Я, как и Вы, с пристальным вниманием всегда относился к личности Александра Александровича, считаю его образцом трагической судьбы прекрасного человека, заправленного в жернова жестокой мельницы сталинского деспотизма. Круговая порука - отличительное проклятие преступных сговоров - не позволила ему, одному из руководителей писательского союза, избежать участия в ужасающих событиях геростратовой эпохи, заковавшей в цепи его доброе сердце и сознание. Об этом есть документальное подтверждение в исследованиях Виталия Шенталинского «Рабы свободы». В конце концов он сумел подняться до шекспировских высот человеческого духа и вырвался из обезумевшей круговерти жизни, добровольно взойдя на эшафот. И именно это его самопожертвование и служит для меня источником боли и трагизма, когда я думаю о нем. Судьбы не избежать, но почему, почему она так часто несправедлива к ее носителям?
А Фадеев мне полюбился не столько своими основными книгами, сколько пронзительными ностальгическими нотами в письмах к другу юности Шуре Колесниковой. Такая чистота помыслов и стремлений! Какое стремление к счастью «на заре туманной юности»!
Теперь напишу, что сумею, о прочитанных дневниках 2009 года. Писать умею только очень общо, здесь мне не посоревноваться с детализацией и классификацией непревзойденного исследования Веры Константиновны (В.К. Харченко. - Прим. ред. ), да и не это составляет смысл нашего общения.
В этот раз я прочитал Дневник слово за словом, да и не один раз, и это тем более оставило впечатление значимости и важности Вашей миссии в литературе. Бога ради, перестаньте гнобить и пенять на себя за целиком надуманную Вами же идею скуки, однообразия, мелкотемья и всякой прочей невостребованности, как результат «перехода на другую работу», сползания на иную страту жизни. Марк уполномочен опровергнуть этот несусвет. Во-первых, мы с Вами отлично это знаем, повторим сказанное в прошлой книжке (Евтушенко): «Людей неинтересных в мире нет, их судьбы, как истории планет…», да и старик Маршак дельное говорил: «мы знаем - время растяжимо,\ оно зависит от того,\ какого рода содержимым\ вы заполняете его». Ваше время так растянуто повседневной активностью творческой и прочей, что оно того и гляди расщепится и выпрыгнет из самого себя.
Позвольте поделиться с Вами моими идеями на тему «мелкотемья». В связи с чем вспомню, для примера, судью Пашкевич, которая описана как красивая дама «с пышной копной рыжих волос».
В письме от 27 декабря 2009 г. я рассказывал Вам об интересной судьбе Валентины Алексеевны Синкевич, и как нам удалось, случайно, по Интернету и мемуарам А.А. Игнатьева, найти сведения о ее деде Петре Матковском. Такое же вполне может случиться и с внуками-правнуками судьи Пашкевич, когда в поисках сведений о ней они обратятся к дневникам, где Вами описана довольно-таки живая дама «в законе». Или когда через полсотни лет один из студиозов прорвется в крупные писатели и скупые или щедрые сведения о нем из летописи времени будут на вес золота, а не древесной пыли.
Обширнейшая тематика Ваших описаний: неугасимая память о Вале - годовщина ухода из жизни: «…потом до трех часов, до первых гостей занимались столом, Витя сбегал в кулинарию за холодцом… В.С. признавала лишь праздничный стол, где был холодец…»; разбор полетов семинаристов, театральные рецензии, семейные обязанности в отношении родных, близких (горечь и боль от ухода брата Анатолия), бытовое обустройство дач (чего стоит рассказ о канализационном стояке на даче С.П.!); сцены съездов, непрекращающихся скандалов в Литфонде, судов и юбилейных мероприятий (особенно непревзойденно, классично описание в августовском куске юбилея Б.С. Есенькина на королевской яхте, с Кондратовым и вашим издательским сводничеством, Евтушенко с замечательным тостом, сальными «гариками» Вишневского, гурманским блеском нового времени. Трогает такт, с которым рассказано о трагедии семьи Мальгиных. Метко и правдиво сравнение постановки системы здравоохранения России и Германии… Череда тем и наблюдений нескончаема, поэтому остановлюсь.
Обилие вводных слов, междометий, наречий и других словесных разговорных красок, сама пластичность лексики необыкновенно оживляют Дневник, ароматизируют и интимизируют его, создают атмосферу партнерства в беседе автора и его читателя.
А сколько замечательно едкой иронии: «Я поговорил с ней (Толмачевой), не возьмется ли издательство опубликовать мой новый роман. Ирина Константиновна гордо ответила, что сможет это сделать только за счет автора. Я порадовался такой тороватости». Блеск.
Или вот: «Под вечер скоростным чтением я одолел еще одну книгу. Это «Любовь фрау Клейст» Ирины Муравьевой. На обложке, кроме сразу же смутившего меня заявления «Высокая проза», еще два авторитетных мнения: Миша Шишкин и Александр Кабаков. Кабаков пишет: «Ирина Муравьева - самый, по моему, интересный русский зарубежный прозаик новейшего времени. Безупречная память, тонкий слух, высокопрофессиональная наблюдательность и дар сострадания - что еще нужно хорошему писателю? Всем этим обладает Муравьева. Бог ей в помощь». Не очень представляю, чтобы, скажем, Тургенев написал что-либо подобное о Льве Толстом».
От себя добавлю: жаль, что Кабаков не добавил к словам «о самом интересном прозаике» - из живущих в Бостоне. Его, конечно, извиняет вводное слово, по-моему , оно делает Кабакова неуязвимым для критики, т.к. о вкусах не спорят. А по мне , из зарубежных литераторов самая все же талантливая - Дина Рубина. Появился еще интереснейший писатель, советую обратить внимание, не пожалеете, - Леонид Левинзон. Его рассказы опубликованы в «Октябре» N2, 2010.
А как великолепно Вы смогли помочь Николаю Чевычелову, своим гроссмейстерским текстом его характеристики! С таким послужным списком сам господь Бог пригласил бы Николая в свой поднебесный балет.
Понятна и ценима мной верность своим убеждениям. Это качество Вы отмечаете у Т.В. Дорониной, и они - доминанта и Вашей жизни и Дневников. И пусть во многом я придерживаюсь иных взглядов на мироустройство, но единство наших противоположностей - это ли не закон Гегеля в действии, и как хорошо, что мы его можем подтвердить и доказать. Разницу и упорство в отстаивании своих позиций отмечает Чудакова, она подметила эту особенность ваших отношений. Точно схвачено.
Очень колоритны и некоторые Ваши обобщающие сентенции. Например, «Боюсь, что скоро в нашей стране из интеллигентов крестьянского происхождения останутся только я и Лёва Скворцов ». Снимаю шляпу перед Львом Ивановичем.
В сцене посещения съезда писателей и отгона машины из-за незамеченного запрещающего знака потрясает фраза «Слава Богу, что я на этот раз не оставил документы в машине, а будто меня что-то стукнуло, взял рюкзак с собой». Т.е. машины отгоняют во всем мире, но какая метафорика: знаковый писатель с рюкзаком с документами через плечо. O tempora, o mores!
Или вот, ну прямо гоголевские контрасты:
(Июньский юбилей Г.А. Орехановой). «Потом В.В. (Чикину) пришлось говорить еще раз, потом очень неплохо говорил В.Н.Ганиче в, вручил с лентами два ордена. Стол был, как всегда, выше всех похвал, но с традиционным для МХАТа русским, национальным оттенком, без излишеств и непривычных для нас разностей, вкусно и достойно. На этих вечерах во МХАТе меня всегда поражает торжественность и уровень выступлений. Никакого падения уровня, каждый раз какие-то новые и новые понимания жизни и ответственности перед ней. Приехал домой в одиннадцать. Здесь уже пьяненький Витя и Игорь , потом пришел еще с бутылкой и Жуган , я чего-то ко всем вязался с нравоучениями».
Это ведь социальная контрастная интуиция, Россия в одном абзаце.
Из мелких замечаний: мне кажется несколько растянутым описание «курсов повышения квалификации» в Петербурге. Правда, оно компенсируется живыми страницами общения с В. Модестовым.
Уж слишком и навязчиво детализирован скандал в ГИТИСе, в конце концов, там ведь не изгоняли с поста педофила. Мне кажется, что это очень любопытный пример, в котором хоть и в мелком ключе, но «демократия» в действии не оказалась бессильной, как-то здравые силы института настояли на своем и победили.
Один момент меня задел за живое. Вы как-то по-кавалерийски лихо прохаживаетесь по языку моих предков, идишу. Не погибни мой отец, я бы почел за честь знать его, он был изначально родным для обоих родителей. Язык - святыня каждого народа, издевка над ним есть удар ниже пояса. И дети мои: дочь и зять неплохо говорят и, кстати, любят говорить по-русски. Вы, конечно, обличаете не язык, а конкретную ситуацию, при которой его использовали, но ведь мозгу особо не прикажешь. Я, правда, не могу точно припомнить, где эти места встречаются: в этих ли или в предыдущих частях Дневника.
Ну и уж коль пришлось критиковать, укажу на одну обидную ошибку, правда, она допущена в Литинститутских дневниках, изданных в 2006 г. Это запись от 8 марта 1990 года.
«Тут же на выставке вспомнил А.Я. Юровского - профессора, мужа Г.М. Шерговой. Вспомнил удачливую его жизнь, квартиру на Чистых прудах, павловскую мебель, машины Г.М., обслуживавшие правительство, ее разговоры об интеллигентном. И все сразу стало ясным: их преимущество на жизненном старте было обусловлено одним маленьким обстоятельством: кажется, именно отец Леши был участником расстрела царской семьи в Екатеринбурге. Я. Юровский кончил жизнь в ЦКБ - кремлевской больнице. Семья Романова - в шахтном колодце!»
Ниже отрывок из главы «Александр Юровский» мемуаров Г.М. Шерговой «А больше - ничего…»:
«Однажды некое желтое издание воскликнуло примерно следующее: «Ну чего ждать от пижона в белом смокинге, с тросточкой, да еще сына цареубийцы! Что благого может он принести нашему студенчеству?..»
Описанный персонаж, будем справедливы, пижоном был. И смокинг имел, правда, черный, что, впрочем, студенчеству неведомо. Что же до тросточки - и она существовала, иначе после тяжелого ранения на фронте пижону ходить было бы трудновато.