Закрытие фестиваля, как и открытие, в этом году прошло очень неплохо. Вел его безотказный Вениамин Смехов, спокойно и иногда остроумно. Я сидел на первом ряду рядом с Макаровой, которая, кажется, была недовольна тем, что «Пушкин» не получил Гран-при, а то, что картина удостоилась еще и приза за лучшую операторскую работу – моя любимая Маша, – это-де не в счет. Кажется, недовольна была тем, что не получила Гран-при и Алла Сурикова. Она свои 132 килограмма энциклопедии тут же, на сцене, подарила районной библиотеке. Я порадовался за библиотеку, в которой есть и 90-томный Толстой, и энциклопедия Брокгауза и Ефрона, и теперь еще новейшая российская энциклопедия. В ответ на демарш Суриковой мы тут же подарили ей вазу с портретом Павла.
В самом начале церемонии вдруг вышел кто-то из городских властей и начал что-то стеклянно-художественное дарить Рязанову. Я успел заметить недоумение и бледность на лице мэтра. Что же он, интересно, подумал? Наверное, решил, что на этом все, как бывает с ветеранами, которых отправляют в отставку, и закончится? Пришлось тут же, пригнувшись, подойти к его жене: мол, это только начало, не торопитесь, это еще не решение жюри. Пожалуй, стоит впечатать и формулировки, с которыми вручались награды, тем более, что их почему-то на этот раз дружно все хвалили. Вот они: «Воссоздателю старых и создателю новых мифов, за дерзкое стремление сопрячь сказку с реальностью» – Рязанову; «За попытку преодолеть тревоги и фобии современной интеллигенции и выразить это в художественно-адекватной форме» – Лопушанскому; «За грустную историю, помогающую нам понять современность через драму прошлого» – Суриковой; «За попытку пережить сегодня трагедию последних дней Александра Сергеевича Пушкина» – Н.Бондарчук; «За благородство намерений и небезнадежность взгляда на современную русскую действительность» – Апасяну, режиссеру фильма «Граффити»; «За кинематографические фантазии, ставшие реальностью в нашем сознании» – Евтеевой за короткометражки (сочинил за завтраком); «За трезвый и ответственный подход к освещению проблем взаимоотношений литературы и власти» и пр. Я удачно совместил в формулировке и режиссера и ее героя – Чувайлову и Коляду: пусть сами делят и 1000 долларов и «Хрустальную розу», которые им добыли Лена Богородицкая и Михаил Иванович Кодин.
В гостиницу по подтаявшему снегу парка возвращался вместе с Алексеем Федоровым и Алиной Рудницкой, потом посидели немножко у меня в номере. Какие замечательные и умные ребята, в их разговорах и суждениях было что-то, примирявшее меня с действительностью и поднимавшее дух. Уже второй день В.С. не отвечает на мои звонки. Ах, как не хочется, чтобы все так быстро заканчивалось…
На вокзал ехал в одном автобусе с Эльдаром Рязановым. Очень интересно Э.А. рассказывал об «Андерсене», как возник проект во время чаепития с Путиным, как добывались деньги… Любопытно, что последние 15 лет перед смертью Андерсен жил в еврейской семье, где и умер. Вот тут и возникают размышления: если бы в фильме была ярче подчеркнута эта документальная и историческая деталь, то меньше было бы сомнений и по поводу датского короля с желтой звездой, и вторжения в фильм о сказочнике еврейской темы.
4 марта, воскресенье. Встретил Толик и отвез домой. Но уже через два часа я поехал в больницу. Тут выяснилось, почему В.С. два дня не отвечала на мои звонки: она так плоха после операции. Всегда аккуратная, сейчас выглядит ужасно – волосы спутаны, руки не ухожены, одежда запачкана. Лежит в той же палате, что и всегда, но теперь туда поставили еще вторую койку, на которой очень старая женщина. Описать все это я не могу, но как холодный писатель-наблюдатель вопрошу: откуда столько слез взялось у меня? Кого мне жалко – себя или наших почти пятидесяти лет вместе? Или я вижу таким же беспомощным и одиноким в будущем себя? В.С. почти не говорит, но по глазам видно, что сознание ей не изменило. Когда стал рассказывать ей о фестивале, стараясь скрыть свою растерянность и слезы, понял, что она меня слушает и что ей это интересно. За 1000 рублей две нянечки ее вымыли, постригли ногти и переодели. У ее соседки Дины Ивановны, которая тоже не встает, взял заимообразно памперс, завтра отдам.
Долго я не сидел, не было никаких сил, просто я оказался не готов к подобной картине. Еще нянечки, которые ее, кажется, уже похоронили, требовали, чтобы я снял с нее золотое кольцо, дескать, потом его уже не получишь. Тут я уже совсем разревелся, но, естественно, ничего снимать не стал. Все бы отдал, лишь бы была жива и здорова.
Уже когда я собрался уходить, ко мне подошла Наташа с какой-то женщиной. Оказывается, именно в пятницу, когда я еще был в Гатчине и к В.С. никто не ходил, ее в больнице продуло, поднялась до 39-ти температура. До этого она не требовала никакой помощи, вполне справлялась со всем сама, а теперь ее пришлось перекладывать в постели. Так вот за этот героический труд, выполненный, как я понимаю, за зарплату, женщина, которая подошла ко мне с Наташей, потребовала вознаграждение. Разве я боялся когда-нибудь грязной работы? Но если бы кто-нибудь из профессоров получал за 15-20 минут технического действа по 500 рублей! Я тут разозлился и произнес некий монолог, после которого просимые 500 рублей, конечно, выложил.
Дома автоматически готовил еду, когда Витя вернулся с дачи, писал, стирал, ходил в магазин за продуктами для В.С. По совету Дины Ивановны сосредоточился на детском питании. У меня тоже со здоровьем все расстроилось, те же симптомы, что и по приезде из Франкфурта, совсем не сплю. Все ушло на второй план – роман, работа, фестиваль.
Вечером созвонился с Димой Хазарашвили, племянником. Он обещает завтра вечером съездить со мной в больницу. Вечером же, по сотовому телефону позвонил Генриетте Карповне, обсудили фестиваль и все ее обиды. На этом фоне, как радостный момент прозвучало: Виталик Бондарев принес ей букет тюльпанов – в знак компенсации за доставленные хлопоты. Вот молодец парень! Ожесточенность Г.К. меня несколько удручает. Но я ее понимаю, приблизительно с теми же проблемами я столкнулся на следующий день после перевыборов ректора. Но я-то ко многому был готов: к предательству, подлости, забывчивости коллег.
5 марта, понедельник. Диктовка Е.Я.
6 марта, вторник. Еще до работы поехал на метро в больницу, благо уже добыл постоянный пропуск. Прошел мимо реанимации, даже не заходил из суеверия, не стал звонить и спрашивать. Заглянул в палату – кровать застелена, сердце сразу оборвалось. Но тут за моей спиной сестра или нянечка говорит: «Уже поехали, сейчас привезут». Через десять минут привезли, очень ловко с каталки перекантовали на койку. Лицо другое, другой взгляд и уже отзывается, четко реагирует, уже живой человек. Может быть, встанет?
Я уже хорошо понял, что ни на кого, даже на медсестер, хотя я им и плачу, надеяться не следует. Стал сам с ложки сначала поить чаем, потом дал половину баночки свиного паштета, потом опять поил чаем. Опыт прежних дней ясен – она была еще и обезвожена. Теперь моя надежда на то, какой ее привезут с диализа. Все как-то забыли, что у нее только что прошла операция.
В час тридцать начал семинар. Семинар всегда трудно проводить, если имеешь приличные тексты. Тексты Димы Иванова и Пети Аксенова я читал накануне до половины ночи. Хотя по обоим был готов, но Петин текст решил перенести на другой семинар. Дима представил целую гроздь маленьких рассказиков не без стеба, но остроумных и довольно точных. Каждый из них разбирать с ребятами было бы трудновато. Да и разбирать здесь можно только структуру. Моя основная задача: заставить двадцатипятилетнего Диму двигаться дальше, искать и, не забывая свое умение, забыть все остальное, чтобы двигаться к крупной форме. Дима сказал, что у него есть какая-то повесть на сорок страниц.
Еще до занятий попросил Алика сварить мне в столовой немножко куриного бульона. Потом этим бульоном я с ложки поил В.С. Да, терпеливо ухаживать за больными могут только родные люди. Чтобы заставить лежачего выпить чашку бульона нужно минут сорок. По пол– ложечки, с кусочком мяса, все время обтирая рот, чтобы не капнуло на рубашку.
В метро, когда ехал вечером в больницу и потом домой, читал газету. Как никогда много, пишут о фестивале. «Труд», например, поместил не только огромное интервью с Еленой Соловей, но и напечатал все формулировки, с которыми мы давали свои призы. Теперь наверняка украдут принцип, таких формулировок не было ни у кого.
7 марта, среда. Утром ходил к врачу в платную поликлинику. Все мои тревоги, с которыми я приехал из Гатчины, обошлись, хотя и не дешево. Потом черт меня дернул зайти к микологу. А наши врачи еще чем-то подторговывают, это обычная система. Как-то так получилось, что на семь тысяч я купил препарата, который должен был помочь избавиться от не видимого мне самому грибка на ногте большого пальца. В связи с этим вспомнил свой монолог, который произнес в больнице вчера, и несколько обогатил его деталями.
А так ли уж плохо живут эти самые медработники низшего звена? Да и так ли плохо живут и сами врачи? Если вспомнить, что медсестра прозевала у больной температуру в 38,8 градусов – лежит себе и лежит! – если вспомнить, что врач ушла домой, не проследив, чтобы больной с температурой в 39, 1 градуса своевременно, а не через четыре часа дали прописанный антибиотик, если эта врач уходит, не заглянув к больной в палату, то, может быть, она и заслуживает тех денег, которые получает? Боюсь, что прибавками мы ничего не повысим, по крайней мере, уровень медицины. Народ, насмотревшись телевизора, который талантливо объяснил всем, как живут на высоких этажах и как вообще следует жить, стал циничен и безжалостен. Но точно так же у нас ничего не получится и с ростом демографии при помощи одного «материнского капитала». Это все милые сказки нашего президента, который рассматривает жизнь из своего прекрасного далека.
К обеду приехал в больницу, покормил В.С., медленно, ложка за ложкой, вливал в нее чай с лимоном и по кусочкам, заставляя жевать, вкладывал в рот домашнюю котлету. Она сегодня практически не разговаривает, замкнулась, нижняя губа у нее также закаменела, как во время болезни у мамы. В этом я вижу упрек. Потом к ужину приехал с бульоном и курицей Витя, я опять сумел скормить ей почти чашку бульона и чуть-чуть курицы.