Я: Кого, Александр Трифонович, из нынешних молодых поэтов вы жалуете?
Твардовский (через паузу ): Все-таки Ахмадулину.
Я: Можете сказать почему?
Твардовский (опять через паузу ): У нее самый богатый запас слов, у этой татарки. Она слышит рифму, где ее никто не слышит. В ее стихах неожиданные рифмы. Они возникают, когда их совсем не ждешь».
Прочитав эту большую, на целую полосу, статью я очень серьезно задумался над тем, чтобы прочесть ее вслух на своем семинаре.
Теперь, собственно, второе, но здесь даже не одна статья, а две. Повод, правда, один - последнее присуждение премии «Большая книга». Получил ее Павел Басинский. Автор первой статьи - Елена Семенова. О другом тексте - чуть позже.
Абзац из статьи Семеновой:
«Первое место досталось Павлу Басинскому за документальный роман «Лев Толстой: Бегство из рая», что вполне справедливо как с точки зрения качества этого труда, так и в общем свете нынешнего года, когда отмечается столетие ухода великого русского писателя и мыслителя.
Но в целом нынешний сезон премии лишь обострил вопросы, которые «Большая книга» вызывала ранее, и отнюдь не развеял впечатление, что в шорт-листе год за годом появляются одни и те же имена. Ведь даже достойный Павел Басинский будто очереди на первую премию дожидался - с 2008 года, когда был в числе финалистов с книгой «Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина"».
И еще абзац:
«Если ознакомиться с характеристиками произведений-финалистов на сайте премии, в глазах неминуемо зарябит от постоянного упоминания того, что сочинение такое-то сочетает в себе признаки всех жанров разом и вдобавок, подобно роману Пелевина, является совсем не тем, чем кажется на первый взгляд. Конечно, синтетический жанр в наше время весьма популярен, равно как и произведения-обманки-перевертыши, но трудно представить, что на российских просторах не появляется других романов. А разве не удивительна постоянная слабость к произведениям скорее литературоведческим, чем художественным?
Сомнение в объективности «раздачи слонов» в рамках самой крупной не государственной, но, если так можно сказать, лоббируемой государством литературной премии может возникнуть уже на уровне «оценщиков». Ни для кого не секрет, что, несмотря на большое жюри (около 100 человек), состоящее из литераторов, деятелей культуры, научных работников, журналистов и предпринимателей, «длинный список» премии тем не менее формируется по мнениям совета экспертов, состав которого не меняется год от года. Пристрастие жюри к авторам либо столичным, либо уже давно и плотно эмигрировавшим заметно до такой степени, что становится удивительно: неужто книги пишут только в Москве и в заграничных далях? А поскольку это не так, то кому и зачем нужно с таким упорством год от года внушать публике обратное и выдавать награды литераторам из узкого круга, провоцируя шуточки на тему «бутовского полигона» в честь заместителя главного редактора «Нового мира»?»
Теперь очень ироничная, но порой и двойственная по мысли статья Льва Пирогова.
«И, как водится, о приятном. Нынешнюю церемонию «не почтили присутствием» сразу трое писателей: Олег Павлов, Борис Евсеев и занявший третье место Виктор Пелевин (любопытно, лишат ли его за неуважение денежной премии, а если нет, примет ли он ее). В номинации «Честь имею» победа досталась Чехову. (Интересно, а он бы пришел?)
Думается, из «непочтивших» следует составлять специальный синодик, чтоб не перезабыть. Скоро их будет больше (жизнь-то движется к лучшему).
А если вспомнить, что «Большая книга» доставалась уже за Пастернака, за Алексея Толстого, Солженицына (и Солженицыну), а теперь вот за Льва и - Чехову, выстраивается какая-никакая политика, какой-никакой сюжет.
Будут ли давать Достоевскому? Или нет - учитывая историческую бесперспективность его воззрений на польский вопрос?..
Будут ли давать за Белинского (в следующем году двести лет, время не ждет) или мелковат?»
Определенно эти две статьи надо, чтобы полностью извлечь их сатирический смысл, читать вместе. Конечно, когда «Большая книга» расписывается в том, что художественной литературы в России нет, а есть только «ЖЗЛ», это нехорошо. Но все-таки Павел Басинский «Литературной газете» ближе, чем многие другие. В какой-то мере Лев Пирогов защищает своего автора от высоколобой публики. А чем, дескать, почти наш Павел хуже?
А начинается статья Пирогова таким образом:
«У Пашкова давали «Большую книгу». Как водится, не тому. Виктор Топоров, Ольга Тимофеева, Майя Кучерская, Андрей Немзер - лучшие умы посетовали: нет, дескать, у Павла Басинского того огонька в глазах, без которого…» Вот после этих строк и говори, что мы разучились писать своим особым, когда ни одна цензура не придерется, языком…
Теперь большой абзац, некой, возможно, литературной правды. Лев Пирогов проходится по замечательным книгам, в свое время отобранным «Большой». Начинает он с риторического вопроса:
«В самом деле, зачем существуют премии? Затем, чтобы в условиях, когда книг стало так много, что их никто не читает, отбирать наименее ненужные, так сказать. «Большая» трудится над этим вопросом уже пять лет. Так какие же пять книг рекомендуют нам с вами взять на необитаемый остров?..
Смешно, да.
«Так ведь других нет!» - с горячностью возразит иной Михаил Бутов, и я опять соглашусь: какая модернизация, такая десталинизация. Какое время, такие песни. Возьмем на остров пару лишних лопат. И все же. Что случилось в этом году?
Ведь терпели же, когда побеждал халтурный «Асан» (за пару дней до объявления результатов голосования к нам в редакцию позвонила девочка-пиарщица: «Хотите интервью с Владимиром Маканиным, который послезавтра получит «Большую книгу»?» Понабрали дур.) Терпели, когда премия расходовалась на попытки хоть как-то растрясти астрономический тираж «Даниэля Штайна…» Улицкой (домохозяйки думали, будет по-честному, про любовь, а там оказалась сплошь пропаганда ценностей; неликвидного Штайна приходилось сжигать ночами во дворах обер-канцелярий в Спасоглинищевском и на Малой Бронной). В общем, все четыре года терпели, проявляли классовую буржуазную солидарность…»
И вот теперь можно поделиться некоторой ассоциацией, возникшей у меня после посещения букеровского обеда, после приема во Французском посольстве, где был собран цвет нашего литературного сообщества, после прочтения этих двух статей в «Литературной газете» о свойской церемонии «Большой книги».
Эта ассоциация связана у меня с книгой Альфреда де Виньи «Сен-Мар, или Заговор в царствование Людовика XIII». В одной из последних глав рассказывается о премьере пьесы «Мирам» всесильного кардинала Ришелье. Премьера состоялась в новом парижском дворце кардинала «Пале-Рояль», в том зале, где сейчас, кажется, играет «Комеди Франсез». На торжественную премьеру собрался весь двор во главе с королем, но всесильный кардинал, видя, как перед ним охотно раболепствует вся Франция, совершил ошибку. Он впустил в свой дворец, в качестве зрителей, парижскую чернь. По обычаю времени, знать занимала ложи, а чернь стоя наблюдала за спектаклем из партера.
«Ришелье хотел показать, что он не боится суда общественного мнения для своего творения, и потому позволил допускать в залу всех без разбора. Теперь, однако, он уже в этом каялся, но было слишком поздно. Действительно, холодность беспристрастной публики не уступала даже холодности самой пастушеской трагедии. Напрасно театральные пастушки в драгоценных уборах и башмаках с высочайшими красными каблуками, стоя на цыпочках и придерживая двумя пальчиками украшенные лентами посошки, напрасно придворные дамы, нагибаясь в ложе, всеми силами старались выразить свой восторг и пытались даже падать в чрезвычайно лестные обмороки, - угрюмый партер не подавал никаких признаков жизни, кроме мерного покачивания длинноволосых черных голов. Во время первого и второго акта кардинал покусывал губы и делал рассеянный вид, но молчание, в котором прошел третий и четвертый акт, оказалось свыше его сил; родительское сердце его было уязвлено очень жестоко; он велел приподнять себя и в неловкой и смешной позе, наполовину высунувшись из ложи, начал делать знаки своим придворным приятелям, обращая их внимание на лучшие места и подавая пример аплодисментов, пример, которому следовали только некоторые ложи. Невозмутимый партер, однако, молчал пуще прежнего, он решительно предоставлял поле деятельности актерам и высшим слоям общества, а сам продолжал сохранять упорный нейтралитет».
Вот так, мне кажется, обстоят дела и с так называемыми премированными престижными премиями книгами. Начиная с печально знаменитого «Сундучка Милашевича» Марка Харитонова, получившего первый Букер из рук Аллы Латыниной. Я этого не забыл. Судя по всему, такой же популярностью пользуются и другие произведения избранного кружка авторов. Придворные лопочут, партер - угрюмо молчит.
Но случилось и другое, что заставило меня сосредоточенно думать, и думаю я об этом до сих пор. Я просмотрел фильм Виталия Манского «Девственность». Когда-то в «Правде» писал об этом очень талантливом и остром режиссере. Здесь - новая работа, опять все глубоко и серьезно. Показ этот состоялся в рамках гордоновских ночных сеансов, и мне было одинаково интересно и смотреть сам фильм и потом слушать его обсуждение.
Манский - документалист, фильм его так и был сделан как документальный с художественными обобщениями. Во время кастинга в передачу «Дом-2» были отобраны три молодых девушки. Сколько стоит девственность, на каких условиях героини могут с ней расстаться? Вся троица - профессионалки, приехавшие покорять Москву. Дальше - их судьба. Самое сильное место - это «кухня», режиссерский пульт «Дома-2», когда показывают, под чей свист действуют тамошние герои.
Не менее интересным, чем сам фильм, было его обсуждение. Таково или не таково поколение? Думаю, что краски в общем-то сгущены. Но - какими бы в действительности ни были эти девушки, не очень-то морально и этически чисто было ставить их в подобные условия. За соблазны мы тоже ответим перед Всевышним. Дети же!