науке и в творчестве работающего преподавателя.
Статья «Игната Литовцева» переполнена натяжками и откровенным враньем, хотя кое-что здесь есть и справедливого. Но пока вернемся к продолжению прерванной чуть выше цитаты.
«Впрочем, другие с ними конкурировать не в состоянии. Студенты не только не могут, но чаще всего и не стремятся публиковаться. Если честно, многие за все пять лет так ничего и не пишут, а диплом варганят из вступительной работы, добавляя откровенную, выковырянную из ноздри, халтуру. Все знают, что дипломную работу им обязательно зачтут». Вот тут правда намешана с полуправдой. Это касается других. Если под «другими» подразумеваются преподаватели творческого вуза, то что же поделаешь, коли многие из них годами ничего не пишут - им просто нечего выставить. А вот если о студентах, то они действительно знают, что если их допустили до защиты, то, как правило, зачтут. Но ведь сколько раз не допускали, сколько раз защита была перенесена на год или даже два, пока студент не сделает все так, как положено! Я здесь пропустил некий пассаж, связанный с Соней Луганской, закончившей магистратуру и ушедшей с дипломом, где стояли практически одни пятерки. Не я их ставил. А что касается магистерской диссертации, так как часть ее была о моем собственном творчестве, я, естественно, ей помогал. Но ведь цитаты искал и очерк писал ей о театре разве Пушкин?
«Вернемся все-таки к семинарам. Большинство мастеров - люди не просто пожилого, но очень преклонного возраста. Обучать студентов им физически тяжело, а зачастую уже и неохота. Но места свои они держат крепко и не покидают до самого конца. Кажется, что в увольнение их отправляет сама Смерть. Что же касается ректора или зав. кафедрой литмастерства Сергея Есина, то оба они связаны с мастерами личными отношениями и ставят эти отношения выше здравого смысла и пользы для вуза». Это не ко мне. Кроме С.П., блестящего педагога, которого любят студенты, я личными отношениями не связан почти ни с кем. А вот тех, самых полезных с точки зрения автора статьи, середнячков-преподавателей И. Ростовцеву и С.Арутюнова брал в институт, действительно, я, и я же позволил самостоятельно вести семинар Галине Седых - до меня она делала это рядом с признанными мастерами.
«Руководители семинаров делятся на несколько категорий. Во-первых, это известные литераторы, которые либо в силу возраста, либо из-за неумения и нежелания ничего не дают своим студентам. Евгений Рейн, например, посещает семинары крайне редко, часто не знает своих студентов в лицо или по имени, почти не разбирает чужих текстов, быстро сворачивает обсуждение. Но он хотя бы может рассказать о дружбе с Бродским, эффектно подымить трубкой. Некоторым студентам и этого достаточно, мол, поболтали с классиком. Инна Вишневская - тоже интересный рассказчик, но она давно уже не появляется на занятиях, а ее семинар по драматургии ведет почему-то прозаик Есин».
С Есина и начну. Вишневская тяжело больна, скорее всего, она уже не выйдет на работу, и вместо нее на следующий год будет работать известный драматург Малягин. Есин лишь доводит студентов до конца года, и взялся он за это без какой-либо оплаты. Но здесь же возникает и малая осведомленность автора статьи, который, конечно, не учится в институте, а лишь мечтает в нем преподавать, как когда-то мечтал Есин и, приятельствуя с ректором Е. Сидоровым, все же три года ждал, когда освободится какое-нибудь место. «Литовцев» также не знает, что Вишневская, в отличие от Есина, все же не драматург, а лишь теоретик театра, искусствовед, а Есин, у которого кроме Москвы шли пьесы и в других городах, как театральный критик не менее известен, чем как прозаик. А что касается Рейна, то, побалтывая о Бродском, он все же выпускает лучших в институте поэтов. Вообще-то, кто такой этот «Игнат»? Откуда сыплются стрелы? Мне это особенно интересно, потому что треть статьи посвящена В. Гусеву.
«Но самый вопиющий случай - это, конечно, семинар Владимира Гусева. Единственный на весь институт семинар критики. Сам Гусев давно уже превратился в одиозную и самопародийную фигуру. Мы, студенты, со смехом читаем его параноидальные передовицы в газетенке «Московский литератор», которую для нас регулярно выкладывают в институтском коридоре. Там вообще много чего позорного. Например, так называемые «Новости», в которых постоянно тасуются имена Максима Замшева, Ивана Голубничего, Владимира Бояринова, Владимира Силкина и других чиновных графоманов из Московской писательской организации. Странно, что репортажи о вручении ничего не значащих медалек, которые штампуются по заказу МГО СП огромным тиражом, видимо, для подкупа и умасливания различных префектов, милицейских чинов и узколобой военщины, в последнее время стали появляться в таком уважаемом издании «НГ-EX-Libris"»
За всем этим какая-то многоходовка. Один из моих авторитетных знакомых высказал предположение о новой охоте за зданиями и Лита и Московского Отделения.
16 апреля, пятница.Утром поехал в Институт, чтобы поговорить с Тарасовым. Мне еще вчера удивительно жаль стало его, а поговорил сегодня - как будто наелся какой-то гадости. Собственно, ехал я к нему, чтобы, опираясь на свой опыт, сказать, что на пятый год каждого ректорства, перед очередными выборами, начинают что-то ворошить и думать - а вдруг получится? Я также рассказал ему, что здесь есть еще и прицел нашей молодежи поскорее, без очереди, попасть в мастера. Упомянул также и о векторах, как я их вижу, статьи, из какого лагеря здесь прицел. Но, как всегда, он все слушает с непроницаемой миной, не верит в чью бы то ни было искренность. Говорит, что знает, кто написал, но не признается. Он очень уцепился за совершенно случайный пассаж о Соне Луганской. В разговоре промелькнула мысль, что «выскочил» кто-то, дескать, из моего окружения, мне показалось, что он намекает, хотя возможно это только моя мнительность, сразу на двоих - на Максима Лаврентьева и, может быть, на С.П. И у того и у другого, конечно, есть основания быть недовольными Тарасовым. Особенно у С.П., которого он просто выгнал из проректоров после того, как тот на выборах отдал ему свои голоса. А ведь так мог бы быть у нас и другой ректор! О Максиме не пишу, здесь все еще более мелочно. Но я знаю обоих, а С.П. у меня просто на виду - и у меня и тени сомнения нет, что это, безусловно, не их стиль и не их почерк. Вчера же мы с Лёвой по телефону покидали, кто может быть автором. Я уже, кажется, писал, что в той же газете появилась, знакомая мне по прежним временам, Маргарита Крапивина. Но есть и другие векторы.
В разговоре с ректором я накалился и указал на кое-какие, упомянутые в «Литроссии», его промахи, от которых, если бы он со мною посоветовался, я бы его уберег. Болевой порог я прошел и боюсь, что теперь могу поступать иначе, чем совсем недавно думал. Кстати, в статье есть ведь и кое-что справедливое. Действительно, маскируемся, а берем всех, потому что нужны деньги, а с поступившими обращаемся неаккуратно, так много расходуя на административный штат. Справедливо написано о Голенко, справедливо написано о Фирсове. Вот и в последний вторник его привезла жена, в прошлом хороший, кажется, редактор, а потом - я проходил мимо открытой двери по коридору - вела семинар вместе с ним.
В известной мере, я теперь даже радуюсь произошедшему, - я морально свободен.
Встретился на кафедре с М.О. Чудаковой, чудно с ней поговорили, как всегда о многом. Она человек редкой своей убежденности, но и редких знаний. Я всегда рядом с ней ощущаю себя невеждой. Кстати, после ее одной маленькой реплики я начал по-другому относиться к полякам. Их неприязнь к нам еще и в том, что когда Гитлер напал на Польшу, поляки не ожидали, что с другой стороны СССР тут же введет свои войска, чтобы вернуть себе кое-какие земли. Вот тебе и общий враг. Она же рассказала мне, что сейчас, после того вала сочувствия, которое русские люди проявили к полякам, когда в Смоленске упал самолет, отношение их к русским меняется.
Из сказанного мельком. М.О. прочла нашу с Марком книгу и заметила, что мы оба в ней вели себя с большим достоинством. Ее соображения по поводу Павла Васильева: поэт, писатель и сама личность художника - это все из разных категорий. В гении может быть не только злодейство, но и подлость. На эту тему у нас состоялся довольно длинный разговор, во время которого я, как семидесятилетний зайчик, только слушал.
Спать лег довольно рано, часов в десять-одинадцать вечера. Долго бился, чтобы поставить будильник. А потом ночью много раз поднимался, так как, по обыкновению, в будильник на сотовом телефоне не верю и боюсь опоздать. Зная за собой это беспокойство, под утро на всякий случай выпил снотворное.
17 апреля, суббота. Поднимался и включал над головой свет и в два, и в три, и в четыре часа ночи, и в десять минут пятого, а потом все же крепко заснул и внезапно с трудом проснулся, когда запело мое время - 4.З0. В 6.30 мы с Юрием Ивановичем Бундиным договорились встретиться на Ленинградском вокзале возле седьмого вагона «Сапсана». Да дьявол с ними, с деньгами, все равно они рано или поздно пропадут! Чуть ли не впервые я еду в Питер не за счет казны. План таков: едем в Северную Пальмиру, где у Ю.И. на одной из фабрик по изготовлению мужской одежды и знакомства и скидка в 30%, и там что-то каждый себе покупает, чтобы достойно встретить весеннее ненастье. Гуляем по городу, обедаем в японском ресторанчике. Вечером идем в Александринку на премьеру «Гамлета» в постановке Фокина, потом Юрий Иванович остается еще на день в Петербурге, а я около двенадцати, то есть после спектакля, уезжаю «Стрелой» в Москву.
Сразу скажу, стратегически и тактически план удался, я бы даже сказал, все получилось отлично. О «Гамлете», наверное, еще напишу, по крайней мере, у меня возникло ощущение, что надо бы написать обо всех «Гамлетах», которые я видел и с которыми встречался. Видел - у Охлопкова, встречался - со Смоктуновским. От «Гамлета» у Фокина осталось впечатление сложное - это, бесспорно, очень талантливо, с выдумкой, но мне не хватило знакомого текста, я не понимаю и не принимаю «Гамлета» без знаменитого монолога, без «Не пей вина, Гертруда!», без четырех капитанов. Но у Фокин