Еще по дороге, а круг я совершал от Ломоносовского проспекта, вышел к новому зданию фундаментальной библиотеки. Оказалось, что здесь под проспектом пробит широкий и красивый туннель. А когда вышел с другой, университетской, стороны снова на поверхность, понял, что не ясный мне архитектурный сюжет замкнулся: положение памятника Ломоносову, который всегда был обращен спиной к входу в клубную часть, обрело смысл: ученый гений России теперь смотрит на храм книги. Так все красиво и нарядно, все-таки в этом мире происходит что-то еще, кроме пожаров и обрушений, сколько же хорошего и нового видел я за свои немалые годы.
24 февраля, пятница. Сборы: большой чемодан, бумаги, рукописи, компьютер. Постирал и высушил носки; очистил от снега машину. Доехал до института, где оставил все бумаги, в том числе, и мое представление на премию «Большая книга», которое сочинял целое утро. Там пересел в казенную машину, вместе с Максимом двинулись на вокзал и около полуночи уже были в Гатчине.
А как чудно, под стук колес, попивали поездной чай, бесконечно разговаривая. Ехали огромной компанией: актеры, режиссеры, люди со смутно знакомыми и узнаваемыми лицами, из наших — Саша Сегень, Володя Костров, Толя Королев, Сережа Шаргунов, институтские мальчишки. Такая раскованная свобода, которую я не чувствовал уже много лет.
В Гатчине крутились часов до двух, смотрели олимпийский хоккей, который мы продули шведам или канадцам, чего-то пили, разговаривал с Авдеевым и Сашей Соловьевым, которые добрались из Москвы на машине. До четырех не мог заснуть, в голове ни одной мысли, читал английскую книгу.
25 февраля, суббота. Чувство беспокойства, рожденное бессонницей, не разрядилось и к вечеру. Борюсь со своей обидчивостью и заносчивыми фантазиями: отсюда более строгое отношение к друзьям и близким. Не люблю этого в себе и отношу за счет возраста, уменьшения мужской силы, непривлекательности старости. Понимаю, что надо бы забиться в угол и здесь создать свою атмосферу. Но так трудно сидеть в углу.
В 4.30 состоялась пресс-конференция. Я попытался представить интересных людей, занятых в жюри, и вольных писателей. Жюри в этом году такое, что им можно похвастаться: Вадим Биберган, писавший музыку к фильмам Ильи Авербаха и к последнему, по Солженицыну, фильму Панфилова; Саша Велединский, режиссер «Русское», по Э. Лимонову; молодой Егор Анашкин, тоже лауреат, его мордаха на фоне монстров выглядела очень занятно; Кирилл Разлогов, слон русского киноведения; Маша Соловьева, кинооператор с невероятно точным глазом; Лева Аннинский, чье лицо известно по ТВ всей стране. Я пытался возбудить у журналистов интерес к Александру Сегеню, Анатолию Королеву, Владимиру Кострову, к Максиму Лаврентьеву. Я говорил о Сереже Шаргунове и Саше Демахине. Вопросов не было, журналист интересуется только минутным. Может быть, в будущем… Но кого здесь винить, не знаю: ни пресса, ни пресс-конференция не были готовы.
Потом всё разрешилось большим хозяйственным выступлением Генриетты Карповны.
Очень средне прошло открытие. Нового ничего здесь придумано не было, впрочем, как и во многом другом.
26 февраля, воскресенье. Наконец-то выспался: вчера Сережа Соколов, наш новенький, приехавший из Москвы вместе с Юрой Авдеевым на огромной машине, дал мне таблетку снотворного, и я замечательно до половины десятого проспал.
Как-то все уладилось с моим расставанием с должностью ректора: утром простенько объявили: «Председатель жюри — писатель, заслуженный деятель искусств…» Так фестиваль и покатился. К счастью, сейчас программы показа разделились: Сережа Шаргунов, с моей подачи, смотрит сверстников — ВГИК и молодежь. Здесь же Новиков, ректор ВГИКа, как всегда в сером пиджаке и унылый.
Утром первый просмотр: фильм Лили Вьюгиной «Большая медведица», о жене Эдуарда Лимонова покойной Наталье Медведевой. Я ее при жизни не видел и не слышал. Уже до начала просмотра почувствовал: картину упорно лоббируют. Не касаясь содержания фильма, который, по существу, больше принадлежит к телепередачам, сразу можно сказать, что Наталья, как материал для возведения в звезды, первоклассна. Это и стало для меня главным открытием. В кадрах людей много и одним махом: Лимонов, врач-нарколог Троицкий, ее последний спутник — гитарист Сергей по кличке Боров. Вьюгина все отобрала и объединила, но всё это после смерти. Понятно? Смерть — хорошее художественно-интегрирующее начало. Может быть, искусство вообще паразитирует на смерти, к мертвому телу слетелись стервятники.
Я буду долго думать о затронутых в картине проблемах искусства и об атмосфере вокруг него. Неудобный была Медведева человеком. Эта многоходовка, не раз повторенная в фильме. Как же не приняла ее московская музыкальная тусовка! И даже сиятельная, на миг, покровительница Пугачева в какой-то момент бросила: «не нянька я ей!». После рождественского концерта, на который Пугачева ее и пригласила, стало ясно, что двум вершинам — хотя другой еще и не было, и потребовалось бы землетрясение, чтобы Везувий поднялся над островом — рядом не ужиться. Но Везувий, даже на тектонической почве, состояться не смог. С другой стороны, героиня в 17 лет уезжает, оставив мать в Ленинграде, с мужем-американцем за границу. Не близко мне всё это, нет здесь русского, чтобы так просто расстаться — пусть простят мне громкое слово — с Родиной. Не наградил ее Бог и состраданием к ближнему.
После обеда — салат, суп с фрикаделькамии жареная семга, — показали документально— познавательный фильм «Казак» Исрафила Сафарова. Кино здесь нет и в помине, но чувства весьма благородны. Это фильм о писателе Федоре Крюкове. Литературной общественности Крюков известен через признание его Солженицыным в качестве автора «Тихого Дона». Это лежит в подтексте, хотя именно с Солженицына фильм и начинается. И с опроса «случайных» прохожих. Естественно, никто из них о Крюкове и слыхом не слыхивал. В финальных кадрах опять опрос, и одна из девушек проронила: вроде, говорят, Крюков написал «Тихий Дон». Автор, с плохо скрываемым злорадством, чужими устами озвучил то, чего не решится сегодня повторить ни один мало-мальски приличный эксперт: не Шолохов автор. Фильм скучный, назидательный. Правда, есть интересные документальные кадры революционных годов — председатель РВС Троцкий в черной коже, как настоящий байкер. Здесь же мнение, что с казаками надо поступать как со свиньями.
Почему именно сейчас восстал этот миф о «стремени «Тихого Дона»? Не так уж много печатался Крюков при жизни, чтобы быть широко известным, однако, его наверняка читали на родине, на Дону. Я уверен, что и Солженицын, и Шолохов с произведениями этого писателя были знакомы и оба что-то «региональное» у него взяли. Такие мысли приходили в голову во время просмотра.
Потом пошел фильм Егора Кончаловского «Побег» с Евгением Мироновым. Блокбастер как блокбастер, увлекательный, сентиментальный, с предсказуемыми ходами. Я иногда угадывал что-то вплоть до реплики. Страсть Кончаловского — современная, богатая, как по рельсам катящаяся, жизнь. Интерьеры, мебель, предметы быта — Кончаловский видел то, чего не видел и никогда не увижу я. Очень неплох Миронов, но, поглядев картину, я подумал о своеобразии русской школы актерской игры и о восприятии всего русского этим актером. При всех особенностях Миронов для нас не только князь Мышкин и Нержин, но еще и всегда Женя Миронов. В окончательное перевоплощение вплоть до ухода «туда» мы не очень верим.
Леня с Юрой Авдеевым и Сашей Соловьевым еще днем уехали в Ленинград. Мне они все интересны как представители новой жизни. В машину втиснулся и задружившийся с ними Егор Анашкин, а я мстительно отпустил его с просмотра. Никто из них не увидит «Вокальные параллели» Рустама Хамдамова. Я шел на фильм с предубеждением, но оно рассеялось силой обаяния искусства Рустама. Я даже остался на пресс-конференцию.
В фильме несколько престарелых певиц, народных артисток СССР. Под свои старые фонограммы эти неопрятные древние старухи показаны в иных, не всегда привычных, обстоятельствах. Сопрано часто встречающийся голос, а меццо-сопрано — редкий. Одно сопрано в театре ненавидит другое. Здесь много присловий и много цитат из самих знаменитых фильмов. Сам сюжет, конечно, не обошелся без феллиниевского «Вот идет пароход». На пресс-конференции я спросил у режиссера о счастье цитирования и о названии фильма. Оказывается, книги Лаури Вольпи «Вокальные параллели» он не читал. У Хамдамова, как и у меня, любовь к Дорониной и те же отношения к происходящему в стране. И после окончания фильма, и на конференции, и когда Хамдамов входил, ему устраивали овацию. По ТВ объявили цифру жертв на Басманном рынке — более 60-ти. Перечислили погибших там мусульманских священнослужителей, из москвичей лишь одна бабушка, пришедшая с утра на рынок. Вторая для меня новость — развод бывшего полпреда по Южному федеральному округу Казанцева. Супруги, по суду, делят акции мясокомбината. Акции раньше были записаны на дочь. Ну что ж, где административный багаж — там и богатство.
27 февраля, понедельник. Слава Богу, перестал пользоваться машиной, в кинотеатр и обратно ежедневно хожу пешком. Часть дороги проходит через дворцовый парк. Каждый раз восхищаюсь планировкой, дубами, поднимающимися возле прудов. Всё в свежем снегу. Когда в самом начале идешь по дороге, и проезжает машина, ощущаешь едкий запах сгоревших выхлопных газов. В Москве, где весь воздух состоит из копоти, этого запаха уже не чувствуешь.
Утром шел фильм Валерия Балаяна «Александр Аскольдов». В фильме, к сожалению, переложено монологов, с заинтересованной публикой говорят сам Аскольдов, Р. Быков, Ал. Герман, Эрист Неизвестный, который о многом судит со своего нью-йоркского «высока»: «Какой-нибудь нженеришка или маленький гуманитарий, пьяным голосом читающий стихи Есенина, думает, что он интеллектуал». Когда теперь вижу Эрнста, всегда вспоминаю рассказ Романа Сефа, закончившийся словами «вы такой же еврей, как и я». В некоторых акцентах фильма, немедленно отодвинувшего «Большую Медведицу», я вижу определенную, как знает и сам постановщик, беспроигрышную фестивальную тенденцию. Аскольдов как тип мне нравится, особенно его речь во время фестиваля в дискуссионном клубе. Из нового: оказывается, Аскольдов когда-то работал помощником у Е.А.Фурцевой. Этот специфический административный баланс и деловая хватка режиссера многое проясняет в его характере. Леня Павлючик резонно спросил: а где же итоги последних двадцати лет его жизни? Аскольдов — режиссер одной картины: может быть, если художника не подпитывает трагизм национального чувства, картины и не получаются?