Дневник. 2009 год. — страница 71 из 146

3. Ненаписанная пьеса с ролью для трагического актера.

4. Вешалка в театре после спектакля.

5. Ваша вариация на тему: «Любите ли вы театр, так как люблю его я?»

6. МХАТ на Тверском и МХТ на Камергерском: особенности репертуара.

7. Почему в театре нет сериалов?

Детская литература

1. Родители меня не понимают

2. Не рассказывай мне сказки!

3. А мне друзья не нужны.

4. Буратино в московском метро.

5. Сказки Пушкина – детский или взрослый жанр?

6. Сны бабушки в юности.

7. Моя энциклопедия детских писателей.

Дома, сквозь наваливавшийся на меня сон, видел по «Культуре» двухсерийный старый фильм Маргариты Микаэлян «Красавец-мужчина» с молодым Олегом Табаковым и молодой же Нееловой, какие выдающиеся актерские работы! Но ведь было и что играть. Сейчас актер поставлен в совершенно другие условия: его гамма чувств – или преступника, которому предъявили обвинения, или милиционера, который предъявил обвинения.

22 июля, среда. Часа два утром сидел с дневником, делал выписки из газет. Утром ходил в банк, взял деньги на поездку, карманные заграничные расходы. Потом поехал в институт, сегодня объявление результатов и апелляция на оценки по этюду. В качестве первых разведывательных стычек с десяток ребятишек стоят с заявлениями о пересмотре результатов экзамена. Сажусь вместе с А. Королевым и О. Николаевой; довольно быстро все отбили, хотя критерии у нас иногда довольно шатки. Подняли баллы паре королевских абитуриентов и нескольким абитуриентам Николаевой. И меня, и Королева новый порядок беспокоит. Раньше мастера в случае отрицательного отзыва перечитывали друг за другом, это все и решало. Теперь мы просто еще раз пересматриваем работу. Я думал, как же так все это образовалось, но постепенно я все же выяснил то, что должен был бы узнать, конечно, раньше. Но секрет и тайна – это «спецалите» нашего учреждения. Оказывается, в прошлом году пара абитуриентов – это, конечно, мамаши – написали письмо в прокуратуру. Формально здесь было к чему придраться: хотя бы к тому, что конкурс оценок существовал для каждого семинара свой. Вот наши мудрецы вместе с Минобром и придумали. Квалификационное испытание, устанавливавшее раньше лишь возможность соревнования, приравняли к экзамену. Оценку выставляем по 100-балльной системе. Теперь никто ни за кем не читает, лишь завкафедрой литмастерства как бы подтверждает двойки.

К шести поехал в «Библио-Глобус» на заседание клуба. Здесь сегодня Б. С. Есенькин делает доклад о книгах, о глобализации, Интернете и всем прочем. Хотя я немного во время доклада и поспал, но доклад был интересным, и когда он закончился, меня первым выкликнули выступать. И даже более того, я выступал даже два раза. В последний раз уже после Н. И. Рыжкова, когда тот проговорил о том, как он писал письмо относительно книгораспространения и Грызлову, и Миронову. Я начал с вопроса к

Н. И.: дескать, вы, опытнейший политик, и неужели вы верите, что какие-либо письма Грызлову, Миронову или Степашину – последнюю персону я прибавил, ибо С. В. Степашин председательствует в Книжном союзе, – реально помогут нашему читателю в Сибири или на Дальнем Востоке? И неужели Вы вслед за двумя нашими президентами верите в том, что Интернет в деревне в чем-то поможет? Ну и так далее… На фуршет я не остался, но когда уходил, встретил нашего нового управляющего клубом С. А. Степанца. Дело в том, что от него я недавно получил письмецо, что новая цифра наших годовых взносов теперь выросла до 47 тысяч рублей. Я сказал, что такую сумму я платить не могу и не буду.

С. Степанец мне объяснил так, что встретились Н. Рыжков и

Е. Примаков, два бывших знаменитых премьер-министра, и определили именно такую сумму. «А как было раньше?» – спросил С. А. Степанец. «А раньше, – ответил я, – М. И. Кодин брал с меня три или пять тысяч рублей». «Но теперь М. И. Кодин, – сказал мне Степанец, – умер». На этом мы и расстались, я подумал, держа твердый шаг к метро, что, может случиться так, что от клуба я откажусь.

23 июля, четверг. Весь день с десяти утра до десяти вечера, без перерыва, сидели вместе с комиссией в круглом зале на экзамене по собеседованию. Сначала шли чуть ли не шестьдесят человек прозаиков Королева, потом маленькие семинары – шесть или пять ребята Апенченко, на этот раз очень славных, талантливых и знающих, потом – очень средние мальчики и девочки – на детскую литературу, а потом просто никакие – драматурги. В последнем случае Вишневской не было, но она всем поставила на всякий случай по сорок баллов и передала, что все буквально «никакие». Утром еще предстояло без очков, которые забыл дома, прочесть на апелляции подборку рассказов некого немолодого абитуриента, который пришел с фальшивой медицинской справкой, что заболел и вовремя сдать заявление не смог.

Справедливости ради надо отметить, что БНТ очень сильно вырос и на собеседовании запустил скрытые резервы, вопросы перестали быть однообразными и скучными. Вдобавок ко всему, после того как нас обязали еще и вести протоколы собеседования с каждым абитуриентом, Тарасов очень ловко составил небольшой списочек вопросов и тем. Не могу не привести, как очень толково сделанную работу.

Темы вопросов к собеседованию для преподавателей.

1. Творческое сознание и призвание. Почему Литературный институт?

2. Знание русской классической и мировой литературы.

3. Понимание современного литературного процесса.

4. Общекультурный кругозор (театр, музыка, кино, живопись).

5. Ориентация в отечественной и мировой истории, в общественно-политических тенденциях нашего времени.

Что во времени обсуждения бросилось в глаза? Во-первых, как нам ни грозили демографической ямой, народу вполне достаточно – специальность писатель в России всегда будет более почетней, чем бизнесмен. Во-вторых, невероятное падение общего образования. Буквально ничего не знают, впрочем, это у всех по-разному, есть ребята, которые не потратили свою молодость на компьютерные игры. Запомнилась одна девушка, аж с Сахалина. Сделал некоторые записи.

Самый первый по королёвскому списку Авган Акрамов на вопрос ректора, кого он знает из преподавателей института, назвал меня, о котором прочел в Интернете и дал характеристику: «Независимо от общего мнения всегда имеет свое собственное». А. Илющенко, Москва, о родителях: «Мама раньше переводила Фенимора Купера, а теперь для нефтяной компании». Меня поразило, как иногда мы, взрослые политизированы. Один парень на вопрос о нашем парламенте сказал, что не знает ни Грызлова, ни Миронова. Другой сказал, что не знает ни одного олигарха, когда его попросили кого-нибудь из этой стаи назвать. Третий ни разу в жизни не был в театре. Сплошь и рядом с просьбой назвать кого-нибудь из современных русских писателей говорят, что читают только зарубежную литератур. Впрочем, имена Пелевина, Быкова, Улицкой, Петрушевской известны, кто-то из Сибири назвал даже Липскерова. Вот еще одно из соображений: «В связи с тем, что ЕГЭ поставил перед нами жесткие рамки, я не мог читать художественную литературу, только по программе – готовились». Один из мальчиков, шедших на публицистику, назвал среди любимых публицистов покойного Анатолия Захаровича Рубинова.

День или два назад, со слов племянника Валеры, я узнал, что брата Анатолия уже выписали из госпиталя и отвезли домой в Дубну. Она прислал мне эсэмэску: «Вчера привезли домой после операции, чувствую себя пока погано, но не настолько, чтобы унывать. Пока, брат».

Домой приехал в одиннадцать и, чтобы заснуть, пошел еще час ходить по двору.

24 июля, пятница. Утром ездил за документами в БТИ, потом с С. П. ходили покупать мне микроволновку, взамен сгоревшей. По радио – «Эхо Москвы» – Венедиктов беседовал с послом США. Много говорили о Грузии и о Южной Осетии. Ощущение, что, хорошо относящегося к России посла науськивают на нашу страну. Также господа журналисты очень недовольны президентом Обамой и его «перезагрузкой». Посол на хорошем русском языке увещевал наших публицистов быть терпимее, и даже разок сказал, что «обострение» – это их хлеб и конек.

Оставшийся день сидел с рукописями и бумагами, кое-что читал. Физических сил у меня не хватает, чтобы перелопатить весь ворох возникающих соображений. Тем не менее, вот две любопытных цитаты из только что вышедшей «Литературной газеты». Во-первых, колонка Дмитрия Каралиса, за порой отчаянными высказываниями которого я уже начал следить. Дмитрий пишет на опасную, как бритва, национальную тему. «Почему, казалось бы, такая очевидная реалия, как национальность, в нашей многонациональной стране находится под негласным запретом? Почему упоминание национальности рабочего Иванова и олигарха Абрамовича может быть отнесено к уголовно наказуемым деяниям, к статье «Разжигание вражды по национальному признаку»?»

Вторая цитата об известном певце Андрее Макаревиче. Я взял ее из рецензии Александра Яковлева на роман Вадима Ярмолинца «Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89», оставшийся в коротком списке Букера. Это пассаж об известном певце Макаревиче. Есть элемент мстительности в моем отборе. В свое время, не будучи знакомым со мною, Макаревич проголосовал против меня во время выборов в Авторском обществе, почему бы сейчас мне не ответить ему чужой цитатой. Газеты быстро уходят, а книги иногда живут дольше и передаются из рук в руки. В принципе, с мыслью о ловкости Макаревича, довольно удачно жившего в советском прошлом, которое выдается за ад сегодня, я солидарен.

«Меня от этой песни тошнило. Ещё сильнее меня тошнило от самого Макаревича, от его напускного вида усталого гения, поскольку этот гений играл, как играли двадцать лет назад группы типа Credence. Хотя что я говорю! У тех, что ни песня, то хорошая мелодия, взять одну только Who will Stopthe Rain, а у «Машины» что ни песня, то фига, и даже не в кармане, а возле него, чтобы начальству виднее было. И начальство в своем перестроечном порыве мимо этой фиги не прошло. И вот, пожалуйста, – мотор ревёт и новый поворот! И так он, всем на радость, заводной, перестроечный, оптимистичный и сн