ежду тем власти Карелии вынуждены были выполнить основное требование митингующих. Более 250 представителей чеченцев уехали из города и пока обосновались в Петрозаводске. Газета также печатает и совсем неизвестное: что-то подобное, оказывается, происходило и в Сальске, и в Астраханской области. Тут я вспомнил рассказы Толика и Сережи о дагестанцах в их краях, об угонах скота, перекупках и пр.
Днем разговаривал с Седых. Получилось смешно, вроде бы ей звонил БНТ и говорил, не ссылаясь на меня, о месте моего зама. Галя не была бы Галей, всегда недовольной и нелояльной, если бы сразу не сказала, что согласится, если только ей прибавят денег. Я ей ответил, что решение мое не окончательное и теперь этого не будет.
6 сентября, среда. Вечером после дождя ходил гулять, сделал круг: Ленинский проспект, Марии Ульяновой, проспект Вернадского, улица Строителей. На Строителей и углу дома, ближе к Ленинскому решил купить арбуз. Продавал какой-то не старый узбек. Разговорились. Он — из Каракалпакии, арбузы — из Волгограда; у него на родине — никакой работы, голодно. Когда принялся расплачиваться, обнаружил, что у меня в бумажнике только одна бумажка: тысяча рублей, сдачи нет. «Ладно бери арбуз, завтра занесешь».
Днем с перерывами занимался дневником и романом. Прочел «Опыт автобиографии» Юры Голубицкого. До этого читал два его огромных рассказа. Читал не без жадности. Потом ему сказал: ах, какая замечательная был у тебя молодость! Автобиография сделана, как и вообще жизнь, по сравнению с примечаниями «художественности» лучше, живее и достовернее. Удивительная вещь: точное и грамотное письмо, мысль, наблюдение, а крупного писателя нет. Мерка самоопределения очень высокая, с меньшими представлениями о себе люди выходят в первые ряды литературы. Здесь есть, и по автобиографии это прочерчивается, некий дефект самой, если говорить о писателе, жизни. Слишком умен, слишком отдавался самой жизни, слишком любил ее радости, любил кино, искусство меньшей сосредоточенности, нежели литература. Литература просто так в руки не падает. Рассказы постараюсь отдать в «Колокол».
Судили — через три года — «оборотней в погонах», среди них и один генерал из МЧС, милиция из МУРа. Вымогательство, коррупция, взятки, оружие, огромные деньги в тайниках и банковских ячейках, собственность за рубежом. Потом по ТВ в ночной передаче сказали, что у одного из них в загородном доме был унитаз из золота. В шутку, всерьез? Ленинская идея о будущем воплощенная в нашем настоящем? Адвокаты и подсудимые говорят несправедливости суда. Что защищают адвокаты: какую-то свою правду или только правила игры, только щель, через которую можно ускользнуть?
Дума, которая только что открылась, не желает рассматривать Кондопожское дело, как дело о национальной розни. Не желает, потому что это их, в первую очередь, вина — их стремления держать страну в таком виде и на таком социальном уровне. В газетах новые подробности: кавказская молодежь на Мерседесах без номеров устраивала гонки по центральной улице. В Кондопоге подожгли еще и спортивную школу. Глухо прозвучало, потому что в ней жили рабочие с Кавказа. Трактуют как хулиганство. А просто социального протеста не хотите? А протеста против лжи телевидения не желаете?
В Интернете на одном из сайтов называющемся «Граф…мурло» (или что-то в этом роде) встретил рассуждение — совершенно справедливое — о моих дневниках 2004 года в «Нашем современнике». Дело касается моего скрытого недоброжелательства по отношению к Андрею Василевскому. Я воспользовался цитатой из книги Яковлева, который служил в «Новом мире». Мне упрек: о редакторе пишет плохо, а потом тащит в журнал, этому редактору, свой роман? Совершенно справедливо. Если бы С.Куняев и Е.Шишкин дали мне посмотреть верстку, я бы кое-что обязательно убрал. Приходится страдать из-за своего легкомыслия. Убрал бы и о Кирееве и Волгине.
Утром по непонятной для меня причине вернулся к неприятному старому и прочел статью о себе в компилятивной книге В. Огрызко «Кто делает литературу». Талантливо составленная из чужих раскавыченных (и закавыченных) мнений статья. Цитаты противоречат друг другу и часто не компонуются. А мы их сапогом! Каждая такая цитата оборвана на нужном, чтобы создать определенное настроение, месте. Если, по мнению Огрызко, я «имитатор» и ремесленник, то, исходя из его же суждениий, ремесленник очень неплохой. Горжусь.
7 сентября, четверг. В три часа назначили собрание коллектива, которое я, обычно, проводил в самом конце августа и, по возможности, в день зарплаты, чтобы не гонять людей лишний раз. Народа было немного, даже наши проректоры Сорокин и Горшков доблестно отсутствовали. БНТ прочел довольно внятный, хотя и в замедленном темпе, доклад. Это приемные дела и будущие планы. Отнесся я к этому как к детскому рассказу, понимаю счастливую радость оттого, что набрали много платных студентов, и ребята оказались ничего, и парней много, но все это для меня уже пережитое. В планах много замечательных воздушных замков и иллюзорных мечтаний, но в принципе хорошо, что Ужанков пишет письма и ходит с ними. Здесь практический интерес: Ужанкову нравится ходить и, может быть, из этого что-то получится. Мы так долго стреляем по цели, что стена должна дать трещину. Пока все идет в соответствии с той стратегией и теми планами, которые вырабатывал я, ничего нового, никакого приварка пока нет. В конце собрания я сказал несколько слов. О проблеме аттестации, о работе деканата, где опять не сделали памятку студентам. С расписанием по курсам, телефонами и адресами физкультурного диспансера, потому что М.В. Иванова, как всегда не хочет никакой дополнительной работы. Я еще по этому поводу напишу докладную записку. Высказал озабоченность слишком большим числом платных студентов: известно, когда студентов с несколько пониженными возможностями, т. е. «платных», оказывается на курсе больше 20–25 процентов, то курс или семинар «садится».
Утром написал все же две странички в роман. Пока он опять остановился, полной ясности нет. Вечером довольно долго читал материал Марии Бессмертной. Талантливая девочка с письмом, которому можно позавидовать. Ее короткие рассказы — интонация и внутрення уверенность, но это почти дневники. При первом чтении во время приемных экзаменов я ее недооценил. Раздумываю теперь, в какую сторону гранить. Началось: семинар в субботу, а я схожу с ума уже со среды.
8 сентября, пятница. День сложный, я скорее веду себя как свободный и очень любопытный человек, нежели как писатель, который должен все время работать и вести себя осмотрительно. Позволяю себе то, что давно запретил: в один день два или три каких-то дела. К двенадцати подъехал к Московскому отделению вместе с Максимом Зашевым, были и другие авторы «Российского колокола», отправились на ВДНХ на Книжную ярмарку.
Был я там недолго, но мне показалось, что понятие ярмарка начало нагло перевешивать понятие книжная. Уже у входа меня встретил какой-то телевизионный целитель со своей книжкой. Потом возле одного из стендов плясали три почти голых манекенщицы. Потом за сто рублей можно было купить любую книжку Букеровского лауреата. Но английские лауреаты, в отличие от Донцовой, у нас принимаются плохо. Были, конечно, и книжки превосходные, но мне показалось, что книжный рынок у нас маргинализируется. Русский купец и предприниматель, он все же остается русским купцом, желающим содрать все и сейчас. Даже собственное будущее его волнует не очень сильно. В собственном будущем он уверен еще меньше, чем в будущем своей торговли. Боже мой, а сколько никому не известных писателей, которые со всех стендов кричат, какие они гениальные!
Довольно трудно говорить в аудиторию, которой, по сути, нет. Но тем не менее микрофоны и трансляция были в полном порядке, и я надеялся, что сказанное хоть как-то западает в ухо тем, кому это интересно. Я говорил о феномене появления нового журнала, что попыток немало, но приживаются журналы очень редко. Перед этим очень убедительно говорил Замшев. Когда я отвечал на вопрос какой-то забежавшей на «огонек» слушательницы, перепутал двух писателей Потемкина и еще кого-то. Увы мне, бедному!
Вот что значит ездить без машины. К трем часа я успел даже на встречу с Амосом Озом, писателем из Израиля, роман которого я только что прочел. Боюсь, я был единственным читателем этого писателя. Ребята наши, которые все отвязные и раскованные, вопросы задавали, так сказать, с вершины холма. Бориса Николаевича заинтересовал важный, но технический вопрос: каким образом Оз стал членом редколлегии в «Континенте» еще Максимова? Тут я сразу вспомнил, как именно БНТ водил меня в гости к Максимову, жившему где-то на бульваре Фоша.
Все прошло, с моей точки зрения, очень удачно. Я всегда переживаю, что наши студенты на подобные встречи ходят редко. В свое время я буквально загонял их на подобные собрания. На этот раз в качестве публики отмобилизовали первый курс, сняв его со старославянского языка.
Сначала Оз рассказывал свою биографию. Ему 67 лет, самый свой знаменитый роман «Мой Михаэль» он написал в 24. Родители из России. «Между собой они всегда говорили по-русски, чтобы я не понимал». Говорил о связи русской и русской еврейской культур.
Дальше рассказывал о возникновении современного государства Израиль и второго извода, «возвращенного» иврита. «Большинство людей, которые создавали наше государство прибыли из России». Далее (по записной книжке): «В русской литературе существует пласт еврейских генов». «Дедушка, который вырос в Одессе, никогда не произносил слово Россия, держа руки в карманах». О терзании перед чистым листом бумаги. Дальше шло много интересного, но, видимо, много раз использованного в выступлениях, среди этих привычных метафор возникали и точные наблюдения опытного писателя. «Всегда начинайте рассказ голосом того героя, которого вы хорошо знаете и видите».
Дальше пошел очень интересный рассказ о возникновении иврита. Это язык, на котором люди говорили 3500 лет назад. «То, что на иврите говорят сейчас, Иисус Христос понял бы в значительной степени». «Если бы он обратился ко мне, я бы понял каждое слов». 1700 лет иврит был языком мертвым. Им пользовались, как латынью в церкви и науке, лишь в синагоге. О литературе на иврите в средние века в Испании — самое либеральное время. Литературу создавали раввины, это была любовная, эротическая, даже гомосексуальная литература. Во, давали! В ХУШ в России создавалась проза на иврите. Писали, но не говорили. Назвал какого-то еврейского гения, который создал современный словарь иврита, причем сам придумал 6000 слов. Иврит, как единственно средство общения при переселении евреев в Израиль. В начале 90-х Х1Х века на иврите говорило несколько сот человек. Сейчас на иврите говорят 7 миллионов, это больше, чем во времена Шекспира, говорило людей на английском языке.