Особая роль здесь музыки и песен, сочиненных Колей Романовым. Лучше было бы для фильма, если бы здесь был известный композитор. Поет он сам, конечно, превосходно, но все равно в музыке все время прорываются привычные ходы. Особо надо говорить, видимо, о двух актерах – Богдане Ступке, с его невероятным внутренним темпераментом, и о брате самого Черницкого, Юрии – у того тоже замечательный внутренний ритм.
Я говорил со сцены почти в самом начале. Вспомнил институт, наше знакомство, пожелал, чтобы получилась не одна серия, а все 12 фильмов.
Продолжаю настойчиво читать Людмилу Улицкую. Я еще, конечно, буду приводить из нее разные эпизоды, но все же должен сказать, книга превосходная. Над ней хочется думать.
Последний эпизод такой. Один из героев Улицкой рассказывает, как были укреплены Голанские высоты, это однообразное и пустынное плато. С этих высот можно было обстреливать весь Израиль. Там было огромное количество подземных сооружений и техники, несокрушимая твердыня. Но в командовании арабских войск был один засланный израильтянин. Вот он дал совет. В подземельях тускло и неуютно, солдатам, дежурящим у приборов и механизмов, нельзя безопасно выйти покурить на свежем воздухе. Давайте у входа в каждое подземелье посадим по дереву, и тогда, даже если солдат выйдет наружу, под сенью листвы его не будет видно. Согласились недальновидные арабы. Через десять-двадцать лет деревья выросли. По ним, как по опознавательным знакам, в десять минут этот укрепрайон и был уничтожен, снесен с лица земли израильской авиацией во время шестидневной войны.
27 февраля, вторник. Каждое утро переговариваюсь по сотовому с В.С. Она так быстро сдает. Ее голос тих, она с трудом и огромными паузами подыскивает слова. Вечером, когда через парк я возвращался домой, позвонил Дима Хазарашвили. Он даже назвал мне явление: алюминиевая дисперсия, Это осаживаются микроскопические частицы трения в аппарате от многолетнего гемодиализа. Писать обо всем этом не могу, просто нет сил. Когда я думаю о собственной смерти, то очень боюсь Москвы. Наверно, я хотел бы быть похоронен, так же как Соколов-Микитов, в Гатчине или на кладбище в Обнинске, это для меня родные места.
Сегодня опять смотрел, как шесть или семь лет назад, новый фильм очень обидчивого режиссера Игоря Апасяна «Граффити». Фильм огромный, 120 минут. Это какая-то распадающаяся эпопея, где автор, как поющий в песках пастух, не может остановиться. Героя-художника играет 27-летний Андрей Новиков, которого я помню еще мальчиком в фильме «Вино из одуванчиков». Продюсер Максим Хусаинов, мой сосед по этажу, он беззлобный и славный малый, говорит, что затратили на фильм что-то около 1,5 миллиона долларов. Я полагаю, что не лучшим образом повлияла на фильм недостаточность небольшой новеллы никому неизвестного Н. Башко «Лица на облаках». Молодой художник случайно оказывается вместо преддипломной командировки в Италию в глухом селе и там пишет панно с портретами сельчан. Все это на фоне какой-то дикой фантасмагории. Ощущение, что фильм сделан для просмотра японцами или парижанами. По их восприятию начинает работать еще один могучий фактор: «вон как у них в России». С каким наслаждением я бы дал этому фильму хоть главный приз, если бы судил от имени малайзийцев или папуасов. А у нас на родине лучше. В фильме замечательно играет старый, много лет не снимавшийся актер еще Полоки, Виктор Перевалов. Как жаль, что отдельные эпизоды не складываются.
Утро началось с документального фильма о Николае Коляде и уже ставшем знаменитым «Изображая жертву» Кирилла Серебрянникова. Лучшим из них, самым теплым мне показался все же фильм о Коляде. Я снова вспомнил, что дал в свое время в Свердловск разрешение на открытие специальности драматургия – вокруг Коляды. Конечно, здесь никакого режиссера, по сути, нет: все играет, придумывает, двигает сюжет сам Коляда. Судя по всему, в его маленьком театре, вокруг которого и разгорается сыр-бор, своеобразная и занятная эстетика. Наверное, и сам театр существует на «авторские» Николая. Прав ли Коляда, или нет в своем давнем споре с поэтами, которые его давным-давно пустили в свой лубяной домик, я не знаю, но через прессу он продавил именно свою ситуацию и, кажется, выиграл. Для меня здесь определился и жанр – современное киножитие.
Как часто со мной случается, по началу пришел в дикий восторг от «Изображая жертву». По крайней мере, это новый взгляд на молодых, на их отношение к жизни и обществу, а главное, к себе. Так нов, остер и критичен взгляд на современного молодого человека, опасного в своей агрессивности. По крайней мере, запомнился Юрий Чурсин с ледяным безумием в глазах. Молодой человек в следственных экспериментах изображает жертву. Эксперимент снимается каждый раз на пленку. Потом фильм постепенно стал распадаться на эпизоды, часто концертные, как с Ахеджаковой. Остановить ее, кажется, нельзя: каждая ее роль – это плач! В конце – огромный монолог дознавателя с неоправданным количеством мата. И это уводит все в глубокие маргинальные области. Между глубиной и достоинством искусства Серебрянников выбирает популярность. Вот тут я вспомнил большую цитату из Вл. И. Новикова о мате в литературе. Не благородно! В.И. Теличкина, которую зал встречает очень хорошо, меня просвещает очень точно в искусстве актерской игры.
28 февраля, среда.Не очень-то получается жить с тихим незамутненным сознанием, работать, радоваться жизни и искусству. Несмотря на все просьбы подождать до моего возвращения в Москву, В.С. во вторник все же собралась делать операцию. Ей надо перекрыть одну из фистул, делает она эту операцию уже во второй раз, потому что у хирурга, хотя операция и небольшая, под местным наркозом, что-то не вытанцовывается. Тем не менее во вторник места ей в отделении не нашли, она вернулась домой и вот в среду решила снова ехать. Уже где-то к двенадцати я получил во время фильма от нее известие, что операцию ей сделали, но она забыла дома или потеряла по дороге лекарство, и я из Гатчины координировал действия Вити по доставке лекарства. У Вити тоже несчастье, ему не там разрезали десну, он все время ходит в платную поликлинику с зубом. Нервничаю и переживаю за всех.
Сам простужен, после первых дней мороза в кинотеатре у меня гербес. Когда, проведя весь день на кинопросмотрах, вернулся в гостиницу, в полночь выяснилось, что отсутствует Виталий. Как я уже говорил, Максим, увлекшись собой и своими отношениями с Алисой, совершенно ребят забросил, они расползлись по своим норам. Лишь в 2 ночи Виталика отыскали где-то в недрах милиции и вытрезвителя. Что он пьет, еще полбеды. Но после очередной киногулянки он забрел в зал игровых автоматов и начал там читать свои стихи, отвлекая игроков от выдаивания у них денег.
К моему удивлению и несмотря на слухи, мне понравились и «Гадкие лебеди» Конст. Лопушанского и «Последняя дуэль Пушкина» Н. Бондарчук. Надо только ко всему подходить с позиций задач, которые ставит произведение. Что касается фильма Бондарчук, то ведь на эту тему никто ничего не снимал лет тридцать и не сможет еще снять лет двадцать пять. Хорош, хотя, наверное, с точки зрения ортодоксального пушкиноведения не то говорит, сам Пушкин – Сергей Безруков. Здесь он себя полностью реабилитировал после Есенина. Фильм зал принимал превосходно, не шелохнулись. Хотя некоторое сомнение вызывает его постоянная истерика и стремление «завалить» Наталью Николаевну. Для многих здесь обилие лиц русской истории первой половины Х1Х века – Вяземский, Карамзина, Жуковский – появляется будто с переводной картинки. Есть еще аргумент: простая, народная публика Пушкина практически позабыла, а здесь ввернули народу школьную версию, дуэли, убийства, врагов, дворцовой камарильи, Геккерена. Ну, и пусть, пусть переживают, смотрят на чужую жизнь, смотрят, наконец, на полную семейную жизнь и учатся, хоть чему-нибудь. Недостатки есть и существенные: нельзя было снимать с точки зрения Данзаса и Дубельта, и плох после Названова царь, и мала общая культура у фильма, и плохое знание материальной культуры, и плохо ходят, и плохо или не то танцуют, и бедные дворяне одеты, как аристократы и т.д. Но сделано это с добрым чувством и любовью к Отечеству и, чувствуется, на малые деньги. Спасибо.
Фильм Лопушанского – это просто большое кино, намертво врезающееся в твое сознание, как хороший роман, здесь сделан каждый кадр, все продумано и укрупнено. Все разговоры о влиянии «Сталкера» Тарковского не очень существенны, хотя вправе иметь место. Но это – движение искусства. Что поделаешь, все влияют друг на друга, и завоеванное становится общим, принадлежащим всем. Как обычно, Лопушанский еще и внимательно следит за общественной жизнью. Это фильм о цинично брошенных детях, о поколении, которое отплыло от брега жизни.
Показали также еще два документальных фильма. Это как влюбленный в себя, в свою речь и в свою деятельность, настойчивый и агрессивный Сережа Каледин ездит в детскую колонию, об этом он мне прежде рассказывал, но что он там делает, не очень ясно. Разговаривает и собирает материал. Будет еще одна повесть, переведенная на все языки мира. Показали также «Ангел-почту». Остановка в пустыне» документальный фильм о переписке Бродского. Фильм этот я недавно смотрел в «Российской газете», с тех пор мнение мое не изменилось. Из каталога узнал, что Олеся Фокина, автор и режиссер фильма, окончила журфак МГУ. Это о многом говорит в подходе. У филологов и журналистов МГУ подход определенно разный. Быстрые ребята.
Вечером приехали Алла Сурикова и Селезнева, мило поболтал с ними за ужином. Селезнева передала мне разговор с Андреевым: «Не унижайся и ничего не прости у Есина для Суриковой» Всем бы хотелось что-нибудь дать, но дать из призов особенно нечего. Мы с Генриеттой Карповной долго кроили то небольшое, что у нас было и что я привез. Пока, по большому счету, абсолютно бесспорен один Лопушанский.
1 марта, четверг
Утром все же позвонил Сергею Кондратову. Я укротил свою гордость, стал думать, что правда есть, наверное, и на другой стороне. Да, С.А. приехал, да, на работе, да, я ему доложу, – сказал на этот раз женский голос, наступила пауза, разные гудки в телефоне, уже я, бедный и несчастный проситель, подумал, что сейчас меня соединят… Нет, вердикт был обычный: мы свяжемся с вами после обеда. Как ни удивительно, а я так порадовался, что снял свое ожесточение и внутри себя нашел оптимальную интонацию. Второе удивительное: через пару часов, когда я еще сидел за обедом, «соед