Сегодня у меня состоялся семинар со студентами Приставкина. Он тяжело болен и, кажется, находится в больнице, если, конечно, опять не какое-нибудь командировочное лукавство. Естественно, его жалко, естественно, мне бы лучше заниматься своими делами… Решил вести семинар совершенно по-новому, в виде доверительной беседы, как бы собрав студентов в кружок.
Надо отдать должное заочникам, они много пишут, значительно больше, чем наши очные студенты. К сожалению, девочке, которую мы разбирали, не очень удалась психология. Но вот стилизация, сказки, иронические эссе у нее получаются превосходно. Теперь до следующего четверга.
Сегодня же к восьми пойду в театр ДОК на спектакль к Лене Морозовой. Но до того принялся читать работы, присланные на конкурс. В этом году я набираю новый курс. Решил одновременно вести маленький дневничок этой работы. Назовем его «Призыв этого года».
Спектакль Лены меня, пожалуй, разочаровал. Это вроде бы какая-то документальная пьеса о дочери олигарха, проститутке и больной СПИДом. Все, естественно, в одном лице. Режиссура тоже Лены, и она ее подвела. Но больше всего подвела Лену драматургия. Здесь много крика, невнятицы и только два ясных эпизода. Последний эпизод, когда она общается со зрителем, просто превосходен.
10 марта, пятница. Утром написал три очень удачные страницы в роман, но потом что-то занервничал, заговорился с В.С., не сохранил, и все написанное размагнитилось. Думал, сойду с ума от досады, накричал на В.С., в чем потом каялся, а по дороге на работу чуть не врезался в «мерседес». Все обошлось, привычная В.С. не обиделась, а шофер «мерседеса» побибикал и покрутил пальцем возле виска.
День был боевой. Еще утром договорились с С.П., что он привезет от Трегубовой заверенный список рассылки, и к тому времени, когда Алла, моя лаборантка с кафедры, доставит из типографии отпечатанный реферат, мы уже надпишем все конверты. Так оно и получилось. Диссертация дело дорогое. Три тысячи рублей печатанье реферата и пятьсот — отсылка на почте. Почта с того времени, как я последний раз на нее заходил, не изменилась. По-прежнему каждое отправление, несмотря на, наверное, сдельный характер работы, девушки с почты рассматривают, как враждебную против себя акцию.
Вечером заходил на семинар к Галине Ивановне Седых. Шел туда с определенной робостью, мне казалось, что в этом огромном семинаре навести порядок просто невозможно. Все оказалось совершенно по-другому. Галя придумала и организовала замечательный порядок. На каждую подборку стихов у нее до восьми оппонентов. Ребята пишут и читают удивительно занятные рецензии. Каждый, естественно, не очень-то задумывается над разбираемыми стихами, главное блеснуть самому. Особо интересная рецензия встречается аплодисментами.
В этот раз обсуждали стихи Ашота Манасяна. Он немножко рассказал о себе, о том, как жил в Баку. «У нас не принято было спрашивать: какой ты национальности? А если уж какой приезжий интересовался, отвечали: бакинец». Потом парень не прижился в Армении, был на Украине, уже девять лет, как у него российское гражданство. Кажется, он по специальности или навыкам ветеринар. С одной стороны, еще один работник в Россию, с другой — вот так размывается наше этническое большинство. (К изложенному: пришел домой, а по телевизору Порашутинская ведет дискуссию о многоженстве. Дескать, мусульмане просят, а их обижать нельзя.) Стихи Ашота очень не сделанные, но в них есть отдельные сильные и страстные элементы. Так на раскопках, на разрушенных фресках вдруг выступают отдельные элементы: кусочек руки, завиток волос, кончик уха. Все его ругали, забыв о страсти и напоре в его неудачных виршах. И вот после того, как человек десять в подготовленных и изысканных, будто сговорились, рецензиях его отстегали, слово взял я. Ведь и стихи можно читать и осмысливать отдельные выражения по-разному. Вот это я и сделал. «Хлынул дождь. В нем слеза растворится, умрет». «Свет угасает и, кажется, небо стало гранитной плитой». Очень ведь неплохо. Я так же научился читать стихи с выражением, словно Олеся Николаева. Мне довольно живо похлопали. Для меня всегда принципиальным бывает и справедливость, и защита слабейшего.
11 марта, суббота. Утром — если не бедность, то сокращенный достаток всегда диктует свои правила — поехал вместе с Виктором на рынок в Теплый стан. В.С., которая от своих товарищей по болезни знает все городские новости, мне об этом рынке говорила тысячу раз. По дороге заехали за С.П… Теперь, после смерти его жены Вали, он должен еще и заботиться о сыне. Значит, продукты ему тоже нужны. Он основной эксперт по ценам, потому что давно уже этим рынком пользуется. Витя сидит в машине и охраняет. Цены действительно много ниже, чем у нас на сравнительно дешевом рынке возле Университета. Особенно низкая цена на овощи, мясо и рыбу. Овощной рынок сплошь азербайджанский. Торгуют обычно русские женщины, а рядом стоит молодой хищный айзер. Здесь не надо особенно гнаться за дешевизной, но взял полтора килограмма чуть подпорченного перца для супа, а вот когда по смешной цене, 10 рублей кг, брал подмерзшие мандарины, то разговорчивый пожилой азербайджанец подложил одинаковые по цвету совсем мороженые и гнилые. Мне в голову опять пришла старая аналогия: эти милые южане ездят к нам, как в джунгли, — охота на лохов.
Вечером ходил на новый спектакль в театр им. Ермоловой по пьесе Питера Устинова «Фотофиниш». Звонил сам Андреев и просил обязательно посмотреть. Если говорить, забегая вперед, то, возможно, это тот знаковый момент, когда театр прорвал какой-то барьер и в этом зале, наконец-то, ну хотя бы на этом спектакле будет зритель. Таких, в принципе, осталось мало. Но как глубок и отважен, по сравнению с телевидением, театр.
Пьеса замечательная, но я смотрел ее с неослабевающим волнением еще и потому, что, мне казалось, она про меня. Старый, восьмидесятилетний писатель пишет роман-автобиографию, и тут же появляется он сам в возрасте 60, потом 40, потом 20 лет. Между этими людьми и их возлюбленными и женам идет диалог. Так все увлекательно, так ансамблево и плотно играют актеры. Что редко бывает в современном театре, аплодисментами спектакль прерывался раз десять. Об Андрееве говорить особенно не приходится — он играл и свою грусть, и свой мудрый и печальный возраст. Все это было очень здорово. Господи, как богато и печально иногда начинает протекать жизнь. Что касается меня самого, то эта без волнений два последних месяца жизнь уже повлияла на меня. Несмотря на мои походы в спортзал, я отчаянно и быстро набираю в весе.
Сегодня хоронили Кириллу Романовну Фальк, нашу преподавательницу французского языка. Замечательный была человек, самостоятельный, гордый. Никогда ничего не просила, даже отвезти ее домой на машине, хотя еле ходила. Успеху наших француженок-переводчиц мы в основном обязаны ей. Была она еще внучкой Станиславского и дочерью Фалька. Чего-то я суетился, забыл и не съездил попрощаться, теперь мучаюсь.
12 марта, воскресенье. Утром ходил в баню. После, в предбаннике смотрел телевизор. Руководитель федерального агентства по культуре в желтом свитерке и джинсах, с подвернутыми манжетами, приплясывал на какой-то песне Сюткина. Рядом на клавишных, подпевая, тоже дергался какой-то седой человек. Эта страсть старых или стареющих людей с животиками и сединами подпевать молодежи вызывает некоторую брезгливость.
В тюрьме умер Милошевич. Приходят слухи, что его отравили. По крайней мере, на лечение в Москву, как он просил, не отправили. Его гибель, на совести и нашего правительства. Если бы его защищали так же активно, как в свое время П. Бородина вызволяли из американской тюрьмы, то этот отважный и острый человек наверняка остался бы жив.
13 марта, понедельник. Девятый день, как умерла Валя Толкачева. Утром звонил С.П. и дал мне четкое указание: сегодня на машине никуда не выезжать. Думал о Вале и о том, что пост — это еще и постоянный диалог с собственной душой. Пусть даже голод к этому двигает. Я, конечно, не голодаю, но мяса не ем.
Весь день дома с вылазками: в аптеку — кажется, оксис, который все время кто-нибудь присылает мне из-за границы, можно купить и в Москве, правда, по цене в два раза выше, чем в Марбурге; отнес для передачи С.П. реферат, список рассылки и четыре головки чеснока, еще осенью привезенного Витей; ездил в высотный дом на Ленинский к чете Комаровых, чтобы передать посылку Барбаре с кассетами нескольких фильмов по русской классике, моим романом, который ей посвящен, и… рецептом на оксис.
Прочел рассказ Ани Казаченко «Вор». Замечательно написано и по теме, и по манере. Правда, в глубине запрятана точная сконструированность — это как бы перевертыш «Преступления и наказания». Молодой человек крадет деньги, а потом, под влиянием девушки, отказывается от своей добычи. Все это очень по-русски: совесть. О точных и даже талантливо выписанных мотивировках и деталях не говорю. За всем чувствуется еще и влияние Леши Упатова, Аня его подружка.
И как все плотно ложится одно к другому. Еще не взяв утром в руки рассказа, почти по наитию снял с полки сборник Ф.Достоевского «Человек есть тайна…» с предисловием БНТ. Именно из предисловия вытащил цитату, которая, неожиданно для меня, станет фигурировать на завтрашнем обсуждении.
«Деньгами вы, например, настроите школ, но учителей сейчас не наделаете. Учитель — это штука тонкая; народный, национальный учитель вырабатывается веками, держится преданиями, бесчисленным опытом. Но, положим, наделаете деньгами не только учителей, но даже, наконец, и ученых; и что же? — все-таки людей не наделаете. Что в том, что он ученый, коли дела не смыслит? Педагогии он, например, выучится и будет с кафедры сам отлично преподавать педагогию, а все-таки педагогом не сделается. Люди, люди — это самое главное. Люди дороже даже денег… Человек идеи и науки самостоятельной, человек самостоятельно деловой образуется лишь долгою самостоятельною жизнью нации, вековым многострадальным трудом ее — одним словом, образуется всею историческою жизнью страны»