Свою работу Вадим Чуркин завершает насколько кокетливо: «Почетный дворник Литинститута Чуркин В.В., 9 октября сего года». При всем это существенный компонент: Вадим учится в институте с 1993 года по настоящее время, по 2006 год. И в своем предисловии к работе он, как некую грустную константу, отмечает: «В 1992, в апреле, поступил в Высшее военно-морское училище им. Фрунзе на штурманский факультет. В апреле 1993 г. был отчислен из училища по неуспеваемости». Что-то у паренька не заладилось тогда, не очень хорошо складывалось и в Литинституте. Причина этому – не нерадивость, не отсутствие знаний, а какая-то глубинная психическая заторможенность, какое-то определенное и, может быть, счастливое свойство характера.
Вот что, приблизительно по такому же поводу, пишет классик английской литературы Дж. Фаулз:
«У меня давно сформировалось убеждение, что отсутствие памяти (справочной, энциклопедической), которой обладают хорошие преподаватели, есть величайшее благо для создателей художественных произведений, одной из самых собственных причин – почему из высокоинтеллектуальных университетских преподавателей, да и из ученых, редко получаются приличные писатели!»
Что касается «приличного писателя» – есть уверенность в том, что В. Чуркин именно по кафедре литературного мастерства удачно закончит институт, и эта уверенность меня не оставляла никогда, и вот мы имеем просто и легко написанные, с какой-то удивительной неторопливой пристальностью, рассказы о студенческом быте и жизни. Только один рассказ, о работе на бумажном комбинате, немного выбивается из общей тематики, но здесь, так сказать, первооснова, та нищета и мизерабелъностъ жизни, из которой произошел сам Чуркмн. Где-то, от своего ли лица, от лица ли своих героев, он справедливо писал, что в крайнем случае родители могли помочь своему сыну-студенту лишь банкой варенья или мешком картошки, которые пересылали со знакомым проводником. Вот такою жизнью жил и Вадим Чуркин, подрабатывая институтским дворником. И эта жизнь с беспощадной фотографическом четкостью отразилась в его рассказах. Все пристрастия здесь налицо: страстная привязанность к компьютеру, к миру иллюзий, любовь к продукции телевидения, особенно к той, в которой кипят настоящие страсти к футболу, забота о еде – в общем, скромный и тяжелый быт чуркинских товарищей по общежитию, любовь, которая на разных этажах – ну, где не разврат, а «совместное ведение хозяйства». Все это он пишет четко, ясно, остро и сюжетно увлекательно. Но всё это мне, в известной мере, было знакомо. Новостью стал очень интересный, глубокий реферат о самом Вадиме, о его привязанностях к литературе, об авторах, которых он читает, о реализме и постмодернизме, о духовном начале в литературе, о слове и Боге. И все это изобилует очень точными, иногда и оригинальными положениями и деталями, не выписанными, как часто бывает, из учебников и энциклопедических статей, а пропущеными через собственное сознание. Можно говорить даже о чуркинском литературоведении и чуркинской философии. Я отчетливо сознаю, что в известной мере это философия литературного маргинала, что-то напоминает и нашего бывшего выпускника Романа Сенчина, и выпускницу Маргариту Шарапову.
Но есть и собственный компонент: фатализм, христианское смирение перед текущей жизнью. Но, как сказано в Священном Писании, хромые внидут первыми. Думаю, что и Чуркин, если ему перепадет хоть капля энергии, может оказаться в числе тех, кем гордится Литературной институт. Дли меня бесспорно, что это не только «бакалаврская» работа, но работа вполне достойного специалиста, да и специалистов такого уровня найдется не слишком много.
Прощаясь с Вадимом, я с грустью ощущаю некоторую недовыполненность своего долга перед ним – закончить бы ему еще и пятый курс, а не останавливаться на этом тоскливом бакалавриате. Может быть, это тот случай, когда мы сочли бы нужным рискнуть и дать образование за счет института.
Руководитель семинара профессор С.Н. ЕСИН
Днем обедал со Стояновским и высказал ему давно созревшую в моей голове мысль, что это сейчас, пока его нет в письмах Дьяченко, он с этим самым Дьяченко возится, но и он появится. Высказал также мысль, что его стремление остаться за схваткой, втайне инициируя движения против меня, долго не сохранится: он может появиться в ближайшем подметном письме. Толя вообще странный человек. По рассказам моих девушек, он, заходя на кафедру, сразу спрашивает: ну что происходит, какие слухи, сплетни? Я также сказал Мише, что его постоянные конференции с Дьяченко, какие бы они ни были, это нелояльно по отношению к Тарасову, который тоже фигурант письма. Это сейчас Дьяченко обвиняет его, что он ставленник Есина и незаконно, нелигитимно выиграл выборы; со временем появится, за что можно действительно зацепить, кто-нибудь подскажет.
В четыре провел семинар по повести Ани Морозовой. Критики было довольно много, но ребята все же согласились, что материал для дипломной работы есть. По обычаю отбивал прошла от Ромы Подлесских и некоторых других суровых критиков.
Вечером звонил Юрий Васильевич Бондарев. Хвалил мои дневники в «Современнике». Читал и сам, и его жена Валентина. Что-то «Дневниках» было о нем, надо бы посмотреть.
14 октября, суббота. Почти три часа вел семинар первого курса. Переносить на субботу приходится потому, что в понедельник еду в Ленинград. Мы с Максимом продолжаем публичную литературную деятельность: он будет читать стихи, я «Хургаду». Приглашает Мойка, 12, Сергей Михайлович Некрасов. Чтение будет в Лицее, во вторник, оттуда мы сразу на вокзал и на поезд. Опять проблема: что читать, что одевать, как обойтись с деньгами? Билеты Максим уже взял. У Максима, кстати, вышла подборка в «Дружбе народов».
Семинара собрали по поводу рассказа Анны «Девочка». Маленький рассказ в 10 страниц. Здесь много искреннего, но пока мало художественного, дай Бог, все появится. Девочка 17 лет уходит из дома к 35-летнему бугаю. В отличии от Лолиты она своего партнера любит. Семинар построил так: час читал и комментировал главу из своей книги «Власть слова», то место, которое посвящено рассказу как жанру – теоретическая часть; потом обсуждали наш конкретный рассказ. Читал также мемуары Трошина, мне предстоит написать к ним предисловие. Вот какая вылезла подробность: первое отделение концертов Марлен Дитрих в Москве вел именно Трошин. По этому поводу было чуть ли не решение ЦК.
На дачу уехал только в четыре. Это уже случалось прежде: через Профсоюзную пробивались чуть ли не два часа, после «Ашана» на Калужском шоссе и «Икеи» все сразу стало свободно. Вся Москва ездит в эти гигантские супермаркеты. Не думаю, что за продуктами: это еще свободное и доступное времяпрепровождение.
Перед отъездом из дома заглянул в «Труд». Закрыли еще какие-то казино с грузинскими именами владельцев. Самое интересное: ни одно из этих закрытых учреждений не платило нормальных налогов. Если мне не изменяет память, то общий налог ввели, чтобы бизнесмены перестали давать своим служащим деньги в конвертах. Получается, что и при этом государству «отстегивают» не все, а самую малость. Вырастили класс замечательно ловких жуликов. Демократия – вернейший путь к коррупции. Докажите мне, что это не так.
15 октября, воскресенье. На даче все шло по ускоренной программе. Обед, сбор яблок, дневник, баня. Благодаря С.П. и его тесной связи с визуальными искусствами, (он покупает диски с фильмами) на даче я часто смотрю кино по компьютеру. Внизу звон веника и вода (я больше двух парений не выдерживают), а наверху, в моей комнате пошел киносеанс. В прошлый раз смотрел «Парфюмера», ничего особенного, да и сам роман, как мне кажется, не так хорош, как о нем говорят. Хотя в нем, конечно, много умного, – а почему коммерческое не должно быть умным? Роман обязательно перечитаю.
Яблоки упорно собираю и вожу в Москву: замечательный, говорят, из них делают компот у нас в столовой для студентов. Я думаю, на пару компотов еще осталось на траве и на деревьях. Яблоки, что еще висят, я стараюсь снимать специальным шестом, чтобы сложить в подвале, каждое завернув в бумажку. Для этой цели приходится рвать старые журналы. Прошло лет пятнадцать, как собственно журнальная традиция прервалась, а я еще ни разу ни в один журнал, тьма которых хранится на полках, не заглянул. Хороши яблоки, завернутые в «Октябрь» и «Знамя».
Вечером звонила Светлана Николаевна Лакшина. Поговорили о статье в «Литературной России». Кажется, ее писал тот же «заказной» автор, что и о моем «Марбурге». Я его не читал, но теперь обязательно возьму из библиотеки. Какой в этом смысле молодец Рекемчук: когда бывает в институте, обязательно заходит в читальный зал. Меня-то писательские новости совсем не интересуют. Светлана Николаевна подсказала мне и о источнике моей цитаты в «Современнике» о Ю.Бондареве. Я, оказывается, вспомнил его выступление на парконференции – о самолете, взлетевшем в неизвестное. Может быть, я напрасно недооцениваю эти подрезанные публикации в «Нашем современнике»?
16 октября, понедельник. Поехали на дневном поезде и замечательно провели все 8 часов. Как хороша поездная еда: можно есть бесконтрольно, ссылаясь на дорогу. Как хорошо и поездное чтение. Всю дорогу я читал большой том Лакшина, который долго стоял у меня на полке. Вот оно верхоглядства: все, мол, знаю, ничего нет там нового. А новое есть. Сначала с жадностью читал отповедь Солженицину, «Бодался теленок с дубом». Названа она чрезвычайно деликатно: «Солженицин, Твардовский и «Новый мир». Труд его, как понимал и сам покойный В.Я.Лакшин, неблагодарный. Он заведомо не победитель, вернее – победитель моральный, а яркий, торжественный нобелиант – всегда будет прав. «Ореол всемирной славы дал ему долгожданную обеспеченность и безопасность. Твардовский в могиле. И я чувствую на себе долг ответить за него. Зная наши условия, Солженицын, возможно, надеялся, что мне и другим людям, не принадлежащим к числуказенных публицистов, придется промолчать и сглотнуть его мемуаристику молча».