Потом стал приводить в порядок дневник. Ведение его у меня занимает до двух часов в день, причем материалов, которые я не успеваю обработать, на столе с каждым днем все больше и больше. Затем поехал на работу, где единым махом продиктовал Екатерине Яковлевне программу для 4–5 курса по нашей кафедре. Дальше разная беготня, приемная комиссия, поговорили с Л. М., которую, кажется, уговорили взять на себя первую подпись на денежных документах. Уезжая на вручение премии Солженицына Александру Варламову, встретил БНТ у проходной. Как ни странно, поговорили очень хорошо, в том числе и о моей поездке в Китай. Может быть все, что я прежде написал, это только мои фантазии. Но, тем не менее, нашептыватели есть, и враги у меня тоже, оказывается, имеются. Перед отъездом прочел довольно страшный документ, разосланный министерством: о пожаре в МГУ.
Как всегда, пишу свои заметки на том, что в этот момент под рукой. На этот раз на пригласительном билете премии Солженицына начинаю писать о церемонии награждения Варламова. Мне есть чем гордиться. В свое время при выборе героя первого «Антибукера» я довольно крепко поинтриговал, чтобы премию получил именно Варламов. Тогда моих и его оппонентов смущали его русскость и православие. А вот теперь Солженицинский фонд, где из моих знакомых Н.Д. Солженицына, Паша Басннский и Людмила Сараскина, выбрал именно Варламова. Как по-разному и в разное время я пишу о людях!
Приехал на Таганку в Дом русского зарубежья довольно рано, нa четвертом этаже, еще довольно безлюдном, в свете телевизионных камер — Н.Д. Солженицына, молода, приветлива, обаятельна, но с цепким, как прицел винтовки, взглядом.
Поднимался на лифте с Валентином Курбатовым. Все почему-то спрашивают меня о моих новых ощущениях, подразумевая мою отставку, на это я искренне отвечаю, что чувствую себя первоклассником, который, выйдя из школы с тяжелыми портфелем, оттягивающим плечо, вдруг обнаружил: наступила весна, деревья стоят в молодой клейкой листве — ка-ни — ку— лы! Н.Д. показывала всем «ювелирное изделие» — диплом премии с вензелями Александра Исаевича — и очень, что вполне естественно, гордилась: «Ни у одной премии подобного нет». Увидел Людмилу Сараскину, которая всегда радует меня своим крупным, красивым, излучающим доброжелательность лицом и всем своим приветливым видом. Я ни на минуту не забываю, что это еще и умнейшая женщина. Видимо, доброжелательность заразительна. Заметил, что и я на всех смотрю без прежнего мелочного раздражения. Всё осталось, конечно, по-прежнему, и некая неискренность тусовки, и слащавость некоторых лиц, их приветствий, но вдруг это перестало меня волновать: люди как люди, они все, как и я, имеют права на слабости, связанные с природой человека.
Из-за ремонта кольцевой станции метро народ собирался медленно. Повторяю, лица все знакомые, много людей, которыми можно было бы и восхищаться. В том числе и наши литинститутские. Сначала прошла Олеся Николаева, которая недавно получила премию «Поэт», потом Наталья Корниенко со Смирновым, которого я утром видел шагающим по нашему институтскому скверику и что-то нашептывающим Мише Стояновскому. Подобное я уже проходил — и Смирнова, также наклонявшегося ко мне в свое время и проникновенно рассказывающего о всем и о всех.
Н.Д. Солженицина. В 9-ый раз вручаем премию. Все знают о задачах и о фонде. Но, как бы для вновь пришедших людей, Н.Д. рассказывает. О двух задачах фонда: помогать бывшим политзаключенным и способствовать развитию культуры. Записываю, что успеваю, а главное, что для меня интересно. В жюри премии кооптировали Павла Любимова, театроведа и директора музея Бахрушина. Пара фраз о самом Солженицине: он сам много читает, его мнения о литературе часто оспариваются жюри.
Два члена жюри представляют нового лауреата: Павел Басинский и Валентин Непомнящий, пушкинист.
П.Басинский начал свою речь, как ни странно, со сказки Перро «Кот в сапогах». О трех братьях. О третьем брате мы все знаем, он везунчик. А какова же судьба первого брата, получившего в наследство мельницу, хозяйство, которому надо это хозяйство хранить и преумножать. Замах уже ясен, старший брат это, конечно, Варламов. Алексаей Варламов «стратегически последовательнее» всех писателей своего поколения. Из доклада ясно, что это писатель интересный, разный, умный, но, пожалуй, не самый глубокий. Впрочем, здесь уже начались уже мои размышления о младшем сыне.
В. Непомнящий говорил лишь о самой первой вещи Варламова, той самой, «антибукеровской» 1985-го года. Читал жене тогда же — «как читали книги раньше». Говорит о кризисе семьи. Прозрение писателя есть знак неоставленности нас и литературы Богом.
Дальше говорил сам Варламов. Начинает с пушкинской цитаты из письма к Чаадаеву. Признается, что принадлежит к поколению, которому все врали, но, дескать, не всегда врала литература. Здесь я не во всем с ним могу согласиться. Меня радует, что он вспоминает о романе Ирины Головиной, публиковавшемся в «Нашем современнике».
Тем не менее, возникло ощущение некой партийности Варламова, его интеллектуальной жесткости и ригоризма. В конце говорит о литературе в советское время…
Дальше Н.Д. дала слово Н.В.Корниенко. Наталья Васильевна начала с того, что упомянула: я выступаю не как член-корреспондент, а как читатель. Мысленно от такого скромного начала я улыбнулся. Стало интересно, когда она сказала, что у нее есть некий неопубликованный текст — это её отзыв на кандидатскую диссертацию Варламова. Очень мило. Тихие голоса. Мысль о консервативности русской литературы даже в ее, модернистском изводе. О трех биографических романах Варламова — «Грин», «Ал. Толстой», «Пришвин».
Потом выдвинулась тяжелая артиллерия — Валентин Курбатов. Начал с огромной цитаты Варламова. «Как сегодня из такого скудного материала рождаются такие герои, как у Александра Варламова». Его голос всегда светлее, чем голос мира. «Наше писательство это свидетельство на Страшном суде».
Бывают особенно длинные и полные событий дни. На фуршете — знакомые места, знакомые гости, знакомое меню, все не впервые, вдруг встретил Володю Бондаренко. Я его ценю, в том числе и за то, что он всегда с сумкой и всегда готов подарить свою газету. На этот раз подарил даже два выпуска «Дня Литературы». В первом — за март — и посвященном почти целиком шестидесятилетию самого Владимира Григорьевича Бондаренко среди стенограмм многих речей, прозвучавших на его юбилее, есть и моя. Речи всегда говорятся на гребне каких-то волн, и о чем ты говорил, потом с трудом вспоминаешь. А вот теперь я знаю. Эта речь, также как и вся газета, пойдет в папку с вырезками. А вот во второй газете, за апрель (N 116) довольно большая рецензия Игоря Блудилина-Аверьяна под названием «Русский Марбург». Рецензия сделанная еще по «Новому миру», по журнальному варианту. Написано мастеровито и точно, с хорошим анализом текста, но не дотягивающим до изощренного исследования Ильи Кириллова: эту рецензию я тоже отправляю в ящик, но один абзац опять, хвастаясь, перепечатываю: «Роман хорошо задуман и хорошо написан. А это — редкость сегодня. На нем стоит печать мастерства, увы, стремительно исчезающего в нашей современной литературе. Нынче молодые уже не умеют так писать. И ученики С.Есина — Р.Сенчин и С.Шаргунов — не дотягивают, увы, до учителя своего. Не тот коленкор. Не та культура. Не та глубина. Не те интересы в жизни и в литературе».
Но и это еще не все. Вечером в одиннадцатом часу позвонила Оля Шайтанова, жена Игоря Олеговича, ответственного секретаря «Букера». Ее мнение, и как филолога, и как опытного читателя, значит очень много. Настоятельно советует сдать на конкурс, но успею ли я: Ашот, которого я попросил собрать документы, по своем обыкновению, затягивает и может сорвать. Но я помню, как многим мы все Ашоту обязаны.
28 апреля, пятница. Рано утром, чтобы можно было еще проехать по Ленинскому проспекту отвез на улицу Волгина, где в общежитии остановился Вили, сумку с подарками для Барбары: огромный том о Москве, набор «Хеннеси» и блок фильмов связанных с русской классикой. Потом все почти утро занимался дневником и приведением в порядок бумаг. Кое-что разобрал. Еще накануне отдиктовал Е.Я. методические указания на 4 и 5 курс, для учебной программки. Еще раз все это просмотрел и нашел, что вполне нормально. Половина третьего, выехал на машине в институт. По дороге заехал в СП России, встретился с Николаем Добронравовым; обмен: он мне — фотографию в Кремле, когда нам вручал Путин ордена (Пахмутова, Добронравов, я, Евтушенко и, кажется, шофер Евтушенко. Жаль, что я не позвал Толика, который меня подвозил) я ему и Александре Николаевне Пахмутовой — «Ах, заграница, заграница…» и том Дневников.
На работе говорил со Стояновским о программе, о необходимости сокращать в пользу прозы поэтические семинары. Сейчас не время поэзии, она, как в отлив, находится в раковине, а прозаикам легче адаптироватся. Касались также и других проблем. Сегодня же прочел две работы наших абитуриентов. Пока полная и скучная темнота. Это все возникло из нашей сегодняшней телевизионной, радийной, даже школьной культурной жизни. Общество продолжает губить таланты.
Вечером поехал на день рождения Леши Налепина в Культурный фонд. Как интересно: после того, как ушел на другую работу, диапазон моей интеллектуальной жизни внезапно расширился. Никогда прежде не мог предположить, что организм и сознание перестали впускать в меня лишниюю информацию и лишние эмоции. Только немножко так называемого собственного творчества, чтобы еле-еле о хватило для романишка или для дневников, ну, может быть, еще чуть-чуть на английский, как на развлечение, а все остальное — только институтские дела. Так же было построено и мое чтение: лишь функциональное. А вот вчера ночью от бессонницы снял с полки какую-то книжку, это оказалась книжка, давно подаренная мне С.Федякиным, написанная им совместно с Павлом Басинским — учебник по серебряному веку, просто зачитался. С какою легкостью и естественностью ребята обращаются с текстами! Здесь не профессорское скучное видение, которое знает, какую и у какого исследователя, мы