно.
Наконец я доел свои макароны и решил пойти в библиотеку, но выяснилось, что одна из барышень поставила свой стул на ремень моей сумки, и тогда я выдавил из себя по-русски: извините, ваш стул придавил мою сумку.
Потом гулял по городу, светило солнце — и в воздухе, несмотря на осень, была весна. После работы люди сидели на свежем воздухе, грелись на солнце, чем ближе к ночи, тем становилось теплей.
В библиотеке страшно. Книги находятся в двух огромных подвалах, куда надо спускаться самому. В подвалах обычно ни души! Только книги и электрический свет, как в прозекторской.
24 октября
Сидел поздно вечером на скамейках на берегу озера, и ко мне подплывали лебеди за кормом. Но корма у меня для них не было, и лебеди уплывали обратно. Ночью в городе намного лучше, чем днем.
25 октября
Сегодня было тепло. Катался на теплоходе по Цюрихскому озеру. Открывающийся с озера вид на Альпы не впечатляет, горы похожи на измятую и рваную бумагу, невпопад выкрашенную серым и зеленым. Но в какой-то момент безветрие, шум мотора и обилие пенсионеров с редкими седыми волосами, золотыми и брильянтовыми украшениями на иссушенных бледных пальцах и морщинистых шеях погрузили меня в странное состояние, и мне, на середине озера, — где-то вдалеке зеленели луга, яркий солнечный свет дробился о прозрачную воду, доносился тревожный колокольных звон, — показалось, что время остановилось, и я запутался и не мог понять, жив ли я или нет. Дело в том, что накануне у меня был сон: мне приснилось, что я околел. Я помню, что, мертвый, я лежал в странной скрюченной позе, пытался пошевелиться в темноте, но у меня ничего не получалось, и тогда я (во сне?) заплакал от отчаяния. Стоя на палубе, я вспомнил свой сон и вообразил, что наш теплоход приближается к Асфоделиям. Над нами летала чайка, а у изумрудных берегов плавали лебеди и яхты. Я стал щупать свою грудь, чтобы понять, бьется мое сердце или нет, и не мог ничего понять.
Вот сейчас лежу в постели, уже половина второго ночи, а колокола все бьют.
28 октября
Ходил по городу. Открывал новые места. Живу в двух минутах ходьбы от дома, где жил Джойс. Там теперь висит мраморная памятная доска. Здесь дешевые старые книги. Рай для букинистов. Прошелся по Банхофштрассе, смотрел на витрины. Зашел в магазин — вышел из непривычной двери. Заблудился. Думал, иду домой, а шел под дождем в другую сторону.
«Представители одной из неизвестных до сих пор тупиковых ветвей миниатюрных человекообразных существ практически до недавнего времени обитали на индонезийском острове Флорес в Тихом океане, однако, судя по всему, были истреблены людьми современного типа около 18 000 лет назад».
Немецкие археологи нашли туалет, в котором Лютер написал тезисы Реформации. Эксперты заявили, что они уже много лет убеждены, что 95 лютеровских тезисов были написаны в клозете, однако не знали, где находился этот объект, пока не нашли каменную конструкцию в остатках флигеля в доме Лютера в Виттенберге. «Это великое открытие, — заявил директор Мемориального фонда Лютера Стефан Рейн. — Отчасти потому, что речь идет о человеке, на чьих текстах мы очень сосредоточены, в то время как земному, стоящему за ними, уделяется мало внимания. Это место, где родилась Реформация, — отметил далее Рейн. — Лютер сам говорил, что делал свои открытия в клоаке. Мы не имели понятия, где же находилась эта клоака. Теперь понятно, что имел в виду реформатор».
Вакцинация не предохраняет от заболевания, но предохраняет от смерти.
Сегодня с утра, стоя на балконе, наблюдал, как большой рыжий кот с первого этажа, в ошейнике, собирался в путешествие по округе: деловито перелезал через садовую ограду, обнюхивал увядающие цветы в клумбе, кружил вокруг пальмы и кипариса, бегал за красными и желтыми листьями, которые гонял ветер, потом ходил по строительному мусору (там, где я живу, всегда строительство, наверное потому, что у меня отец строитель), а потом стал медленно спускаться по лестнице на параллельную улицу. Вечером кончился почти двухдневный дождь, и я смотрел на розовые облака и на закат над Альпами. У входа в университет стояли коробки с ароматными яблоками. Набрал себе яблок.
29 октября
Сижу за письменным столом, смотрю на свое отражение в большом старом окне. Рама выкрашена масляной белой краской. Деревянный лакированный подоконник. Я отражаюсь в нижнем правом углу. Слева, вверху, со стороны улицы о стекло пьется белый мотылек.
Двоюродного брата моего отца вчера вечером насмерть сбила машина.
Сегодня ходил мимо здания, в котором столовая и спортзалы. Стекло: кулинарный цех, тренажерный зал, большой спортзал, крытые корты, баскетбольная площадка, комнаты тренеров, сверху доносятся голоса ужинающих на террасе студентов.
Полутемный спортивный зал. В окнах отражается улица, асфальт, засыпанный опавшей листвой.
Лиммат. Лебеди спят так странно, спрятав головы под крылья, качаются на воде, в которой отражаются огни от домов на набережных.
Днем тепло, а вечером холодно. Машины покрываются инеем. Ходишь по городу как по автомобильному салону.
Швейцарцы говорят адьёёё, мерси, эскузее.
Выходишь из библиотеки, переходишь дорогу — и voila! — ты в гомосексуальном квартале, понятное соседство.
Город с чудовищной архитектурой XIX века. Букинистические и антикварные магазины, обилие секонд-хэндов.
В витрине одного магазина выставлены сотни антикварных часов: пригляделся, а они — стоят. Местная мечта: остановить время. Наверное, оттого, что за столетия здесь произвели столько часов, что им самим теперь от этого страшно. Огромное количество современных зданий из стекла. Отражения, ночью создающие иллюзию присутствия людей там, где их нет, и имитирующие пустоту днем. Все говорит об обратном: время стремительно.
Современное искусство: после войны швейцарцы разбогатели настолько, что смогли позволить себе приглашать в город больших художников и платить им большие деньги. Художники не отказывались: кто же откажется от легких денег? Шагал, к восьмидесяти пяти годам несомненно впавший в маразм, размалевал окна в церкви. Одно окно зеленое, другое — оранжевое, третье — красное, четвертое — голубое. На голубом окне можно различить голубую фигуру распятого Иисуса. Все остальное разглядеть трудно. Впрочем, можно купить буклет за сто франков, где объяснено, что намалевал в окнах престарелый художник. Городу надо окупать деньги, вложенные в искусство. На вокзале под крышей, лицом к пребывающим поездам, попой к входящим в вокзальный павильон пассажирам висит синекраснобелозолотая, грязная от вокзальной копоти и пыли «Нана» Ники де Сан-Фаль. Короче, шедевры повсюду!
30 октября
Целый день катался на велосипеде. Взял напрокат на шесть часов. Сперва поехал смотреть на жилые и офисные кварталы на Хардтурмштрассе. Попадаешь как будто в другой мир. Сталь. Стекло. Дерево. Люди живут в бывшей мыльной фабрике.