Уехал на дачу, скопилось невероятное количество чтения, в Москве я не смогу сосредоточиться: в частности, пять или шесть пьес к совету по «Открытой сцене». По дороге заехал на расхваливаемый всеми продовольственный рынок в Теплом Стане. По 25 рублей за кг накупил фейхоа, этот заморский плод мы с В. С. перетираем с сахаром.
Встретил Таню Матвееву, они будут жить до середины ноября, не хотят возвращаться в московскую сутолоку. Таня рассказала, что на наших участках творится неприкрытое и наглое воровство. Тащат все, но особо охотятся за цветными металлами. Это воровство можно прекратить в мгновение ока, если Дума запретит прием цветного металла многочисленными приемными пунктами. Так и жди, чтобы они запретили, накося выкуси! Может быть, именно для этого, так же как и для запрещения по ТВ рекламы пива, и нужна сплоченная «Единая Россия»?
30 и 31 октября, суббота и воскресенье. Замечательно провел время. Писал роман, закончил последнюю главу, остался только эпилог. Занимался утеплением террасы, поставил двойные рамы; читал пьесы, читал материал моего студента В. Керамова, подборку с общим названием «Беляк». Керамов — это тот парень, от которого в свое время отказался Анашенков. Я со своей стороны скажу, что ни один русский так не владеет современным языком, как он. Недаром он понравился мне на приемных экзаменах. Пишет он мало, а здесь решил издать свое полное собрание сочинений: в том числе и этюд (о моих отношениях со Св. Викт.) и даже собственные стихи. Обсуждение будет достаточно сложным. Правда, может быть, придется все отменить — ведь придет Дмитрий Галковский.
Среди прочих дел, памятуя свое военное детство и стремление во что бы то ни стало сделать запасы, ездил на рынок, купил 5 кг прекрасных по 50 руб., мясных обрезков, рассчитанных сначала на собаку. Но в Москве всё рассортировал и половину обрезков прокрутил через мясорубку! Остальные, для собаки, заморозил. Еще одна замечательная покупка: 18 кг моркови по 5 рублей за кг. Весь вечер ее чистил, строгал на кухонном комбайне, раскладывал по пакетам, теперь есть что положить в суп или добавить в рис.
По телевизору идут репортажи с Украины. Там объясняют, что, возможно, возникнут самые разнообразные инциденты. Сценарий по захвату власти готов и апробирован уже в Словакии и Грузии. Сейчас будет сделана попытка еще раз проверить его на Украине. Поразительная, как всегда, пошлость шагает вместе с юмором: вместо отдыхающих Петросяна и Степаненко выступает Арканов. Еще я заметил одну удивительную телевизионную манеру: текст у некоторых юмористов становится уже не бытовым, а поразительно развязным. Эта мода очень прилипчива. Бог знает о чем рассказывают актеры, Бог знает о чем говорят общественные деятели. Долго по телевизору говорил Рогозин — о том, как и куда исчезают миллиарды нашего золотого запаса: они уходят на поддержку американской экономики.
В почтовом ящике нашел целую кипу вырезок из газет, касающихся прошедшего съезда кинематографистов. С каким воодушевлением газеты рассказывают об этих скандалах! Цитаты, ужасные, выворачивающие наизнанку человеческие лица. Весь сыр-бор горел из-за Киноцентра. Лёг в первом часу.
1 ноября, понедельник
Пожалуй, мне надо написать большой рассказ о моем собственном утре, когда я просыпаюсь в шесть часов, полчаса пытаюсь раскрыть глаза, потом нащупываю еще не дочитанный текст, ищу очки, читаю, опять засыпаю, просыпаюсь. Из Матвеевского звонит Валентина Сергеевна, рассказывает о том, что вокруг творится полное безобразие: практически рядом с двумя богадельнями идет огромная стройка, где, нарушая все экологические нормы, гремят краны, бьют сваи, забывая, что рядом люди, больница и родильный дом. Капиталу надо ворошить своё. Естественно, В. С. не высыпается, давление у нее в этот раз было под 200. Потом я прекращаю разговор, начинаю принимать свои лекарства. Сегодня насчитал 12 таблеток, которые должен принять. Параллельно, приготовляя что-то на завтрак, делаю зарядку, чищу зубы, моюсь, собираю портфель, читаю не прочитанные вечером газеты и старательно думаю, как начать день, думаю о том, что надо не забыть, что во вторник у меня Галковский, что надо принять человека из фирмы «Шиндлер» с договорами по лифтам, оговорить с Леной решение арбитража по оплатам Мерит-банка (кстати, Лена и Харлов дело выиграли, и я уже отдал приказ, чтобы им выдали по 3 тысячи рублей). И надо продиктоватъ три рецензии. Наш дорогой замечательный Славик во время моего отсутствия на каждый звонок из Комитета по культуре (не прочтет ли Сергей Николаевич пьесы?) с готовностью отвечал: «Да, прочтет!» И вот теперь у меня четыре конверта, и я читал и в субботу, и в воскресенье. Это Центр Шатрова, неизвестные мне авторы Ал. Крастошевский и Над. Спиридонова, «Мастер-класс российского капитализма». Интрига соцреалистическая, но вместо секретаря райкома — губернатор; убийство, незаконные выборы и проч. и проч.
«Актерское братство», «Гаргантюа и Пантагрюэль». Буфф. Кажется, старый Подгородинский для молодого Подгородинского соорудил совершенно замечательную пьесу, а может быть, и сам молодой Подгородинский это сделал, подпись, кажется, его. Сделано талантливо, ярко, неожиданно. Я уже, кажется, теряю квалификацию и пишу одну за другой положительные рецензии. Следующая пьеса — «Ивонна, принцесса баварская» Вит. Гомбовича. Это абсурдистское сочинение прошлого века. И еще пьеса — «Маугли» Юрия Калинина, которую собирается прокатывать Театр Вахтангова. Что-то в них есть. Ну, дай Бог.
С утра по телевизору передают известия — кажется, выборы выиграл Янукович, это очень важно для России, для самой Украины, для ее народа. Но потом выясняется, что все не так обнадеживающе. Похоже, мы с Януковичем всё проиграли, и поездка Путина в Киев оказалась бессмысленной.
2 ноября, вторник. Как всегда, во вторник происходит главное событие — семинар, но в этот раз было еще одно: заседание кафедры. Наверное, это судьба любого дела: затухание, постепенное затухание. У меня даже складывается впечатление такого затухания на нашей кафедре, возможно, это связано с возрастом — мне 68, а средний возраст кафедры — 74. Устали. Все хотят работать только на себя. Никто — на общий пул, молодежи тут, конечно, досталось бы больше. У нас не включены в Интернет ни наши семинары, проводящиеся по ускоренной методе — за час, а порой и за 50 минут; нет хорошей отчетности, нет методических собраний, полного обмена мнений. Вроде бы постановили сделать два творческих объединения — поэтическое и прозаическое. Посмотрим. Я твердо решил сам заняться делами на кафедре и освободил Г.И. Седых от необходимости мне помогать. Это связано и с её высокомерием, и с её неточностью, со многими другими обстоятельствами наших совместных отношений. Ведет она семинар, ведет Лицей, курсы, немало зарабатывает — и слава Богу.
В этот раз у меня на семинаре был Дмитрий Галковский. Накануне я вывесил объявление, чтобы наш дошлый народ, проходящий Галковского по текущей литературе, сообразил — кто будет выступать. Но народу пришло мало, обидно, потому что Галковский наряду с Лимоновым, конечно, одна из самых заметных фигур в литературе, в современном процессе, если говорить о его фундаменте, о его базовом принципе. Здесь ребята не могли взять никаких особенных баек или рассказов, но могли понять сам принцип критически подробного рассмотрения действительности. Ведь как создаются большие толстые книги? Вот начало его лекции: «Я всю жизнь провел в Москве и только сейчас решил поездить по миру: впервые был в Париже, в Минске, в Пскове. Я впервые увидел аэропорт, впервые летел на самолете, как Герман Титов в космосе: попробовать поесть, попробовать полетать…
Дальше. Мне хотелось бы уйти из советского мира, но он сильно изменился. Люди вашего поколения не знают, как тогда жили. Если бы я был преподавателем вашего института, я бы предложил такую тему: один день советского человека 1977 года».
Опять «мысль»: «Во Франции старое общество, где человек оценивается по двум десяткам параметров, у нас молодой человек оценивается по двум-трем: какая машина, какая квартира».
Дальше я записывать не стал. Но пытался сформулировать свое впечатление: у него ум, который каждый предмет пытается увидеть, но не по-своему, а вообще наоборот. У него точные, как и у меня, детские и юношеские впечатления. Он значительнее интереснее в своих книгах, человек письменных формулировок.
Вот еще его точка зрения, похоже, что справедливая: «Человек, родившийся до 60-х годов, не может по-настоящему общаться с компьютером, в лучшем случае у него пишущая машинка».
Поговорили два часа, ребята задали ему много вопросов.
3 ноября, среда. На коллегии министерства культуры на этот раз всех нас рассадили по-новому. Я привычно глянул налево, но М. Б. Пиотровского, директора Эрмитажа, видно не было. Позже я обнаружил его на своей стороне, через одного человека от меня. Зато напротив оказался Юрий Иванович Бундин, с которым можно и есть о чем всегда переговорить, хотя бы глазами, а чуть левее — Женя Миронов. Он, собственно, еще до начала коллегии сам начал разговор: «Сергей Николаевич, я перед вами в долгу, вы не видали у нас «Тринадцатый номер». Хотите сегодня?» Я поколебался, но потом решил: была не была, дела и усталость — они всегда, но пойду сегодня во МХАТ, другой возможности посмотреть спектакль не будет. Еще когда я вручал ему за кулисами МХАТа премию Гатчинского фестиваля, тогда как раз репетировали «Тринадцатый…» — такой визг доносился со сцены, гам, столько оглушающих разгоряченных вульгарных криков, что я тогда еще решил: нет, на эту легкую комедийку, поставленную кумиром Вл. Машковым, не пойду. А тут вот сдался — и получил огромное удовольствие, по крайней мере, обнаружил, что виртуозное владение техникой, поразительное умение держать себя в рисунках роли — это в России не потеряно. Наибольшее впечатление произвел Авангард Леонтьев, игравший главную роль. Но об этом ниже.
Не обладаю я спокойной манерой относиться ко всему легко. Вот и сейчас, на коллегии, где было, кроме вопроса о наградах, еще два пункта — подготовка к празднованию 60-летия Победы и концепция Конкурса им. Чайковского, — легко отнестись к происходящему не смог. По студенческой привычке всё записывал, фиксировал.