Говорили в таком порядке:
Марк Захарович Гурвич, директор одного из московских театров, он как бы возглавлял директорскую фалангу. Сложные условия хозяйствования, несправедливая критика театрального менеджмента со стороны прессы. М. Гурвича интересовали «собственные средства», которые он считает нужным оставлять театрам, а не возвращать на баланс в казначейство на собственный театра бюджет. Это понятно, это маневр, это резерв. Канализацию засорило — вынул деньги из сейфа или достал из кассы — просить и писать бумаги некогда, аварийка признает только наличные. Еще раз прошелся по попечительским советам. В Мариинке, например, член попечительского совета — принц Чарльз, но на всю страну Чарльзов не хватает. Почему не прописана обязанность у членов попечительского совета финансировать театр? Еще одна фраза Гурвича: «Власть приготовилась бросить театр». А действительно — зачем государству театр? Для представительства и показа хватит Мариинки и Большого — это уже моя ирония.
Марк Захаров — не было ни одного собрания, чтобы он не говорил. Я-то отлично помню, что он первый, лет 15 назад, кричал о самоокупаемости театра. Сегодня он жалуется, что за последние десять лет не было такого тяжелого положения, говорит о капиталистическом обществе, которое на нас надвигается. Какая лексика! Говорит о проекте указов, которые обрушиваются на общественность. «Мы постоянно находимся в состоянии системного административного кризиса. Пора реформировать эти реформы. Репертуарный театр может существовать только на бюджетной основе». Подумать только — это говорит Марк Анатольевич Захаров, как он заговорил! Получается хорошая шутка, но это вроде бы некая «улыбательная» сатира. Екатерина Великая ее любила. Говоря о тех театрах, которые остаются без бюджетного финансирования, он провел аналогию с разгоном в праздничные дни облаков: законы зыбки так же, как и эти облака, и их, законы, можно в любую сторону трактовать, и непонятно, чьи облака разгоняет Лужков: московские или федеральные?
Молодой режиссер Агеев говорит от имени этой самой молодой режиссуры: о творческой гибели многих своих молодых сверстников, не сумевших реализовать себя. Его коронная фраза: «Мест мало, и эти места заняты». Сидящие в зале «держатели мест» довольно улыбаются. И здесь же мысль, высказанная Агеевым: «Помимо репертуарного театра, на котором мы стоим, мы еще обязаны искать». Мне кажется это совершенно справедливым.
Марк Розовский. Список выступающих традиционен. Актер и режиссер имеют женскую природу, даже если ему нечего сказать интересного и глубокого, должен обязательно отсветиться. Его театр — один из первых четырех театров, которые возникли в период гласности, до этого в Москве, кроме «Современника», ничего нового за многие годы не было создано. «Я всегда был прогрессист, — говорит Розовский, — всегда поддерживал новое, а сейчас надо поддерживать старое». Дело, кажется, идет к новой социалистической революции.
Светлана Врагова, театр «Модерн». На этот раз она говорила достаточно жестко. Единственное, что в России работает и развивается, несмотря ни на что, — это театр. И это происходит, в первую очередь, в отличие от экономики. В ее выступлении слышатся какие-то чрезвычайно знакомые мне самому мысли, может быть, даже мои собственные, просочившиеся через прессу. Или просто у людей, занимающихся искусством, стали появляться общие мысли? Даже её призыв политизировать культуру мне знаком. Для себя выделил следующее, как занятное: «Мы, интеллигенция, привели страну к этой демократии». Справедливо, теперь нам это и хлебать. Привела цитату Швыдкого о Лужкове: «Он строит театры, где художественное руководство хуже, чем архитектура». И, наконец, особенно смешное место, о том же Швыдком: «Был тихим и скромным театральным критиком».
Шалевич, режиссер театра Рубена Симонова. О Швыдком: «Адреса авторов реформ нет. Не придумал ли это всё сам Швыдкой?» Признался в любви к Комитету по культуре Москвы. После весьма традиционного для этого собрания обращения Шалевича о реконструкции здания традиционных аплодисментов не было. Очередь просящих велика, из гордости я не прошу.
И.Д. Кобзон. Он сожалеет, что мало услышал о театрально-концертной деятельности Москвы. Вспомнил присловье Утёсова относительно высшей власти, как она относилась к артистам: «Вы к нам, артистам, относитесь как к девкам легкого поведения: любите проводить с нами свободное время, а потом делаете вид, что нас не знаете». Это Утёсов сказал, кажется, Романову, киношному, потом перешедшему редактором в «Культуру».
«В списке думских комитетов, — сказал И.Д.Кобзон, — комитет по культуре стоит на последнем месте». Он отметил, что наш суммарный бюджет по культуре не дотягивает даже до двух процентов. Вообще, Кобзон стал говорить интереснее и взвешеннее, чем раньше. Чувствуется, что общественно этот человек вырос.
И, наконец, выступление Лужкова. И на этот раз я был поражен и калибром личности Лужкова, и его неординарным видением. Мне всё это, естественно, не дано, но я ведь не политик, я вижу нечто другое. Лужков рассказал о ссоре с Грефом из-за памятников. Отвечая Грефу, Лужков будто бы сказал: «Надо не констатировать, кто «прихватил», а говорить, кто взял на себя ответственность». «Федералы» выплачивают лишь десять процентов средств, идущих на поддержку памятников, а хотят использовать их как свою собственность. Администраторам из правительства не нужны, например, памятники: Пушкину, Лермонтову, а вот Дом купца Калашникова — это да, нужен».
«Я смотрел в зал — настроение тревожное (это говорил и Кобзон). Десять лет назад, когда было гораздо беднее, настроение было — получше. Хотя на культуру тратят больше, и деятели культуры не должны испытывать синдром иждивенчества». Объясняет свой тезис: «Все, что город тратит на театр — с лихвой возвращается, в Москве за год сейчас бывает два с половиной миллиона туристов». Что это такое, мы знаем. Мысль замечательная, я по себе знаю: когда я прошу для института, я стесняюсь, будто прошу для себя.
О реформах и сегодняшних реформах продолжает Лужков.
Первое. Нумерация тоже его, я, как всегда, все записываю. Рядом со мною С.Яшин, один из лучших московских режиссеров, Эскина, Поюровский, впереди в зеленом платье Вишневская. Все внимательно слушают, это касается всех. Можно ли доверять власти и быть уверенным, что она всегда правильно ведет реформы? Он, Лужков вспоминал о том, как был собран съезд ректоров, когда Кириенко предложил всем вузам перейти на коммерческую основу. И что же, съезд поднапер, и — отменили. «Критичнее, господа», — почти призыв к восстанию. По сути дела, призыв к сопротивлению. Его фраза: «Я за реформу, если я понимаю её суть». Опять он: «Я спрашиваю у Грефа: а что ты еще не разрешил?»
Второе. Кем разрабатывалась театральной перестройки концепция? Реформа «сверху вниз» никогда не приносила пользы. Меня, мэра (и его, значит), смущает «троянский конь» в Положении о попечительских советах. Если бы соревновательный процесс шел в экономике так же, как в культуре! Это, кажется, опять залп по Грефу.
Третье. Об облаках, о которых говорил Захаров. Кстати, к сервилизму Захарова, Розовского и Гурвича — трех Марков — Лужков, кажется, относится иронически: «даже себя защитить во весь голос не умеете». «Я никогда не задумывался, чьи облака я гоняю и в какой театр иду: в московский или федеральный. Люди идут в театр, и им в высшей степени наплевать, в театр какого подчинения они попали».
«Я хочу поразмышлять об ответственности власти». Говорил о людях, которые при советской власти зарабатывали свои пенсии, могут ли они сейчас воспитывать детей и доплачивать за них в институты? Говорил о том, что семьи, которые будут способны платить, которые уже обрастут определенным экономическим жирком (кроме, естественно, богачей), возникнут в России только лет через двадцать. Реформа продолжается. После пенсионного и льготного реформирования власть захотела большего. Она берется за театр, а потом примется и за образование.
У меня лично ощущение точно такое же, как и у нашего мэра. Общественных денег в государстве все меньше и меньше, несмотря на рост цен и нефть, и всякие появляющиеся особые фонды. Но делать вид, что государство по-прежнему мощно и широко функционирует — необходимо. Общество обнищало ровно настолько, насколько выросли частные капиталы. А что мы получили в росте популяции русских людей, что получила культура?
23 ноября, вторник. Пришлось переносить семинар с часу дня на три, потому что утром состоялось заседание коллегии министерства культуры. Коллегия была посвящена государственной политике в области культуры. Я, как всегда, делал заметки.
Ю.И. Бундин: Отставание от мирового уровня. В стране укоренилось впечатление о культуре как о чем-то скорее знаковом и символичном. Остаточный принцип как принцип нищеты действует. Новый для меня термин «экранная культура». О глобальности культуры, действующей на всю страну. Культура не должна рассматриваться как бремя. Адресное финансирование у разных слоев общества — разное, по-разному получают. Поддержка и продвижение российских компаний наряду с государственными гарантиями и бюджетным финансированием. Иные источники. Опять новое для меня: попытка сопоставить культуру и средства массовой информации. Жестокое, но справедливое.
Содоклад Боярского, руководителя, служба по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия. О центральном и региональном вещании. Выработка мер государственной поддержки. Независимость работы по инвентаризации культурных ценностей.
Реплика А.С Соколова: восемь стран сейчас предъявляют претензии к России (о реституции).
В.П Козлов, руководитель федерального архивного агентства. Эрозия в ценностях. Ограничительный подход, связанный не с охранительной, а с финансовой составляющей.
Соколов и