Утром открыл «Труд». Уезжая из Москвы, я достал газету из почтового ящика с мыслью: «Труд» вряд ли пропустит новость о герое наших дней Зурабове. Так оно и оказалось.
Взяли директора фонда обязательного медицинского страхования — это федеральное агентство, он был не только другом Зурабова, вместе они учреждали какую-то фирму. По всей стране идут обыски. Взяли еще и четырех заместителей директора. У одного из них было изъято 1 млн. долларов. Всегда подобные события происходят во время отъездов Путина.
До обеда сидел над статьей о Юрии Григоровиче, почти всю написал и закончил поздно вечером, когда приехали в Москву.
Вечером позвонили от «Букера» — 6-го состоится букеровский обед, на котором я бывал ежегодно. Теперь, как никогда ясно, понял лживость и групповой характер премии. Когда я был ректором, то участие в этой игре принимал по должности. Но как писатель я стою больше, чем ректор. Дальше украшать этот зал и этот обед чужих мне людей я не стану. Приблизительно так же я ответил и «Большой книге», лапу которой в этом году на себе прочувствовал.
20 ноября, понедельник. Еще в пятницу взял в «Российском колоколе» очередную верстку и тут же ее прочел. К сожалению, обнаружил, что в тексте нет трех довольно крупных и существенных для меня кусков. Это примечание к моей статье в Литгазете, из-за которого я поссорился с Огрызко, и два письма — оскорбившее меня наглое письмо сенатора из Совета Федерации и мой крепкий ему ответ. Я давно предпринимал попытки найти письма, но не получалось. А тут в Сопово распакопал последнюю коробку со своим архивом и буквально сразу наткнулся на нужный файл. Народ это порадует. Примечание к статье в «Литгазете» довольно быстро нашлось в Интернете.
Итак, отвез верстку, побывал в Институте, поговорил о моей командировке в Ленинград с БНТом, отдиктовал часть статьи о творческом этюде. Добавил в письме к Дорониной воспоминание о Вьетнамском конкурсе во время фестиваля в Софии.
По московскому телевизору показали репортаж: в Звенигороде строят культурный центр Любови Орловой. Она здесь родилась, здесь было имение ее родителей. «Люди из телевизора» сказали, что после революции будто бы молодая Орлова возила в Москву на продажу молоко в бидонах и вот тогда-то у нее огрубели руки. Потому, пояснили, она ходила всю жизнь в перчатках, а Григорий Алексадров никогда не снимал ее руки крупно. Появлению музея я обрадовался словно ребенок. Но не затухает ли мой дневник? Не уходит ли из него какая-то ранее неизменно присутствовавшая сила? Не устал ли я?
Весь вечер читал «Литературную Россию».
21 ноября, вторник. Лег вчера около трех ночи. Заведенный порядок обязывает дописывать роман вечером. Но к одиннадцати часам возбужден, начинаешь смотреть телевизор, засыпаешь, почти мгновенно просыпаешься и к 3 ночи пьешь снотворное. Около восьми разбудила В.С. звонком из больницы. Надо купить капли для глаз. Позвонить можно было бы и попозже, это прибавило бы мне минут сорок сна, но я знаю ее привычку… Около часа читал новую книжку «Мифы империи. Литература и власть в эпоху Екатерины П» Веры Проскуриной. Купил для Ю.И.Бундина, но пока прорабатываю сам. Мне-то интересно, хотя еще только вчера Катя Юрчик на кафедре мне говорила, что скучновато. Поразительна страсть наших классиков откликаться на желания власти. Боже мой, как кадили и Державин, и Херасков, и Петров. И после этого мы еще говорим о Пастернаке, написавшем первое стихотворение о Сталине. О Михалкове, опубликовавшем в «Правде» стихотворение о некой Светлане. А чья Светлана дочка? Выдающиеся поэты эпохи. Один Сумароков, русский сумрачный гений, был в оппозиции. А все подобострастничали через Астрей и Фелиц. Но при этом насколько подлиннее следы именно литературы в истории, нежели отпечатки самой переменчивой исторической науки. Стихи Державина уже не переделаешь и не подделаешь. Образную систему интерпретировать тоже труднее.
Читал до девяти, потом пошел в аптеку. Машин полон двор, кажется, благодаря московской политике, автовладельцы перестали ездить на своих машинах. Я тоже перешел на метро, дешевле и много быстрее. Правда, по ТВ сказали об огромном количестве бактерий на поручнях вагонов и эскалаторов. На завтрак съел яичницу с колбасой, и то и другое мне лучше бы не есть. Потом прилип к «Труду». Я ожидал там статью-интервью Димы Быкова, о котором я думаю, как о писателе все больше и больше, а получил в подарок портрет Зурабова почти на целую полосу и аншлаг: «Вчера в Госдуме решили перенести разговор с министром Зуабовым аж до весны». Это решение президиума — 16 человек единороссов, — и в комментариях «Труд» крепко по этому поводу язвит. Намекает: как бы в критической ситуации Зурабов чего-нибудь не сболтнул? Приблизительно такая же ситуация уже была с министром Адамовым. Его не оставили американской Фемиде, опасаясь — не заложил бы кого-нибудь.
«Арест руководителей Фонда обязательного медицинского страхования, напрямую связанного с министром Зурабовым, публикации в ряде изданий, где члена кабинета министров впрямую называют вором и предрекают ему командировку в места не столь отдаленные, — это, видимо, все такие пустяки…О Зурабове можно написать тома: экономист-кибернетик из Питера, среди авторских изобретений которого — российская пенсионная реформа, обернувшаяся фарсом, и монетизация льгот… К этому можно присовокупить еще кое-какие забавные мелочи, например, странную (с точки зрения закона) деятельность фирмы «Октопус», специализирующуюся на импорте в Россию медоборудования и лекарств и до недавнего времени возглавляемую его супругой Юлией, скандал с их подмосковным дачным поместьем на Истринском водохранилище. Арест Генпрокуратурой всего руководства Фонда обязательного медицинского страхования по обвинению в коррупции в конце прошлой недели лишь добавил загадочности в образ этого крупного чиновника».
Мы русские такие люди, мы больше беспокоимся о деньгах, нежели о справедливости. Но деньги в этой истории не только большие, но просто огромные. Кстати, в предыдущей публикации «Труд» промелькнули две фамилии фармацевтических магнатов — тестя Николая Баскова Шпигеля и знаменитого Брынцалова. Но возвращаемся к «Труду». Статья заканчивается такой кодой.
«Как теперь народу верить обещаниям руководства страны о материнском капитале, учитывая, что осуществлять всю эту затею поручено все тому же Михаилу Зурабову? А главное, как вяжется вся эта грязная история с пропажей миллионов, выделенных из госбюджета на лекарства для льготников, с признанием России страной с рыночной экономикой?»
Довольно удачно провел семинар, а потом поехал на Пушечную к книголюбам. Разговор о выборной конференции, которая состоится 20 декабря. У нас изменение устава: теперь не будет два председателя. председатель правления и председатель совета. Я теперь буду президент.
Со статьей Быкова просто не знаю, что делать, хоть заносить ее в Дневник целиком. Уже заголовок блестящий: «Умею сочинять и не умею жить». Это про нас всех, по крайней мере, про многих. «Я пишу гораздо меньше, чем надо и чем хочется… Писание — просто моя форма думания. Бывает артикуляционное мышление, когда человек думает в процессе речи. Кто-то лучше соображает во время еды, кто-то во время любви. Я думаю, когда пишу».
Выделяю в статье в первую очередь фрагменты относящиеся не к личности, а к литературе. «Литератор вообще обладает набором качеств, с которыми хорошо сочинять, но трудно жить. Мнительность, памятливость, привычка замечать свои и чужие слабости, буйная фантазия, склонность к рефлексии…» Дальше пассаж остроумный, но достаточно опасный. «Я думаю, что Бог завел людей, как пасечник заводит пчел. Личная жизнь пчел никого не интересует. Даже от сот нету большого прока. Интересен только мед, то есть стихи поэта, проза прозаика, теоремы математика, догадки философа, мечты ребенка… Только этому меду я и придаю значение, хотя мой коллега Андрей Волос, употребивший однажды такое же сравнение, сказал, что для пчелы мед вовсе не главное. Но кого волнует мнение пчелы? … Валерий Попов замечательно сказал, что писатель профессионально занимается только литературой, а во всем остальном дилетант, даже в алкоголизме».
22 ноября, среда. Утром опять читал книгу Проскуриной. Из нее, пожалуй, узнаешь о истории литературы ХУШ века больше, чем из учебников.
Время встает не в главных, а в существенных подробностях. Вот одна из них. Опять мой любимый «Труд» (22 ноября) «Вчера руководители Федерального фонда обязательного медицинского страхования (ФФОМС) во главе с директором Андреем Тарановым общались со следователями и отвечали на неприятные вопросы. Как сообщают наши источники, бытовые условия в камерах, где они находятся, нормальные, но у арестантов бессонница. Причина понятна: обвинения в их адрес звучат очень серьезные. Следователи инкриминируют чиновникам получение взяток в крупном размере от руководителей территориальных фондов и коммерческих структур и злоупотребление служебным положением. Причем счет эпизодов по каждому задержанному уже идет на десятки. По словам представителей Генпрокуратуры, в результате обысков в служебных кабинетах и на квартирах арестованных в руки следователей попали любопытные финансовые документы. Кроме того, изъято более сотни печатей различных фирм и организаций. Что привело сыщиков к выводу: здесь в ходу были фирмы-однодневки. Ну и, конечно, из сейфов подозреваемых изъяты миллионы долларов. Как говорят специалисты, это всего лишь маленькая верхушка большого айсберга. Потому что сегодня «откаты» предпочитают брать не наличными, а в виде счетов в каком-нибудь далеком банке».
23 ноября, четверг. Сегодня сложный денек. Я переживаю его части как нечто целое. В 15 часов, не в привычный день (традиционно Совет бывает у нас в последний четверг месяца), потому что БНТ, только что приехавший сначала из Италии, где проходили какие-то события, связанные с русским языком, а потом из Ленинграда с учебы, теперь едет в Кельн, в Институт славистики. Как ни странно: самое обычно скучное на Ученых советах — юбилейные рассказы о писателях и ученых, — оказались на этот раз самыми жгучими и востребованными. Ученик Д.С.Лихачева А.С. Демин поразительно ярко рассказывал о своем учителе. Вот что значит точно найденная форма! Все оказалось далеко от апологетики. Из вполне конкретных эпизодов запомнилось, что из окружения уже ставшего определенной величиной Лихачева всегда исчезали люди, которые могли составить ему конкуренцию или занимались сходной тематикой.