рман. Также сказал о некоторой репортажности отдельных прозаических произведений. Заметил также скудость поэтического портфеля – некоторые стихи я уже видел в периодике. Может быть, моя речь была не очень праздничной, но, по крайней мере, честной. Я не умалял огромного вклада А. Е. Рекемчука в это большое дело. Критиковать что-либо, конечно, легче, чем делать и создавать. Презентация прошла замечательно, в президиуме сидели Рекемчук, Тарасов, Сережа Мнацаканян, я сел в сторонке. Кормили тоже хорошо.
За столом во время фуршета я услышал поразительную вещь от одного нашего преподавателя, по жене связанного с театром. Оказывается, уже несколько месяцев во МХАТе им. Чехова, т. е. у Олега Табакова, арестованы люди, занимающиеся театральными деньгами и хозяйством. Говорят о расхищении бюджетных денег. Будто бы несколько раз Табаков пытался встретиться с В. В. Путиным, но тот его не принимает. Прессе приказано об этом пока помалкивать, а Табакова, конечно, под огонь не подставят – слишком уж он знаковая для режима фигура.
Сегодня же по телевидению вспомнили о гостинице «Москва», которой я любовался только вчера. При ее строительстве исчезло 87 миллионов долларов пришлось заплатить городу, чтобы гостиница не ушла в собственность зарубежных банков, которые давали деньги на реконструкцию. Теперь начинаешь понимать, почему иногда возникает страсть к реконструкции. Но самое поразительное, что тут же стали показывать и дом Веневитинова, который во время вчерашней прогулки я довольно долго рассматривал. В нем, оказывается, бывал и Пушкин, и уже в советское время жил Галич. Дом тоже реставрируют, здесь уже нет ни одной детали пушкинской поры. Исчезли камины и лепнина, дом практически разобрали, а тем временем деньги на реставрацию закончились. Я начинаю бояться своих предвидений.
6 июня, суббота. Еще со вчерашнего начал готовиться: завтра год, как умерла Валя, придут люди. Разобрал среднюю комнату, где я всегда работаю, разносил по двум другим комнатам книги, бумаги, перетащил компьютер, что-то убрал на кухне. Поставил размораживаться купленного ранее судака. Утром рыбу почистил, порезал, сделал фарш и пошел на рынок покупать недостающую морковку и другие продукты. Пока все это стоит на плите в кастрюле на маленьком огоньке, а я дочитываю еще одну работу из семинара А. Ю. Сегеня.
Это, конечно, опять дама, и я невольно вспомнил фразу о женском засилье литературы из письма Анатолия Ливри. Опять вспомнил и фразу, оброненную Татьяной Толстой. За редчайшим исключением, чего-то у женщин в литературе недостает.
«Блошка банюшку топила…» – дипломная работа Людмилы Родиной, ей 44 или 45 лет. Для пишущего человека это расцвет, а для начинающего здесь трудности, потому что надо сначала освоить само письмо, умение выражать мысли и желание. Только когда подобное умение возникает и начинает действовать на уровне инстинкта, тогда уже можно говорить о литературе.
В дипломе четыре рассказа. Во всех довольно долгий обсказ обстоятельств и условий, а уже потом возникает некий эпизод, который и является действенным зерном. Все три рассказа претендуют на внутренний психологизм, в этой части всегда много назидательности, но вот ядро всегда хорошо и даже почти ново по конфликту. Это жуткий в своей беспощадности разговор с мужем («Когда шел дождь»), сцена мучения кошки («Послесловие к детству»), детская сцена с граммофонными пластинками и сцена застолья по поводу рождения ребенка («Бессмертна пока живу»). Все остальное, что эти сцены окружают, некий скрывающийся за беллетризацией, журнализм. Из рассказов – жизнь наших простых людей очень тяжела. Из мелких замечаний – «примадонн» в балете не бывает, «заказали ужин с закусками из заливных и копченых рыб, осетровой икрой и множества салатов». Или: «Надежным щитом была эта спина пухлому одеяльному свертку, обмотанному красными лентами, в своем движении сквозь звенящий сумрак февральского дня одинокому суровому айсбергу, при солнечном свете принимавшему форму сталинского двухэтажного дома». Нехороша и «податливая плоть». Я бы отметил «лязгнуло пастью подъезда» или «разлила жалобный вскрик тормозов смачную пощечину захлопнувшейся двери». Но стоит ли в прозе говорить о сравнении или метафоре?
Четвертый рассказ – это некий эпизод из жизни Ф. И. Шаляпина. Я допускаю, что-то подобное могло существовать. Новой реальности, в которую я бы поверил, вопреки своему представлению о личности певца, не получилось. Но рассказ по-своему хороший, хотя что такое «кулисные карнизы», я не знаю. Отсюда же и «примадонна балета». Возможно, рассказ включен в сборник ради некоего контраста.
Послеочередного похода в магазин: рыба, корейская морковь, немного ветчины, четыре банки сока, вода, прочел еще одну работу.
Это опять ученица А. Ю. Сегеня Ольга Пичугина «В сезон открытых окон». В двух рассказах, вернее, в двух «отрывках из повестей» и одном историческом этюде, действие происходит летом. Я, естественно, вспомнил название одной из своих книг – «В сезон засолки огурцов». Кстати, заглавие мне придумала В. С., а я ей, в свою очередь, придумал название для книжки – «Записки литературного раба».
Пересказать оба больших отрывка очень трудно – это любовь. В первом – девушка встречает молодого человека, но тот обречен и умирает. Во втором – молодой муж уходит от жены, но жить без нее не может, да и она без него. Конечно, везде есть некоторые привычные повторы и дальние повторения, но в принципе за довольно большое чтение, этот диплом я прочел легко, будто не работал, а просто с удовольствием читал. Исторический этюд – к старому академику Ивану Павлову приходит его однокорытник по семинарии и ведет разговор о Боге и о призвании. Надо сказать, что и этот этюд сделан ловко и убедительно. Все написано каким-то довольно чистым, почти стерильным, казалось бы, не литературным стилем, но очень определенным и точным. Это создает прочное впечатление реальности.
Вечером по НТВ в скандальной передаче «Момент истины» вдруг показали хозяина Черкизовского рынка и довольно подробно сам рынок, похожий на рабовладельческое государство. Не дружеское ли эхо это недавнего заявления Путина о двух миллиардах нерастаможенных товаров, хранящихся на одном из московских рынков?
Этой передаче предшествовал показ открытия в Турции огромного отеля, строительство которого обошлось в полтора миллиарда долларов. Самый дорогой отель в мире, фонтаны, мрамор и розы. Хозяином этого сказочного дворца оказался этот самый директор Черкизона. Естественно, я тут вспомнил о рассказах кого-то из рабочих, побывавших в том числе и на моей даче, об угодьях этого олигарха. Вот он, комплекс бедности в молодости и недостаток общей культуры. На открытии отеля в Турции была вся купленная элита мирового шоу-бизнеса. Показали каких-то знаменитых звезд и даже самого Ричарда Гира. Но и это не все. Показали также и приватную пленку с юбилея этого рыночного олигарха.
Вот он кутеж новой знати с привкусом телевещания. Здесь, во время приветствия раввина, было сказано, что этот, казалось бы, азербайджанский господин, происходит из горских евреев. Закончил господин, правда, Плехановку. Это свидетельствует о хорошем образовании. На знаменитом Черкизовском рынке в перестройку начинал с палатки. На этом юбилее была вся наша эстрадная элита и, как бы было прояснено, кто из каких горцев. Естественно, присутствовал Иосиф Кобзон, который никогда и ничего не скрывает, Максим Галкин, смешивший публику на русском языке, Филипп Киркоров, народный артист России, пел. Патриарх русской и русской советской режиссуры Марк Захаров, по словам ведущего телевизионную передачу Маркелова, так восторженно говорил о хозяине, как не говорил никогда ни об одном своем актере.
Какую элиту мы себе выбрали, каких кумиров себе навязали, какую власть поддерживаем! Ура.
7 июня, воскресенье. Встал рано утром, плохо спал, ощущение, что чего-то недоделал, чего-то недокупил. Побежал на рынок, добавил еще и мясной нарезки, и еще вина, и купил свежей клубники, и прекрасный вишневый пай. Все у тех же продавцов, которые меня узнают, еще с того времени, когда я появлялся у них в лучшем случае через день и покупал то сто граммов дорогой рыбы, то одну грушу. Уже в половине двенадцатого подъехал к дому С. П., и вместе с ним поехали на Донское кладбище. Москва пустая, на машине долетели минут за двадцать. Ландыши на отдельных участках кладбища, которые дней пять назад источали свежесть, уже почти отцвели. Здесь их не оборвали, потому что тут их охраняет не милиция, а мертвые. На нашем рынке вчера снова видел на прилавке у одной азербайджанки с десяток пучков ландышей – розничная продажа. Охраняем природу!
Постояли возле плиты, я положил на землю две своих алых розы. Потом попросил С. П. уйти и как следует, всласть отплакался, отрыдался. Я, словно паровоз, на полном ходу слетевший с рельсов. Плакал сегодня еще несколько раз, особенно когда мои дорогие гости что-то говорили о Вале. Но и моя мать, которая из-за болезни и смерти Валентины как-то отошла на второе место, вдруг стала все чаще и чаще всплывать в моем сознании и снах. А Валя так неотъемно и так часто стала появляться, что мне даже показалось это неестественным. Я начал думать, не убрать ли мне из комнаты ее портреты. Вот и сейчас, когда я пишу, четыре ее больших фотографии прямо передо мною. Иногда ночью, когда встаю и подхожу к выключателю, мне кажется, что я иду ее походкой.
На обратном пути с Донского кладбища заехали в магазин «Перекресток» и купили две упаковки – одну с каким-то традиционным салатом, а другую с «селедкой под шубой». Потом до трех часов, до первых гостей, уже вдвоем занимались столом. Витя еще сбегал в кулинарию за холодцом. С. П. варил плов. В. С. признавала лишь тот праздничный стол, где был холодец. Витя принес и баночку с хреном, тоже низменный элемент стола.
Вечер прошел замечательно, каждый что-то вспомнил о Вале, и я подумал, вот так и поддерживается память о человеке. Я обязательно теперь буду собирать людей и на день ее рождения. Были: Алла и Слава Басков, Леня Колпаков с женой, С. П., который Вале обязан частью своей карьеры журналиста, Витя,