Игоря Быкова из Владивостока, 19 лет. Ах, какой прекрасный свободный и веселый язык, все чрезвычайно просто, школьный и семейные дни, потом в конце подборки появился говорящий по-русский кот. Котов после Булгакова в русской литературе появлялось много, но это был изумительно современный. Настроение у меня в связи с этой работой поднялось, может быть, наберу настоящий и хороший курс. Не сделаю, ни одной поблажки, ни одного блатного шага.
В Малом театре не был давно. В качестве спутника определил своего бывшего секретаря Максима, который талантливо присматривает за мною. Еще когда стояли в очередь к администратору, устроил маленькую склоку, с наслаждением и вкусом. Вдруг пред нами всеми, появилась не молоденькая ушлая дама, растолкавшая очередь. «Барышня, а почему вы хотите, — самым сладким голосом спросил я, — пройти раньше всех?» Престарелая барышня объяснила тем, что ее журналистку пригласила литературная часть. И тут я ей вмазал в небольшом монологе, что меня пригласил директор театра, что я сорок с лишним лет работая журналистом себе подобного не позволял и кое-что еще. Получил удовольствие, и очередь удовольствие получила.
Не знаю, ведь держу себя за человека восторженного, как начать писать об этом спектакле, который до сих пор у меня перед глазами. Что мне дон Карлос, и что ему русская действительность! Отставать от культурной жизни нельзя, но, кажется, я попал не на престижный спектакль. В лучшем случае заполнен один ярус и партер Малого театра. Где привычная театральная тусовка, роскошные молодящиеся дамы, мальчиковые театральные критики. Некоторое недоумение вызывает первая встреча дона Карлоса и маркиза Позы. С разбегу, будто Гамлет и Горацио, бегут через сцену навстречу друг другу, а потом инфант виснет на друге, обхватив его ногами, как лошадку. Потом появляется Филипп Второй король Испанский, гениальный Юрген Хольтц. То ли лысый, то ли с бритой головой, которая наливается красным в гневе. На сцене для нашего театра происходит что-то невероятное. Будто Доронина, покойный Олег Борисов, покойный же Москвин, молодая Алиса Фрейндлих и Андрей Миронов собрались на этой сцене и играют, щедра разбрасывая в зал свою гениальную энергетику. У меня плохо работает наушник, но вообще, почему я это смотрю? Неведомый Шиллер, так хорош или игра актеров так подлинно-замечательна, или это неведомый мне режиссерский гений Йенс-Даниэль Херцог из Мангейма? А какие то ходили слухи, что лучший режиссер Европы это наш ……… Ах, уж наша тусовка. Начинаю понимать, почему Шиллером зачитывалась вся Европа, и почему Станиславский трепетал перед Мангеймским театром. Из актеров хочется перечислить всех, но особенно хороши маркиз де Поза — Флориан Ланге, похожий на нашего рабочего Володю Рыжкова и Кристианн Хокенберинк — один к одному наш император Николай Первый. Когда в конце первого акта Филиппа придворные раздели до гола, чтобы снова одеть в царское платье, то понимаешь, что это дряхлая и старая стоит Империя. Не написал о декорациях, каких-то условных полотнах (Зиша Гросс), которые лучше чем крашеные и «физические» декорации напоминают о коридорах мадридского двора. Боже мой, вот что значит заговор честных и желающих добра людей!
Но где публика? Москва потеряла чутье или потеряла уже в смысле культуры все? Видимо, заблудился, в зале бородатый Андрей Золотов, да в антракте встретился Валерий Подгородинский. Теперь он, оказывается, работает в Малом, помощником Соломина по историческому книгоиздательству, что ли. В антракте этого огромного четырехчасового действа недоуменно спрашиваю, у него, где публика, почему ее так мало на этом гениальном спектакле. Ой, а дали бы ему Золотую маску? Нет, наш удел только свои, мелкие провинциальные трюки и ползанье когда-то знаменитой травести Нееловой по сцене. После этого спектакля так все престижно-отечественное ничтожно и жалко. Тем не менее, в антракте, после двух часов поразительного и духовного зрелища треть зала победоносно сдает свои наушники, обменивают их на номерки и уходит. Валера Подгородинский говорит мне, что вчера на финал оставалось только семьдесят человек. Что с театральной Москвой? И я вспомнил себя еще мальчишкой, лет, наверное, мне семнадцать или чуть больше, меня опекает лет на шесть старше девушка Вера, мать которой работает врачом в кремлевской больнице, и поэтому приплывают в руки к ним иногда дефицитные билеты. Не только полон театр, но и вокруг кипит, спрашивая лишний билетик толпа, это в Москву приехал Французский Национальны театр Жана Виллара, играют Мариво. Тогда я увидел на сцене Марию Казарес, сейчас — Хольтца.
22 апреля, суббота. Утром вынул из почтового ящика «Труд», в котором мое большое интервью, связанное с В.И. Лениным — это традиционное, т. к. ко дню рождению. Я — писатель самого последнего роман о В.И. Ленине. Интервью делал по телефону Толя Стародубец, вернее сделал из остатков какого-то моего старого интервью. За последнее время Толя стал работать небрежнее, это уже второй материал, который он строчит, не вчитываясь и все упрощая. Кое-что я добавил, но сделал ошибку, не попросив его мне после доделок показать. Вот и прошло две ошибки: фильм Сокурова о Ленине называется «Телец», а не «Молох» — это во-первых, другая серьезнее — Толя пропустил отрицание «не» очень важное в контексте фразы. И получилось: «по его приказу расстреляли Николая Второго со всей царской семьей». Приказа такого Ленин не давал, почти точно установлено, что это работа довольно мстительного Свердлова, оставившего после себя сейф набитый золотом и драгоценностями. Ленин был слишком хорошим политиком, что сделать это таким образом и так поспешно. В этом интервью я горжусь лишь одной мыслью, которая кое-что объясняет, в том числе и мою «верность». Не умею я предавать легко и играючи. «А насчет возможного выноса его тела из мавзолея скажу вот что. Наши родители, деды, прадеды относились к этому человеку с пиететом. Поэтому давайте еще подождем. Нельзя же выйдя после молитвы из церкви, сразу же взяться за топор и рубить иконы».
Прочел к семинару довольно большой рассказ Ромы Подлесских «Жека Жуков, сын танкиста, или поездка за город талантливого балалаечника». Рассказ легкий, хороший, с юмором. Новый русский встречается с мальчишкой-артистом, который оказывается наследником большого дворянского имения. Русские и пришлые, даже если они тоже русские и из Литвы, русских земель. У меня рухнуло предубеждение относительно Ромы. Он медленно рос и я довольно долго считал, что ему помогает его отец писатель. Кстати, сугубо патриотическая и русская направленность отца у сына сохранилась. Вот еще одно свидетельство, что кого-то передвинуть или перевоспитать в рамках института довольно трудно. Ребята, пришедшие патриотами, так патриотами и остались, но и демократы со своего места не сошли. Так много значит семья и социальные условия, в которых ребенок живет. А как же те молодые русские аристократы и дворяне, которые стали революционерами и социалистами? Или люди и их духовные запросы стали другими? Вряд ли телеведущая Ксения Собчак начнет думать о своих обездоленных сверстниках с городских окраин.
Весь день просидел за компьютером, достругивая вторую главу в роман и дневник. Я каждый раз поражаюсь на этот феномен: как только заканчивается одна часть работы, то сразу же появляется начало другой части, о которой раньше и не помышлял. Меня так радует волшебная автоматика нашего подсознания. В третьей главе Вася будет смотреть на мониторе, кто входит в институт. Я уже придумал, что всех персонажей снабжу кличками-псевдонимами. Витя благополучно кейфует на даче, куда он уехал на мотоцикле. Я дал ему поручение посадить лук. Самому удастся выбраться в Обнинск, только на следующей неделе.
Около десяти поехал в Храм Христа Спасителя. В метро было оживленно, как и всегда бывает на праздники. Много молодежи. Но в храм не попал, даже не удалось постоять, как всегда бывало раньше, наблюдая через дорогу за крестным ходом, на Волхонке. На этот раз милиция поставила заграждение уже возле старого выхода из метро. Милиционеры были вежливы, но решительны. Я довольно долго наблюдал, как люди проходили по каким-то пропускам. Как писателю мне очень хочется написать, что лица у них были суетливы, и шли они со своими розовыми и красными билетиками, отделенные избранностью от остальной толпы. У меня даже возник некое сравнение со старыми годами и толпой парикмахеров и автослесарей, идущих по билетам своих клиентов в Дом кино. Конечно, и в толпе, в которой стоял я, и среди людей, которые проходили со своими билетиками за милицейское оцепление, было много людей, которым было «просто интересно». Но ведь стояли здесь и люди истинно верующие, пропостившиеся все сорок дней. Потом, когда я уже почти перед двенадцатью часами вернулся домой и включил телевизор, я увидел много молодых и старых мужчин и женщин, на лицах которых было начертано истинное воодушевление. Я никого осуждать не могу, я могу сказать только о себе, что просто оказался лишенным той человеческой общности и возвышенных переживаний, которые уже несколько раз посещали меня в этом и других храмах во время церковных праздников. Какое это счастье повторять что-то знакомое вслед за тысячной толпой.
Наблюдать по телевизору — это конечно другое чувство, нежели участвовать внутри, но тоже очень интересно. Я включил телевизор как раз в тот момент, когда патриарх и сопровождающие его каноники и прихожане остановились после крестного хода перед закрытой дверью в собор. За спиной патриарха были знакомые лица многих крупных чиновников. Возвышался надо всеми министр культуры Соколов. В храме несколько раз показали и находившегося там Путина, который стоял в правом приделе вместе со своим любимцем — полпредом центрального округа Полтавченко и Фрадковым. У всех в руках были красные пасхальные свечи. Роскошная и торжественная служба, характер и показ лиц было какой-то очевидной демонстрацией значительности нашего государства.
С каким наслаждением я тут же у телевизора, ночью съел кусок кулича со сливочным маслом. На то, чтобы пожарить блинчики с мясом и даже почистить пастой зубы у меня не хватило сил.