Димы Ивановак семинару и книге прозы заочников.
Вчера объявили результаты «Большой книги». Они воодушевляют – это Александр Терехов, вторая премия, которого, конечно, пробил Юра Поляков, в этом году заседающий в органах этой премии, а также Леонид Юзефович и Леонид Зорин. Сегодня же в газете довольно большой материал Павла Басинского, посвященный событию. Как опытный литератор, понимающий некоторую вопиющую особенность этого награждения, Павел все внимание сосредоточил еще на одном награжденном – премия за честь и достоинство вручена Борису Васильеву. Собственно, вся статья ему и посвящена, панегирик лауреатам-конкурсантам был ограничен большой фотографией.
Но взялся я за газету уже после телефонного звонка Анатолию Королеву. Мы поговорили с ним о вчерашней конференции, а после он и дал мне информацию: «По схеме: двое и один чужой». Меня удивило, что Толя знает эту схему, тем более что многие в нашем институте считают его принадлежащим к демократическому крылу. Он же посокрушался, что нет премии ни у В. Пелевина, ни у В. Сорокина. Мне же вспомнился чей-то давний рассказ – я ведь и сам был членом приемной комиссии Московского отделения – о похождении претендентов. Вроде бы не проверял, но когда председателем или замом приемной комиссии была Маргарита Алигер, она говорила, обращаясь к кому-то из своих сподвижников: «Ну что, по схеме – два и один». Вот что значит добрая традиция. Ощущение полного захвата основных каналов литературной известности. А где же «Елтышевы»? Ах, Марк, Марк, он ведь меня почти убедил своим последним письмом. Но об этом, наверное, попозже. Любопытно, что ни В. Орлов, ни А. Волос, ни О. Славникова вожделенные деньги не получили. Вл. Орлов безусловно был сильнейший.
Марк, как всегда, но в своей мягкой манере, пишет мне, в том числе отвечая и на мои «замахи». Но сначала о моем новом романе – следит и читает.
«Теперь попробую поговорить о «Почте духов» из последнего N2(28) «Колокола». Эту часть «переложения» отличает не только, как обычно, живость, яркость, искристость письма (это привычно для меня), но совершенно выдающееся и точное изложение и анализ современного исторического процесса в России. Это ведь труднейшая задача для профессионального историка, а каково же писателю! Уже 20 лет минуло с начала российских пертурбаций и Вы взяли на себя труд изложить Ваше понимание этих сложных процессов и обобщенно, и в частностях поговорить о событиях и людях, объектах и субъектах происходящего. Задача, повторяю, деликатная и трудная, в придачу процесс далёк от завершения, всё еще бродит и бурлит, конечный результат с точностью непредсказуем. Но Ваша плодотворная попытка взглянуть на этот кусок российской истории с предварительных обобщающих позиций заслуживает всяческого кредита. Прежде всего ценнейшие для меня история прихода во власть действующих лиц элиты современной России, пути, методы, механизмы ее разграбления, русско-еврейских Мейдоффов в том повинных. Неоспоримы факты участия завлабов березовских, мелких шулеров гусинских и прочих смоленских в переделе и присвоении исполинских по размерам российских богатств, память об этом вряд ли когда сможет выветрится и исчезнуть из летописей будущих поколений.
Мои же рассуждения на эту тему опять-таки опираются на какие-то факты собственного жизненного опыта, он ничем не уникален, но все же служит лично для меня некоторым основанием для тезиса, который я надеюсь сформулировать в конце своего короткого рассказа».
Собственно, теперь Марк переходит к практике. Я вспоминаю свою молодость в Средней Азии, когда я чуть ли не женился на Сусанне За-ян, и в силу этого очень все хорошо пронаблюдал на примере огромного, занимающего чуть ли не половину пустыни Каракум, Навоинского горно-обогатительного комбината. Ситуация там была почти такая же, какой ниже ее описывает Марк. Два факта вместо одного – это уже почти обобщения.
«В 1969 году, женившись на Соне, я переехал жить в Подмосковье. Связей в Москве у меня никаких не было, но была идея, как найти работу. Именно в это время в Ачинске, под Красноярском (я об этом писал в одном из предыдущих писем) разворачивалось строительство громадного комбината (сейчас это собственность Олега Дерипаски), в проектных разработках которого я, будучи в Харькове, принимал крошечное участие. За один из участков этого строительства отвечал трест «Оргхим», контора которого размещалась в Москве. Я нашел эту контору и предложил свои услуги, т. е. уехать от свежей беременной жены в Сибирь на строительство комбината. Соня, узнав о моём намерении, была уверена, что судьба свела её с мужем-беглецом, руководители треста тоже удивленно покачивали головами: «Из Москвы… в Сибирь… добровольно?» Так я попал на это строительство.
Представлю некоторых персонажей.
Управляющий трестом «Оргхим» – Борис Израилевич Толчин, личный друг министра Химпрома Костандова.
Главный инженер Управления, принявшего меня на работу, – Белявский Валерий Эфраимович.
Начальник технического отдела – Кацнельсон Александр Шоломович (между прочим, секретарь партбюро).
Главный инженер всего проекта разработки строительства комбината – Тульчинский Иосиф Михайлович.
Главный инженер вновь строящегося комбината – Финкельштейн, имени-отчества не знаю, надеюсь, и так ясно.
Замминистра Минмонтажспецстроя, лично курировал строительство – Шильдкрехт (не отвечаю за точность имени, но пару раз присутствовал на планерках). Это министерство Фуада Якубовского.
Управляющий всеми строительными работами (не поверите) – Срулёвич, могучий, кстати, сибиряк.
Главный инженер проекта автоматики – Аронзон Виталий, мой нынешний сосед, живет в пяти блоках от меня, каждый год звонит на день рождения Олегу Чащину, начальнику заводской автоматики, с которым он отлаживал систему.
Были, конечно, и другие – среди коллег, инженерии.
В 1975-77 годах я работал на Одинцовском химзаводе. Завод готовился к генеральной реконструкции, для чего на площадку приехал замминистра Химпрома Константин Чередниченко, перед этим работавший секретарем Волгоградского обкома. Потом мне рассказывали очевидцы (сам не слышал) его распоряжение: «Найдите толкового еврея и направьте главным инженером на строящийся объект».
Перехожу к своему тезису. Да, евреи, в силу исторических условий своего развития, народ очень динамичный, способный как к созиданию, так и к разрушению. Мой опыт жизни в СССР совпал с периодом, когда государственнообразующий народ направлял энергию, его, как Вы пишете, «бродильную массу» в русло созидания и прогресса. Таковым должно быть миссионерское предназначение титульной нации, без успешного выполнения этой исключительно сложной задачи экономические преступления национальных и клановых группировок, боюсь, неизбежны. Думаю, что нынешнему дуумвирату удастся, в конце концов, с ней успешно справиться».
Не думаю.
28 ноября, суббота. На дачу не поехал, слишком много работы, а она душу тянет. Утром двадцать минут ходил по стадиону, потом варил рисовую кашу на молоке с тыквой. Потом писал письмо Марку.
«Дорогой Марк! Я уже приступаю к очередному «фрагменту» нашей переписке, словно опытный ремесленник к очередной большой работе: тот чистит инструменты, освобождает стол или верстак, иногда ходит в церковь, чтобы посоветоваться с Богом, а уж потом, вымыв руки и вздохнув, садиться за работу. Со мной происходит что-то сходное. Я читаю сначала Ваше письмо, потом откладываю его, предоставляя работать на ответ подсознанию, ищу время, потому что даже не свободные минуты надо отыскать, а свободное и не замутненное обязательным сознание, потом снова читаю с карандашом, и уже после этого сажусь за компьютер. Что получится из этого, не знаю. Письма свои, вопреки рекомендованным школьным правилам, в основном не перечитываю. Начнем, пожалуй?
Не ругайте меня, не браните, но Вы сами навязались. Вчера подготовил 11 файлов – помесячно, за период с 1-го января по 27 ноября этого года, и, если будет воля, тут же пришлю. Естественно, с тайной целью, что Вы, как самый опытный читатель в моей жизни, поправите все, что найдете нужным. В первую очередь грамматику и стилистику, все, что необходимо с точки зрения канонического русского языка, здесь Вы, дорогой друг, сильны. Вы можете даже сотворить невозможное и сделать словник к одному ли фрагменту или ко всему корпусу дней, насколько хватит Вашего любопытства и желания. Если оно есть, конечно, отрывков. Но только, если не как работа, а как времяпрепровождение, как счастливые открытия, а какая прелесть еще раз вмазать этому профессору! Вперед, читатель! Кстати, в самых последних строках «ноября» есть интрига – все заканчивается Вашим именем. За отказ – не обижусь.
Теперь по порядку. В Ваших письмах есть один существенный недостаток, я никогда об этом не говорил, потому что Вы человек, как и я, искренний – может быть, это то главное, что нас и соединяет. Меньше комплиментов, которые я трактую, как добрые слова, обо мне. По себе знаю, как хочется иногда высказать человеку что-то доброе, что в первую очередь тяготит, как непроявленная благодарность, в первую очередь тебя, по себе также знаю, что это и приятно слушать, но иногда хочется оборвать: ты, голубчик, и сам по себе много стоишь. Но надо быть справедливым, даже в Ваших несколько преувеличенных словах есть фразы точные, с которыми я могу, приватно, согласиться, но их редко кто высказывает, кроме Вас. «Вы занимаетесь душеисследованием, прежде всего собственного, но и других, и общества в целом…». Спасибо.
Порадовало меня Ваше сообщение о каталоге Библиотеки конгресса. Я уже давно заметил по другим источникам, что они мною интересуются. Взгляните, есть ли у них том моих Дневников за 1984 – 1986 (Сергей Есин. Дневники. Москва. Издательство Литературного института. 2006). Они выходили в мягкой обложке и почти не появлялись в продаже. Я бы им для полноты коллекции прислал. Если теперь говорить уже о Дневниках, то, возможно, кое-что важное может задержаться в мире и в них и через них. Но аналогия с делом Бродского не вполне точна. Он все-таки утес. Не наше дело говорить, ка