десь тоже необходимо подтверждать свое здоровье – оказался чуть ли не сифилис. Потом этот феномен объяснился: «простите, мы перепутали пробирки». Следующим оказался список детей, где все до одного ребенка были с церебральным параличом, других детей как бы и не существовало. Тогда молодая семья через знакомых узнала, что в Алтайском крае вроде бы с усыновлением все обстоит менее криминально. Там договорились, и ребенка даже отпустили в Москву, но вместе с ним пока дали лишь копии документов, по которым усыновить нельзя, то есть в любой момент ребенка могли отобрать. За оригиналы директор детского дома потребовала ту же магическую сумму – пять тысяч долларов. 5. 000 долларов.потребовала 5ма потребовала 5магическую сумму . менее криминально.высокопоставленных чиновников, но также чле
14 апреля, суббота. Заботы опять сжевали день. Витя уехал на дачу в Сопово, жечь с Толиком костер из сучьев с яблонь. Это зимняя наша чистка сада. Они должны еще привести в порядок дверь: дом потихонечку садится, и стал плохо закрываться. Я остался проводить и встретить В.С. Писал ли я, что в четверг после диализа она упала прямо в больнице и разбила голову, ее даже не хотели отпускать домой? Теперь за ней нужен глаз да глаз, а она порывается выйти в аптеку.
У меня еще правка дневника, какие-то детали, пропущенные впечатления. Чуть-чуть разобрался в доме, в своей комнате, читал Кюстина, дочитал первай томи пометил на полях, чтобы сделать потом карточки. В чем же поразительный интерес этого чтения? Вспомнил вчерашний вечерний звонок Саши Рудакова, который говорил, что ему принесли выпечатанные из интернета мои дневники за 2005 год, и он не мог от них оторваться. Я тоже не понимаю, почему эти дневники оказываются много интереснее, чем мои романы. Это опять со слов Саши, который, правда, читает специфически – ищет сюжеты для кино. В послесловии В.Мильчина есть такой мотив: «Итак, один из источников долголетия книги Кюстина – в том, что она не только оценивает поездку по реальной России реального маркиза-писателя, но осуществляет своеобразный суд над всей идеей, над мифом о России, якобы призванной спасти старую Европу от демократической революции. Но в неменьшей степени успеху книги способствовала такая чисто стилистическая особенность Кюстина-писателя, как его пристрастие к моралистическим афоризмам, к фразам-сентенциям». Надо заметить, что фразы-сентенции не возникают просто так, на них тоже приходится тратить сердце. Это я, естественно, уже не о Кюстине, а подбираясь к собственной творческой технологии.
Вечером приехала В.С., я ее кормил и потом тупо смотрел телевизор. Самое интересное: передача по НТВ о том, как люди разных профессий – врачи, инженеры, учителя – нынче работают в секс-шопах, стриптизершами, слесарями; оперный певец, по первой специальности стоматолог, чтобы не бросать пение и театр, где он получает около четырех тысяч в месяц, открыл стоматологический кабинет.
15 апреля, воскресенье. В два часа начался День открытых дверей. В зале наполовину сидели старые бабушки и дедушки, беспокоящиеся, как пристроить своих внуков в институт. Я посмотрел на лица – на этот раз не увидел здесь «своего контингента». Сначала все вел Стояновский, потом говорил Тарасов, потом посмешила всех Вишневская. Я говорил о передаче «мастерства» от учителя к ученику, а потом наверху во время «круглого стола» говорил о мастерах и кафедре. Вопросы были чисто прагматические, все сводилось к процедуре и к тому, как попасть в институт. Между двумя «техническими» отделениями под руководством Леши Антонова была самодеятельность. Это было что-то путаное по мотивам «Властелина колец». Сам Леша играл роль памятника Герцену во дворе «желтенького дома».
Перед началом всей процедуры разговаривали на кафедре с Е.Ю. Сидоровым. Он, конечно, удивительно много знает и по-настоящему следит за литературой. Я-то лично больше пишу. Посмеялись над выборочной ротацией на нашей институтской доске новых публикаций. Есть статьи, которые висят чуть ли не по году. Кстати, верхняя часть стенда занята новыми книгами профессуры. Постояв две недели, оттуда исчезли мои последние «Дневники». Я полагаю, что их взял кто-то из комсостава для чтения.
Приехавшего из Германии Вилли встретил в институте уже почти в половине седьмого, еле-еле успели дойти до МХАТа на другой стороне бульвара – билеты я попросил Зинаиду Ивановну взять заранее, – там демократически всегда начинают пораньше, понимая, что завтра всем идти на работу. Театр для небогатых. По дороге и потом в машине, когда я отвозил Вилли на улицу Волгина в общежитие, обменивались в основном впечатлениями о том, как больные женщины восстанавливаются после инсультов и операций. Симптомы схожие, и обоих эта схожесть успокоила. Кстати, Барбаре лучше, она уже ходит и кое-что делает по дому, но, в отличие от В.С., более осмотрительна. В.С., несмотря на то что два дня назад хлопнулась об пол в больнице и разбила голову, вчера снова попыталась отправиться в аптеку за лекарствами.
В театре давали «Униженные и оскорбленные». Зрителей был только партер, но к действию все относились просто свято. Люди ходят в театр за переживаниями. Играли мои любимые актеры – Матасова, Дохненко, Чубченко, я внимательно посмотрел К….. перед экспертным советом, где он выставляется на звание народного России. В этих, казалось бы, архаичных сценах из быта позапрошлого века много неестественного и по накалу, и по ситуации. Но почему тогда это все так помнится и так врезается в сознание? Я впервые понял, что ранний Достоевский, конечно, ориентирован и по духу своему и по показу на самого демократического читателя – это почти бульварная по канве литература. Как все неестественно и подтасовано с этой Нелли-англичанкой и князем, современная бульварная литература такого бы себе не позволила. Но что-то в этой литературе есть от духа, мимо чего и русский человек не проходит и посторонний, глядя на русского, не пробежит. Бог и человеческая душа – вот главные герои литературы.
Кажется, началась предвыборная кампания – во время «марша несогласных» арестовали чуть ли не 250 человек. Потом, естественно, отпустили – всего лишь метод запугивания. Не думаю, что все это по команде Путина, но его окружению, чтобы остаться у власти после смены президента, необходимо «чистое» поле. Я ведь тоже несогласный, хотя бы потому, что существует такая литература, в которой, прикрываясь рынком и свободой, действуют Григорьевы, Литвинцы и отец их Сеславинский.
16 апреля, понедельник. В двенадцать часов дня наконец-то дозвонился до Александра Федотовича Киселева, директора «Дрофы», благодетеля, как я теперь его про себя называю. Что бы я без него делал, когда ушел с должности! Ведь писатель, которого не печатают, может совершенно свободно закончить жизнь самоубийством. И в этом нет ничего странного, рухнули отношения между читателем, писателем и издателем, которые создавались многие века. Издатель вообще решил, что писателю можно не платить ничего, он будет продолжать работать из тщеславия.
Через два часа мы встретились, и все решилось немедленно и быстро – и моя судьба, и судьба моего романа, и горизонты моей будущей жизни. «Дрофа» берет и мою монографию о писателях, и роман, который я соединяю с дневниками 2005 года. Решили все без рукописи. Правда, я не спрашивал об оплате, мы вообще с Александром Федотовичем об этом никогда не говорили. Я в таком приподнятом состоянии вышел из издательства, что побоялся: не доеду до дома, руль дрожит в руках. Заехал по-соседски к Юре Авдееву. Ели суши в ближайшем от него кафе, и я все рассказывал, рассказывал, успокаиваясь.
Чтобы не забыть, любопытная выдержка из «Российской газеты». Статья-интервью Альвиса Харманиса, латвийского режиссера, в этом году получающего «Золотую маску». Его мысль обжигающе похоже на то, что я сам думаю об искусстве:…в наши дни весь творческий процесс сводится к минимуму: покурил, придумал гениальную идею, поставил за неделю, побежал дальше… Однажды в Испании я был поражен, когда в одной из церквей сказали: вы видите перед собой алтарь, который десять лет делалаи сорок мастеров. И его красотой вот уже столько веков восхищаются люди. Долгота жизни произведения искусства зависит от скорости его создания.
17 апреля, вторник. Это опять день, как бой. Семинар, потом в четыре часа экспертный совет по наградам, вечером я иду с Вилли в «Современник» на старый спектакль «Дама с камелиями».
Я полагал, что семинар пройдет скучно. Оксана Гордеева опять написала очень насыщенный и полный материал «Фотографа», где действуют три героя и много чего, что сопровождает нашу жизнь. Есть замечательные сцены с рядом кавказцев, торговцев наркотиками. Потом в своем воображении героиня видит, как ангелы поливают их горящей серой. На обсуждении наши студенты, воспитанные телевидением, говорили о политкорректности. Все недостатки Оксаны идут от ее достоинств, от стремления вложить в материал как можно больше проблем. Ребятам показалось, что кое-что здесь распадается, но это не совсем так. Материал полный и интересный от рождения. Я долго рассказывал ребятам о трех спектаклях, которые видел в последнее время. Мысль такая: если сравнить фабулы повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие», «Трех сестер» Чехова и даже «Униженных и оскорбленных» Достоевского, то окажется, что везде неестественность, везде литературщина, везде жизненная неправда. Особенно этим отличается Достоевский. Содержание и высокий смысл всех этих сочинений составляет комплекс морально-нравственных проблем, которые писатель внедряет в сознание своего пользователя. На фоне этого зачина разбор «Фотографа» пошел легко и содержательно. На занятии отсутствовало 10 человек, я передал список в деканат, пусть сначала поувещевают они.
Экспертный совет прошел очень быстро, вел Надиров, а он всех знает и особенно не мелочится. Интересным оказалось другое. Нам раздали список, так сказать, регионов, из которых исходили пожелания наград. Здесь выяснилось, какая завист