Сергей Есин
27ноября, понедельник. Минкульт — коллегия, совет по журналистике.
Возможно, этот вопрос — самый для меня интересный из всех, рассматриваемых до этого на коллегии министерства. Я сам не могу понять, что заставляет меня думать об этом: социальная справедливость или все-таки генетика моего полукрестъянского происхождения? На коллегию было приглашено много разного и важного народа — от советника президента и директора департамента правительства России до персон поменьше. Последним в списке из трех страниц числился… редактор журнала «Клуб». Я полагаю, вторая часть списка, в основном, присутствовала, в первой — зияли лакуны. Но приятно, что приехал министр сельского хозяйќства Алексей Васильевич Гордеев, которого я знаю по клубу. Докладчиком был определен Андрей Евгеньевич Бусыгин, сравнительно новый заместитель министра, человек, судя по шевелюре, немолодой. Я ожидал некоей демагогической мутоты, но он сделал краткий доклад, убийственный по общим результатам.
Началось всё со статистики. Крестьян сейчас в Федерации — 27 %, причем старше 60 лет их 8,1 млн. И почти столько же — 10,7 млн, — до 19 лет. Всё обмельчало — среднее село сейчас составляет 72 % от того количества жителей, которое проживало в нем совсем недавно. Цифра убийственная: 13 тысяч российских сел без постоянного проживания населения. Если перевести на нормальный язык — брошенные. Далее Бусыгин говорил о том, чего не хватает, а не хватает, собственно говоря, всего, смысл его доклада и состоял в оглашении страшных цифр.
Затем выступил Гордеев. Слушаю я его не впервые. Содержание выступления таково: сто тысяч наших сел не имеют библиотеки; уровень жизни в селе в 2,6 ниже, чем в городе, средств ни на жизнь села, ни на культуру села не выделяется. В советский период была хотя бы попытка уравнять среду культурного обитания города и деревни. Муниципальная реформа создала новые трудности. Но есть социология: сельчане выше ценят нравственные качества, чем горожане, именно в селе сохраняются устои нравственные: востребованность книг в сельских библиотеках на 18 % выше, чем в городе.
Пожалуй, стоит упомянуть выступление Швыдкого, как всегда аргументированное и точное.
Второй вопрос был о поддержке государственных теле и радио каналов — «Культура», спортивного, станции «Орфей». Меня интересовала, в основном, культура. Татьяна Олеговна Паухова, выступала довольно бойко, да и канал, конечно, хорош, но осталось от нее довольно вертлявое ощущение. Внутренне я все время тоже хотел выступить. Главным моим тезисом была бы мысль: для постоянного зрителя канал представляет собой кухню 60-х годов: те же лица, те же интонации, те же пристрастия. Из выступления Дондурея запомнил своеобразную статистику: каждый четвертый наш зритель хочет, чтобы его дети не смотрели телевидение. В неделю у нас идет 64 передачи, связанные с криминалом, это 1000 или 1200 преступлений. Канал «Культура» практически единственный социально ответственный канал (неожиданная удручающая новость) по Москве смотрят лишь 5 %. Два основных канала эксплуатируют низменные стороны жизни, и в этом смысле российское телевидение несравнимо со всеми другими цивилизованными странами. Знаменательная фраза: «Телевизионное сообщество дурачит и всех, и себя», уверяя, что этого хочет публика, но мы все знаем, что не только спрос рождает предложение, но и предложение формирует спрос. На всех каналах качественное кино бывает лишь после 20 часов. Еще мысль: Культура делается и сегодня, и не только людьми с такими именами, как Гергиев, — это призыв заниматься современной тематикой.
28 ноября, вторник. В двенадцать часов дня — президиум Авторского совета РАО. Распределяли ежегодные премии. К привычным соображениям, кто из авторов дает больше денег, а кто достоин премии по-существу, кому надо помочь, кого поддержать, в этом году примешивается еще и довод: кто из авторов помогал обществу сохранить дом на Бронной. Постепенно выясняется, что ничего не изменилось с исчезновения аппарата ЦК, все лишь усугубилось. Ничего невозможно сделать, если нет нужных людей в аппарате Президента, в правительстве, в соответствующих комитетах. Ощущение такое, что все действуют не по государственной логике, а по интересам капитала, кланов и групп.
Ожидаемый семинар с первым курсом не состоялся. За неделю не смогли распечатать разбираемый текст. Видимо, учебные дела у нас в институте стали не основными. Еще весной я написал докладную записку о необходимости покупки мощного ксерокса, который обслуживал бы творческие кафедры. В институте сейчас студентов как минимум вдвое больше, чем раньше, а это значит, что мы с платных студентов собрали большие деньги. Не буду подсчитывать, кому в два или в три раза увеличили зарплаты, но факт — на ксерокс денег пока нет. Больше месяца назад рухнул ксерокс в ректорате и тесты пошли такие, что их невозможно читать. Но и я, и студенты, ожидая чего-то, их все-таки читали. А вот последний текст размножить не смогли.
Я пришел в аудиторию, спросил: кто прочел? Прочесть смогла только треть студентов. Предложил ребятам пойти погулять по литературной Москве. Маршрут был короткий, но для меня очень знакомый: Патриаршьи пруды, дом Булгакова на Садовой. Удивительно, но я помню и турникет, и ход трамвая и даже загорающийся трафарет. Прошлись хорошо, я говорил ребятам, что для литературы настоящему писателю нужно не многое — если, конечно, не считать воображения и владения словом. В четыре часа дня начал семинар с пятикурсниками. Все прошло быстро, четко и конструктивно. Надеюсь, что у Саши Юргеневой диплом будет один из лучших.
В Москве как всегда и как мы привыкли, дорожные пробки. Единственное их достоинство — во время езды со скоростью черепашьего шага слушаю радио. В Минске проходит саммит СНГ, Лукашенко не пустил журналистов «Коммерсанта» и «Московского комсомольца». В знак протеста все русские журналисты покинули Минск. Как бурлят по этому подводу средства массовой информации! Они же сетуют на непонятную для них любовь русского народа к Лукашенко. Ему, дескать, все прощают! В Ницце на Английской набережной на Феррари разбился Сулейман Керимов. Он же депутат Госдумы, он же миллиардер. Людей жалко, олигархов нет. Ни дня без скандала!
29 ноября, среда. В «Литгазете» за традиционной подписью «Литератор» напечатали статью об итогах конкурса «Большая книга». Безжалостный разбор лауреатов — Быков, Кабаков и Шишкин. Об этом уже много писали. Потом мысль, что с появлением «Большой книги» возникла надежда на некоторое единство, но продолжается та же тусовка, которая тщательно следит, чтобы поддерживали только своих. Сопредседателями жюри были Радзинский и Гранин. Между тем, Гранин еще в Ленинграде, только что вернувшись из Москвы, говорил мне, как все было ужасно и (так я понял) какой ужасный был выбор. Тогда же он сказал, что читал мой «Марбург», и это — значительно. В статье мне понравилась еще мысль, что при разросшемся жюри легче пробивать искомый результат. Я столкнулся с этим во время голосования за премию правительства России, когда забаллотировали бесспорную Доронину, и дали премию утлому журналу «Балет».
В «Коммерсанте» вчера прочел следующее: «…в кулуарах ЦДЛ, где проходила первая премиальная церемония, звучали и скептические голоса, премии предрекали скорый закат. Однако «Большая книга» устами руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаила Сеславинского и председателя Центра поддержки отечественной словесности Владимира Григорьева сказала свое «Не дождетесь!». Дождались! Особенно занятно, когда это говорят о бывшем преподавателе марксизма-ленинизма Сеславинском и безвестном специалисте по словесности Григорьеве. С какими же матерными словами я проговорил про себя все, что об обоих думаю.
Вечером по мобильному телефону позвонил Сережа Небольсин, который был оппонентом на моей защите. Он случайно встретил одного парня-студента, может быть, это даже его студент, который рассказал ему, что он участвовал в так называемом «студенческом жюри Буккера». Вроде бы хотел или проголосовать или выдвинуть «Марбург» для голосования, но потом акценты были смещены. Как же жить дальше! Сегодня звонил в издательство — случай беспрецедентный, моя книга лежит уже год. Людмила Бурякова морочит мне голову, думаю, что выполняет чей-то заказ. Хотели выпустить к сентябрьской выставке, потом к декабрьской «нонфикшен», потом подвергли книгу сталинской цензуре, потом стали меня уговаривать выпускать ее без словника. Меня уже не интересует книга, меня сейчас больше интересует скандал! И после этого я должен что-то хорошее сказать о председателе Центра поддержки чтения, который поддерживает только людей близких ему по либеральной крови.
30 ноября, четверг. Вчера вечером очень продвинул роман, написав еще одну сцену, связанную с историей Кузмина. Кто бы мог подумать, что я окажусь почти специалистом по Пастрнаку, и почти специалистом по Кузмину. Кстати, по мере знакомства с его творчеством, начиню понимать какая крупная и новаторская это фигура.
Точек соприкосновение с «новой жизнью» у меня все меньше и меньше. Я уже писал, что вдруг столкнулся с открыто иным взглядом на жизнь в Ленинграде на книжном салоне. Сидя за обеденным столом с директорами крупнейших в стране книжных магазинов и слушая их разговоры, понял, что это — другая порода людей. Я испытывал даже некоторое смущение при непривычной еде, для них привычной и обыденной. А потом, говоря им о насущных проблемах жизни писателей, вновь оглядел лица этих неплохих, умеющих работать людей, их уверенные фигуры и окончательно осознал: сам я живу в мире других измерений, они иначе на все смотрят и совсем не так оценивают — и обстоятельства, и людей. Так вот, это задевшее меня противоречие сегодня получило свое продолжение.
Моя старая ученица Марина Шаповалова, доставшаяся мне от внезапно умершего Славы Шугаева, она тогда, кажется, жила в Днепропетровске, а теперь стала уверенной в себе москвичкой, пригласила меня выступить в школе, где учится ее сын. Школа буквально в двух шагах от моего дома. Отказать было невозможно Сама Марина, прелестная молодая женщина, заканчивая институт — второе образование — написала помнится повесть, о трудной, послевоенной провинциальной жизни интеллигентной трудовой еврейской семьи.