Читаю сразу несколько книг. Я, кажется, уже писал, что читаю жзловскую биографию «Франсуа Вийона». Ее написал Жан Фавье. Какой блеск, какие подробности и какой литературный талант. Не даром академик. Интересно, что в России мы подобную академию создать бы не смогли, ее состав немедленно был бы опознан, как узко клановый. Соседство Солженицына с Быковым и Славниковой невозможно.
Теперь – к книге. Поражает – сохранившееся в архивах судов и церквей той поры. Сама непререкаемость их постановлений. Хотя есть и то, что роднит наших ученых юристов и судейство французских. Те же самые ученые юристы и судьи, которые приговорили к сожжению ведьму Жанну д'Арк, через два года, посмертно ее оправдали (во Франции принято говорить об «аннуляции осуждения»). Меня при чтении восхитило «королевское прощение», которое давалось очень широко. Здесь и прагматизм, и понимание, что всех не пересажаешь. Хотя – и тогда, и у нас сейчас – надо бы через одного.
28 августа, понедельник. Утром, хочешь-не хочешь, пришлось поехать на работу. Здесь две причины: именно в этот день закончился отпуск и вдобавок ко всему с воскресенья у меня вдруг заспух и покраснел левый глаз. Еще утром, когда я проснулся, то почувствовал, что-то не в порядке. Зеркало тоже показало лик не самый веселый, глаз затянулся в щелочку, веко распухло, придав взгляду не свойственную мне торжественность. Вечером по дороге домой заехал в аптеку и купил «Альбуцид», думал, как всегда при конъюнктивите, все быстро пройдет. Но не тут-то было. Утром решил поехать к окулисту в глазной институт на Мамоновский переулок. Там всегда, хотя и не очень быстро, но глаза лечат качественно. До того, как отправиться к врачу, успел продиктовать Е.Я. поправки к моему вступлению на конференции в галерее И.Глазунова. В общем, после всех уточнений, получилось так:
Счастье мифа
Мое знакомство с Ильей Сергеевичем Глазуновым состоялось много лет назад. До этого были легенды, разговоры в обществе, очередь на его выставку, два раза окрутившая Манеж, утверждающееся в большом искусстве имя, рождающийся миф; сохранилась и дата этого знакомства – 2 сентября 1979 года.
Глазунов уже тогда был фигурой столь легендарной, что на это знакомство я никогда не осмелился бы пойти сам. Крупный мастер, художник, который портретировал венценосных особ, и – начинающий писатель. Кое-что у меня тогда появилось в журнале «Юность», но «Имитатор» не был даже задуман.
Я шел на это свидание вместе с космонавтом Джанибековым, с которым был знаком, так как занимался космическими делами. Мы пришли в огромный дом Моссельпрома, в знаменитую башню, дом-музей, дом-картинную галерею. Играла тихая музыка, хозяин был мил и обаятелен. Хорошо помню – напоил чаем и покормил, была «отдельная» колбаса, которая тогда пахла как сейчас пахнут деликатесы… Когда мы уходили, И.С.Глазунов подарил мне большой рисунок, сделанный фломастером тут же, при мне, т. е. я как бы вынудил его, принеся с собой огромную гостевую книгу. Здесь всё было символично, хотя, полагаю, что символы были уже «наезжены», уже привычны. Огромная лестница, на которой где-то в середине обозначен точкой человек; дерево, небосвод, церковь. Человек поднимается к храму. Лестница обозначает задачу каждого, наверное и самого Глазунова, подняться на самую вершину. Судя по всему, задача выполнена.
Сегодня мы собрались на Конференцию, посвященную творчеству И.С. Глазунова, в залах Галереи. Пока я сидел в нашем центральном зале, я разглядывал картины, висящие на стенах. Практически, это удивительное состояние и удивительное чувство – оказаться в центре обступивших тебя со всех сторон лиц нашей истории. В этом смысле место это какое-то волшебное, заставляющее думать и о нелегком пути русской истории и о самом художнике, дерзнувшем этот путь определить. Но сегодня мы говорим совершенно о другом – о выставленных в соседнем зале этой галереи замечательных рисунках к произведениям Ф.М.Достоевского, 8 рисунках, уже бесспорно вошедших в классику, в галерею портретов героев русской литературы. Я невольно вспомнил, разглядывая их, одно из соображений В.Набокова, сказавшего, что человек должен быть счастлив, если история только прикоснулась к нему полою своего плаща. В этом смысле уже даже как автор только этих рисунков И.С.Глазунов – тот самый счастливец. И в этом его огромная заслуга перед нашим искусством. На этой Конференции уже неоднократно и очень точно говорилось о том (и это вполне естественно для каждой эпохи), что существует огромное количество писателей, артистов, художников, которые активно действуют в наше время. И тем не менее, имена их очень слабо известны широкой публике. Имен «на плаву», имен первого ряда в каждой эпохе немного. Обычно о таких именах говорят. Приведу пример.
Сначала несколько слов о том, что моему роману «Имитатор» достаточно искусственно приписали прототипы. Но прототипы для писателя почти всегда неинтересны, его больше интересуют т и п ы, они более величественны, они возвышаются над мелочами быта и ежедневными ассоциациями. В свое время я писал, отвечая любителям, желавшим связать в «неразрывную цепь» меня, моего героя и знаменитого русского художника. Но вернемся к первоначальной мысли. Во время моих встреч с читателями, в тот момент, когда вышел роман «Имитатор» и когда интеллигенция судорожно искала в своих рядах прототипов, мне неизменно задавались разные коварные вопросы, и каждый раз, почти в любой аудитории я проводил один и тот же наглядный эксперимент. Я спрашивал у аудитории: поднимите руки те, кто знает художника Глазунова, кто может представить себе хотя бы одну его картину, кто в своей памяти держит хотя бы одно лицо с этой картины или портрета. В таких случаях руки поднимала вся библиотека (как правило, такие конференции происходили в библиотеках). Я шел дальше. Теперь поднимите руки те, кто знает художника Шилова и кто знает его картины. Рук поднималось значительно меньше, что-нибудь около половины. Теперь поднимите руки, кто знает одного из таких художников – и я называл Осовского, Нисского, братьев Ткачевых. И тогда поднимались в лучшем случае две-три руки, или даже одна рука. И после этого я обращался к фантазерам, так хорошо придумавшим, с их точки зрения, прототип моего героя: «Получается так, что если вы не обладаете знанием большого количества ассоциаций, не знаете имен многих художников, которые могли бы стать героями моего романа, вы, в принципе, привязываете моего героя к первому знакомому вам имени». Понятна моя мысль? Как я уже сказал, Набоков писал о счастье любого художника остаться в истории. Продолжая его мысль, можно говорить о высшем ранге жизни в искусстве, о человеке, создавшем в искусстве свой собственный мир. Такие люди есть всегда, они существуют в науке, в литературе, в живописи.
Сегодня мы говорим о Глазунове как об иллюстраторе Достоевского. И я со всей ответственностью заявляю, что существует Достоевский Глазунова. Что бы мы ни читали из великой классики, какие бы внутренние картины в этот момент ни стояли перед глазами, – наши память и воображение играют с нами по точным законам психологии: перед глазами встают всегда иллюстрации, виденные, видимо, раньше, которые создал Глазунов. Конечно, искусство неостановимо, и, возможно, придет новый художник, который предложит нам другую систему видения. Но что поделаешь, пока, когда мы говорим о Гоголе – мы видим рисунки Баклевского, когда о Библии – вспоминаем знаменитого иллюстратора Библии Гюстава Дорэ, когда говорим о Кола Брюньоне Ромен Роллана – всегда думаем о знаменитой «вишенке» Кибрика. Как ни грустно, но с этим приходится считаться. Миф создан, и нужна невероятная сила художественного прозрения, чтобы его разрушить и вместо него предложить свой.
Один из самых счастливых моментов жизни художника Глазунова, исторического живописца и портретиста, это рисунки к творчеству Достоевского, ставшие мифом искусства, мифом Достоевского, мифом Глазунова, и, как я уже говорил, образы Достоевского мы теперь не видим вне этих рисунков. Причем феномен этот распространяется и на другие виды искусства. Я хорошо знаю театр, отчетливо представляю себе достижения кинематографа, разбираюсь в том, что «варится» в каждом художнике, и трудно сказать: кто у кого что взял и что с этим делать (в этом одна из особенностей искусства). Но мы всегда можем оценить результат, выделить его из хаотическиго нагромождения влияний, мотивов, зависимостей, и можем сказать кому этот результат принадлежит: «миф» Достоевского в русском изобразительном искусстве принадлежит И.С.Глазунову.
29 августа, вторник. К уже давно запланированному вручению премии Москвы вдруг внезапно прибавился экспертный совет по наградам Минкульта. На этот раз решил отправить машину с Витей в институт, а сам вызвал институтскую машину. По дороге из дома шофер Миша пожаловался на свои житейские трудности. Живут они в самом центре, чуть ли не на Трубной площади, выселяют из старого дома, но людям, привыкшим к этому району, дают что-то не то. Идет знакомая бюрократическая возня, при которой чиновник никогда не проиграет. Квартира коммунальная, здесь особые сложности. Начальство понукает соглашаться, угрожает, что может заселить в свободные комнаты таджиков или узбеков-дворников.
Москва в коммунально-рабочем смысле поделена. Об этом мне рассказывал еще Андрюша Мальгин, когда я был у него в гостях. Район Трубной – это таджики, в других районах татары и узбеки. Бедная пришлая молодежь обязательно приносит своему старшему – «смотрящему» – чуть ли не половину зарплаты, оставляя себе копейки. Кражи, разбои, нападения – в том числе и отсюда. Раньше лидировали азербайджанцы, теперь, судя по телеящику, – армяне. Наших русских ребят показывают реже, но сегодня отличился один семнадцатилетний удалец. Попытался изнасиловать одиннадцатилетнего пацана. Милиция отбивала негодника от разяренных жителей. Но это все, так сказать, попутно.
Утром дочитывал «Моего Михаэля». Делал это уже с некоторым трудом, характеры давно обрисованы, дальнейшее действие практически известно. Книга сильная, обрисовано сумасшествие еврейской женщины и ее «духовный» адюлтер. Много замечательных частностей, например этюд Иерусалима. Москву еще никому так, как следовало бы, описать не удавалось. А с какой поразительной оглядкой на русскую литературу все составлено! Я не критик, подробно разобрать не смогу, а кратко. Здорово, но чего-то не хватает. Это не русский роман ясной метафоры, здесь прелестные частности.