лохая книжка не прошла. Я еще и еще раз убедился, что все у нас крепко забюрократизировано, и это сильно мешает.
Не дали премию спектаклю «Три сестры» Фоменко, который был отклонен и в прошлом году. Вспомнили здесь русскую пословицу: «не мытьем, так катаньем». Вчитываясь в список представленных на премию актеров, я обратил внимание на то, что нет Кирилла Пирогова, игравшего Тузенбаха. В своем неприятии спектакля театроведы были единодушны. Какая-то двойственность возникла, когда стали говорить о двухтомнике писем Бокшанской к Немировичу-Данчнко, составленном И. Базилевич. Всем хотелось бы «собственного текста», меня привлекал здесь общий культурный контекст и ценность этого сборника для культуры. Какое богатство для понимания эпохи! В результате всех манипуляций освободилось еще одно место, и пришлось отдать его Гале Евтушенко. Лоббировал Марк Закс, совершенно неоправданно связав два достаточно уязвимых и неравнозначных ее фильма, я лоббировал неизвестного мне Н. Досталя с его спокойной ясной и очень русской картиной «Коля – перекати– поле». Компромиссом стали два номинанта по рубрике «кино».
Выходя вместе с Владимиром Алексеевичем Андреевым из комитета, наткнулись внизу у проходной на шоферов, смотрящих трансляцию из храма Христа Спасителя. Патриарх не служил, но пение было грандиозное. В толпе у гроба мелькнула фигура Клинтона и старшего Буша, с открытым от задышки ртом. Все слетелись, но, думаю, не только из любви к покойному, похороны это всегда еще и возможность для политического зондажа. Потом, всем было интересно: устанавливался новый большой чин кремлевских похорон. Молодые честолюбцы прикидывали все это на себя и репетировали роли. Уже дома видел по телетрансляции все перипетии церемонии. Величественно, дорого и красиво, как в лучших постановках Большого театра. Такой значительной трансляции российское телевидение давно не вело. Чувства в этот момент у меня были не религиозные. Все-таки мы, русские, уповаем на Божий суд! Вдова, дети, всех жалко, хотя все время думаешь о неком постороннем компоненте. Каково Тане жить в Лондоне?
Хорошо по этому поводу высказался, даже смелее и лучше, чем это сделал бы я сам, мой афганский приятель Геннаий Николаевич. Привожу фрагмент из только что полученного от него по интернету письма. Письмо, правда, от вчерашнего числа. По стилю – питерская школа!
Ну, вот Вам, Ваше Превосходительство, и иллюстрация вопроса о превратностях судьбы, оказывается и Б.Н. Ельцин тоже смертен. Никогда бы не подумал, что в расцвете творческих и прочих сил, при такой харчовке и уходе – надо же – ласты склеил.«Вот беда-то какая»,– сегодня у меня под окном бабушки на лавочках, прямо-таки в неподдельном горе чуть ли не запричитали.Неизбывная русская доброта и незлобливость, вся она в этом живом и искреннем сочувствии.
Не знаю, как тебе это событие, но по мне – жаль, что этотгерой демократии ни за развал Союза, ни за парад суверенитетов,ни за начало чеченской войны так ведь и не ответил. А надо бы…Не говоря о море многих мелких брызг, кои по сию пору в воздухе носятся и природу озонируют. «Отец российской свободы», –наверняка будет в эти дни сказано именно так или что-то схожее из того же синонимического ряда. Только вот свободы от чего? И какой ценой? Никто и никогда не обещал несвободы, все только за нее и ратуют, покуда к власти рвутся, а дорвамшися до таковой…
Теперь уж пусть апостол Петр ему дорогу дальнейшуюуказует, а Господь судит судом праведным, а не Басманным.Трогателен на этом фоне Миша Меченый, даже соболезнуя семье покойного, не преминул напомнить не токмо о совместной борьбе(друг против друга, надо понимать), но и о крупных ошибках покойного, ах ты ласковый Миша, просто чудо как мило именно в такой ситуации. (Не потому ли, семья и близкиепокойного переиграли место с участком захоронения, поменяв его на менее населенный и удаленный по возможности от Раисы Максимовны?)
А уж Коля Карлович Сванидзе сегодня в панегирике «БН»самого себя превзошел в воспевании демократии от Б.Н.
Ладно, Бог ему судья, в бозе почившему первому Президенту России, а история сама когда-нибудь свое мнение скажет.Интересно, насколько оно совпадет с твоим нынешним мнением относительно этой фигуры?
Я думаю, что после смерти Б.Н. Ельцина у Путина совершенно развязаны руки и он свободен он всех политических обязательств, взятых на себя еще в бытность премьер-министром. Посмотрим, как теперь он обойдется с народом, олигархами и понятием «социальное государство». Иногда в инстинкте ему не откажешь: в частности, днями он наложил «вето» на проект Думы убрать со Знамени Победы рабочий символ – серп и молот. Дума, естественно, дружно проголосовала вслед за указкой президента, будто по этому поводу у нее раньше не было мнения. Но лучше бы подобным чутьем президент пользовался во время прохождения социальных проектов.
Интересна и жизнь памяти и памятника Ельцину на Новодевичьем кладбище. Какая сейчас война начнется под землей! Примут ли Гоголь, Чехов, Булгаков и Шукшин настырную ельцинскую аргументацию? Ушел не прощенный, как воплощение тупого крестьянского самолюбия.
26 апреля, четверг. Утром, еще не вставая с постели, читал стихи Александра Ревича об Италии, войне и предвоенном быте. Замечательная, негромкая, но такая хватающая за сердце поэзия.
Шагнуть бы в эти сумерки и споро
подняться по ступеням, а затем
нырнуть в знакомый хаос коридора,
где сундуки соседские вдоль стен,
где на крюках висят велосипеды…
Это на фоне выдержек из поэзии Кибирова во вчерашнем номере «Литературки». Встреченный накануне на Бронной Сережа Казначеев был расстроен, что из статьи выкинули сладкую часть – настоящую фамилию, правда, оставили национальность – осетин. Литература – это сырая почва для собственного материала! И не говорите мне, что национальность, генетическое самочувствие писателя ничего не определяет в подходе к языку, к чувству родины, к описанию действительности. Хотя примеры из Ревича тут же это и опровергнут.
Убогий быт, несчастная эпоха,
но как ее теперь ни назови,
все это было в дни царя Гороха
порой надежд, печалей и любви.
Иногда начинаешь собирать урожай с, казалось бы, плохого посева. Во вторник, как уже писал, я расстроился, когда, лишь начав интервью Грише Заславскому, узнал тему: «Ельцин и культура», готовился же к другому. В комнате тут же сидела В.С. и, по своему обыкновению, нервничала – придет ли машина на диализ, или не придет. Да еще Гриша несколько выбил меня из седла, некорректно ввернув, что, дескать, в подаренном ему романе «Марбург» проглядывает мое специфическое отношение к Ельцину. Ну, что-то приблизительное я все же набормотал.
Теперь, после этого предуведомления, я передвигаюсь к сегодняшнему ученому совету. Ко мне подошел профессор Б. Леонов и сказал, что слышал мое интервью по «Маяку» и находит его великолепным. Я, мол, единственный, кто на этом полуправительственном радиоканале позволил себе в корректной форме определенную критику.
Сбор урожая продолжился вечером в Клубе Рыжкова в Даниловом монастыре. Там примерно то же самое сказал мне В.Н. Ганичев, слышавший мое интервью в машине: «Жестко, но корректно». Он, правда, не самый любимый мой герой, но было приятно.
Завершу тему позднейшей вставкой – когда я диктовал написанное Е.Я., она не преминула откомментировать: «Вы сказали правильно. Они его так представили, будто он спаситель народа…»
Должен сказать, что средства массовой информации, как всегда, разошлись с народом. Вечером Соловьев устроил довольно большой перекрестный допрос, в котором участвовали и те, и другие, ельцинисты и «наши». С апологетикой «спасителя» выступил Немцов, а Илюхин объяснил, почему коммунисты не встали в Думе, чтобы почтить память президента. Я лично, как человек мягкий, все-таки встал бы. Но ведь по мне Ельцин не стрелял, а по Илюхину и по другим коммунистам и некоммунистам, которые тогда находились в Белом доме, стреляли по приказу президента. Многие помнят и эту кровь, и рывок вниз в демографии. Кто виноват, ребята? Ну, да ладно! Спи спокойно, дорогой товарищ! В истории ты не был ни Лениным, ни Мининым, ни Пожарским! И мне неизвестно, кому нужна эта свобода, о которой так много говорят. Мне она не нужна, я как писатель всегда был свободен.
Итак, этот день. В три часа ученый совет. Много говорили о науке, в том числе о науке для студентов. Конечно, каждый делает акцент на том, что ближе ему. Но я понимаю, что для вызревания чего-то важного в будущем писателе нужно, в том числе, и свободное время. Нужны свободные мозги, лень, безделье, угрызения совести, переживания, что не сделана контрольная или курсовая… Творчество – это более высокий этаж отражения жизни, нежели наука. В конце концов, сначала именно писатели открыли спутник на Марсе, а потом уж наука навела на спутники свой телескоп. Мне вообще кажется, что институт перегружен контрольными, курсовыми, и нет никому дела, сколько часов на них тратят студенты. Для нас иногда важнее бывает, что за проверку работы нам ставят в нагрузку час времени. Думаю, есть определенная перегрузка, мы ведь, как на филфаке, изучаем диалектологию, старославянский язык. Это, конечно, нужно, но в свое время мы на этом сакцентировались, так как именно эти предметы расползались и теряли свое значение даже в центральных гуманитарных вузах. А теперь дело поправилось, и уже нечего спасать филологов-русистов, каждый должен заниматься своим. Раньше я с гордостью говорил, что мы даем хорошее филологическое образование, а теперь с гордостью говорю, что у нас вырастают хорошие писатели – прозаики, поэты и драматурги.
На второй вопрос повестки дня не остался: как всегда в последний четверг, проводят еще и бюро в Московском отделении. Прошло оно довольно быстро, поговорили о Ельцине, о жизни… Завтра день рождения у Максима Замшева. Не пожалел, подарил ему том Дневников, а другой том из купленных в нашей лавке повез, чтобы вручить Лене Богородицкой. Но, как известно, человек только предполагает…