Вообще лучшая агитация за Лукашенко, если говорить о прошедших выборах, которые Запад находит не совсем легитимными — (смотрели бы, право, за «легитимным» Бушем), — лучшая агитация это Москва, Ленинград, их телевидение и городские порядки. Попробуйте здесь, в Минске, перейти улицу на красный свет, попытайтесь бросить окурок или пустую пластиковую бутылку! Не только милиция действует четко, чувствуется общий порядок. Здесь нет рекламы, которая душит любые мысли и контролирует все желания. Объяснение этому простое: с одной стороны почти вся продукция Минска экспортируется, а с другой не дают впаривать разные Баунти, «Марсы», «памперсы» и прочее. Но в магазинах все есть и цены, кстати, значительно ниже, чем в Москве. Я не утерпел и, выбрав времечко, сподобился купить себе льняные штаны и легкие, для спортивного зала, кроссовки. И покупать-то одно удовольствие. Нет наглых, равнодушных и пошлых девок, как у нас, в каждом магазине, и сам город — чистый спокойный, с естественным количеством машин. Еще о чистоте вот что интересно: в дворниках ни одного таджика, ни одного узбека или киргиза. Нам все время впаривают, что в России никто из простых работяг на улицах и дворах и на стройках работать не хочет. Я в это не верю, просто сделано так, чтобы работали именно сверхдешевые гастарбайтеры, без семей, без требований, без налогов. Именно такое положение позволяет наживать огромные деньги среднему и большому строительному бизнесу. Такой вот получился абзац.
Утром Собор работал по секциями. Секции культуры не было, и я посидел на секции, в названии которой было слово «духовность». Выступления были самые различные, но больше «головные» и поэтому нереальные. Многие предложения связывали с Лукашенко. Вот приедет батько, батько нас рассудит…За всем этим чувствуется оппозиция Московскому режиму, режиму Путина, двойственно относящемуся ко многим насущным проблемам.
Никаких прямых действий ни одно из трех «славянских» правительств по решениям Собора, естествен, предпринимать не будет. Значение его заключено в самом факте его проведения. Это как тлеющий на торфяном болоте костер: огонь ушел под землю, но вспыхнуть непредсказуемо и внезапно может в любое время и в любом месте. Все молчат об этом, но огонь горит. В какой-то степени это напоминает движение нацболов или скинхедов. (название не имеет значения) — взрывную силу, пролетариата прошлого века, которому нечего терять, кроме цепей, а еще хуже — молодые, отчаявшиеся и обездоленные.
Вечером улетели в Москву. Около десяти я был дома. В самолете прочел еще одну приемную работу. Юля Бабич, москвичка, еще не окончившая школу, но мечтающая стать писательницей. Вот рецензия, которую я написал для себя. «Увы мне. Опять короли, Свет, Тьма, друиды, эльфы, провизорское слово, дистиллированная без оттенка жизни фраза, привычные «волшебные» штампы. Вина нашей школы и нашего телевидения — «НЕТ». На «перевоспитание» уйдут годы и результаты не вполне ясны. Милый, обманутый временем и книжным рынком ребенок, будто и не читавший русской литературы».
12 апреля, среда. Вышла Литературка со статьей про Вульфа и о его передачах. Несмотря на усталость, после полета пошел в спортзала, где тренер Андрей подверг меня щадящей экзекуции. На работе, кажется, ничего нового. Завтра состоится ученый совет, который перенесли, потому что БНТ уезжает. Утром меня перехватила Любовь Михайловна и напомнила, что вечером иду в театр, в «Современник» на спектакль с Нееловой «Шинель».
Пошел, как на праздник, столько было разговоров, такие восторги, так все необычно — Марина Неелова, недавняя травести, играет Башмачкина. К сожалению, все оказалось не так восхитительно. Неелова играет неплохо, но, несмотря на обилие придумок и приемов, было скучновато. А очень жаль, могло бы получиться, если б вспомнили, о чем это культовое для России произведение — о маленьком человеке, о сострадании, жалости и любви к нему. Совсем это не для демонстрации возможностей актрисы. Мне было скучно. У Фокина что-то не получилось, хотя он и мастер формы. Это совсем не фильм по Кафке с Женей Мироновым и не спектакль с Костей Райкиным, где тоже форма и формальные решения. Адреналина не хватает. Обидно до слез, в этих же приемах все могло бы замечательно получиться. Шинель — и дом, и убежище. На поклоны, оставаясь как бы в образе, Неелова выходила величественная как Сара Бернар после «Гамлета». Нашим бабам нейметься, все надо повторить. Повторяют, конечно, повторяют, но вот легенда есть всего у нескольких актрис. Имени основной даже и не называю, все и так вс знают, кого имею в виду.
13 апреля, четверг. Кроме «разного», во время которого сказали, что шофер у нас болен и на машину рот особенно не разевайте, потому что мне самому не хватает (а мы и не разеваем, мы просто забыли, что третьего шофера выгнали и теперь никогда не найдем). Было также сказано, кроме опять же «разного», сказано, что пока денег на зарплату в марте нет, но полагают, что найдут; кроме этого было в повестке дня также Слово о Рубцове и доклад Ужанкова. Слово произносил Смирнов, естественно, не готовясь. Мне это напомнило, как вместо того, чтобы так же произнести слово о литературе Грозного, Вася Калугин рассказал нам о письмах Курбского. Смирнов говорил ложно значительно, обще и чувствовалось, что полно творчество поэта, возможно, не очень хорошо знает. Что касается рассуждений Ужанкова, то все это был взгляд неофита, обо всем, что он накопал и нарыл мы уже говорили на ученом совете много раз. Самое интересное, это его соображение о создании нового логина для института. С этого-то начинать! Идей новых не было. Все, что было проговорено: попечительский совет, помощь Москвы, все это уже звучало много раз и по тем или иным причинам на том этапе отвергнуто.
14 апреля, пятница. Состоялось первое заседание Общественной палаты. По картинке я увидел, что происходит оно в здании Торговой палаты. Мы столько завели разных представительских учреждений, что для них не хватает места. На этом своем заседании палата занялась кодексом своей собственной этики и расовой нетерпимостью и ксенофобией. По телевизору показали писателя-предпринимателя Липскерова, который прямо призывал устраивать обструкцию писателю Лимонову и «многим другим» деятелям искусства, которые с его точки зрения подвержены ксенофобии. Людей, которые гибнут действительно жалко. Телевидение показало нам маленький цыганский лагерь, где-то в Саратовской, кажется, области, где восемь его обитателей, поставивших палатки на берегу реки, были побиты, а двое от побоев скончались. Обвиняют в этом скинхедов. Я не думаю, что русским свойственна какая-то расовая нетерпимость. Но в данном случае телевидение молчит, что очень многие цыганские семьи, как об этом раньше говорило само же телевидение, распространяют наркотики. Рестораны в основном у депутата Общественной палаты Липскерова, банки и нефть у Вексельберга и Абрамовича, рынки у азербайджанцев; молодежь неразумна, она не понимает, что она борется со следствиями, а не с причинами, не разбираясь в том, что своими действиями часто наносит вред людям невинным. Заткнуть эти дыры государству не удастся никакими запретами Лимонова. А к изменению государственной социальной политики государство не готово. Правда, готов Липскеров. Хорошо бы устроить русское гетто.
Вместо вторника провел семинар. Обсуждали неплохой рассказ Светланы Коноваловой.
У театра «Современник» юбилей, приезжал Путин. Имя Олега Ефремова в телевизионном сюжета произнесено не было.
15 апреля, суббота. Весь день дома, слонялся, читал свою вступительную речь, волновался, разбирался с бумагами, ходил за три троллейбусных остановки в универмаг «Москва», чтобы купить пластмассовые файлы для бумаг, но оказалось, что нынче в этом универмаге нет писче-бумажного отдела. Страна пишет на компьютере, если только пишет, и смотрит телевизор. Вечером принялся читать Сережу Шаргунова «Как меня зовут?» в пятом номере «Нового мира» за прошлый год. Это довольно обычное по содержанию и в известной мере повторяющее его «Ура!» повествование, сделанное на семейно-биографическом материале. Но как это написано! Какой замечательный стиль, какая энергия, возможно, это наиболее многообещающий молодой писатель. Я-то в его будущем уверен!
«— Перерыв, — воскликнула повариха. — Ах ты, Петичка!
Толстуха. Кумачовое имя Энгельсина. Свирепо морщинистая, как прокаженная. Красилась грубиянски. Глаза ясные похотью, и вокруг глаз распарено. Она вышла из-за стойки, бдительно качая бедрами, словно неся в себе чан с борщом».
16 апреля, воскресенье. Весь день, как и предыдущий, крутился по дому, писал документы к защите. Надо было написать ответ каждому оппоненту и выступающему, написал заключительное слово, был в некоторой прострации, когда и не думалось и не писалось и даже не жилось. Вечером приезжал на несколько минут Дима Хазарашвили. Среди прочего рассказал, что его академик Воробьев высказался о рядовом Сычеве. Не так то просто, оказывается, все произошло. После исследование у него крови выяснилось, что у него было заболевание, при котором кровь при определенных условиях быстро свертывается, что-то обратное гемофилии, вот это Воробьев, как независимый человек, позволил себе сказать, естественно, тут на него налетели. Вспомнил Кучерену, нападающего на армию и зарабатывающего себе политические очки, а потом и суетную общественную палату. Во истину, Бог меня от ненужного бережет.
17 апреля, понедельник. Я отчетливо сознаю, что нет у меня таланта для того, чтобы передать возвышенною атмосферу, полет духа, тот восторг самоутверждения, которые иногда возникают в человеческих разговорах. Это в тех случаях, когда появляются интересные собеседники. Собственно, это всё произошло на защите моей докторской диссертации, и я могу только, как некий праздный бухгалтер, сказать: кто и что говорил и кто за кем! Возможно, я смог бы в длинной и туманно-точной прустовско-джойсовской манере поставить всё это одно за другим, собрать полные высказывания, свинтить их, отцедить сущее от повседневности. Но нужно другое время и другой интерес. Я невольно сравниваю все это с кандидатскими и докторскими защитами у нас, и должен сказать, что еще раз убедился — сколько значит плотная научная и набравшая за долгие годы сил школа и заинтересованность людей. Наши все куда-то бегут, стремятся, для них даже научная работа — это какой-то отход в сторону; все пахнет килой капустой и старческим ворчанием. Кстати, еще до защиты, размышляя над этим феноменом, а именно, — ежемесячного собрания почти в любом вузе диссертационного совета, подумал: — как это неверно, что при современной нищей профессорской жизни не предусматривается оплата за эту работу ни в виде почасовой, ни в виде повременной; нет плата для оппонентов; нет плата для ведущей организации, пишущий основной отзыв. Надо бы оплатить хотя бы проезд на такси старому профессору. Вот отсидели они почти полный день, с двух до шести часов, включая час за нищим пиршественным столом. А потом Толик, мой племянник Валера и я сам развозили этих очень немолодых людей по разным местам Москвы. Но остались и еще другие, которых тоже надо было бы отвезти. Ведь профессорский быт таков и таковы возможности, что в лучшем случае — они имеют маршрутку за 15–20. А правительство еще хочет убрать даже консультантов при подготовки докторских диссертаций. И опять — торопятся к быстро