Прочел про запас еще несколько работ заочников. Жду С.П., спешащего мне на помощь, - я договорился с ректором, что С.П. возьмет половину семинара, а вторую половину позже я кому-нибудь передам. Уже в три часа был в институте. Посмотрел ведомости абитуриентов, и вот что получается. Крепкие ребята, не колеблясь, сразу же определяют свой путь: проза, поэзия, критика. А самые слабые, с минимальными оценками по творческой работе, пытаются проскочить хоть где-нибудь и, кстати, везде получают немного. У преподавателей тоже есть свое чутье. Кстати, подсчитал, подписывая ведомости и экзаменационные листы, что свою подпись пришлось мне поставить 384 раза. Рука заболела.
Ощущение, что жизнь еще не заканчивается. В институте что-то раскапывают под стеной.
15 июля, четверг. В четыре вел, как обычно, консультацию по этюду. Ничего нового, разве что ребят на этот раз чуть больше. Жара, духота, окна открыты, снизу гул машин. Температура за тридцать. Целый день радио предупреждает, что у сердечников и астматиков могут быть проблемы со здоровьем. Но ощущение после консультации осталось хорошее. Каждый год это первый контакт с очередным набором студентов. Я всегда с опаской вглядываюсь в их лица. Ничего нового не было, зачитал список прошлого года, постарался объяснить задачу, то есть что такое этюд. Кстати, недавно узнал, что этим термином, определяющим специфический вид письменного экзамена, теперь вовсю пользуется и ВГИК. Впрочем, я привык к растаскиванию принципов, идей, приемов. Уже где-то в шестом часу поехал домой.
16 июля, пятница. Казалось бы, готовился к экзамену, лег пораньше, но не выспался, потому что, как обычно и бывает, перед каким-то важным событием не сплю. Приехал довольно рано, встретил в приемной комиссии всех мастеров, переговорил со всеми об оценках и рецензиях, потом все разошлись по аудиториям. Запечатанные, из сейфа, конверты с темами распечатывал уже на месте. Мои ребята сидели в двух аудиториях, в одной «наблюдал» я сам, а в другой - Маша и Саша Нелюба. Опять вглядывался в лица. Я допустил до экзамена свыше шестидесяти человек, а мне-то нужно лишь двадцать. Заранее жалко тех, кого придется отсеять. Жарко, окна открыты, дети сопят, размышляют. У каждого листочек с двенадцатью темами. Я еще раз всех предупредил: крепко подумайте над выбором, не бросайтесь сразу писать…
Через час, когда уже все засопели и закряхтели над бумагой, я прошел по рядам и сделал статистику. Вот что оказалось: «Что такое священная война?» - пишут 3 человека; «Раздумье об отчизне» - 2 человека; «Что я знаю о современной жизни?» - 8; «В России нет дорог, есть токмо направления» - 3 человека; «Пока жив русский язык - поэзия неизбежна» - 5; «Гонишь «фэнтези» в дверь, а оно лезет в окно» - 2; «Жизнь московских таджиков…» - 8; «Анна Чапман - привет Джеймсу Бонду» - 4; «Скажи правду: за что ты любишь деньги» - 9; «Литература - не женское дело» - 11; «Чичиков сегодня - кто он?» - 2; «Позвольте представиться…» - 11.
Часа в три, погрузив в машину целую коробку этюдов, уехал сначала домой, а под вечер на дачу. Прочесть внимательно все это огромное количество текста, кажется, просто невозможно.
17 июля, суббота.Жара.
18 июля, воскресенье.Апокалиптическая жара.
19 июля, понедельник. Дорога. Приехал с дачи.
20 июля, вторник. Утром прибыл на апелляцию по этюду. Это опять одно из чудес нового порядка. Все оценки по этюдам ставил я, то есть тот же преподаватель, что и ставил им оценки за прозу. Значит, есть вывод, что, когда после высокой оценки за прозу оказывается низкая оценка за этюд, это не следствие каких-то интриг и нелюбви преподавателя - он полюбил абитуриента, когда допустил его до экзамена. Значит, голубчик, плохо написал. Народа на апелляцию пришло много, но как только я доставал текст и начинал показывать подчеркнутые заранее стилистические ошибки, все сопротивление прекращалось. Хотя наша лаборантка Ксюша слышала, как одна девочка разговаривала по телефону с мамой. А маме всегда надо еще и еще раз внушать мысль о гениальности ее ребенка. «Они от нас умышленно скрыли, что надо было писать что-то вроде рассказа». Ах, писатели! Поступая в творческий вуз, вы все еще думаете, что писать надо как в школе! Кстати, когда ребята просят добавить к оценке несколько баллов, они всерьез надеются, что можно попасть и учиться, если по профилирующим предметам будут тройки, а вот по ЕГЭ, индивидуальные истории которого так темны, все будет «на уровне». Я, правда, всегда думал, что такую бойкую молодежь мы корректируем на «собеседовании», но получается, - это опять все тот же случай с Сашей Нелюбой, - что это не совсем так. Как мне сегодня рассказала Л.М., Нелюба, оказывается, поступила не только потому, что получила по литературе 97 баллов, но и потому, что за нее вроде бы у ректора попросила тень Хомякова. Чуть ли не из тех же она мест. Не через маму ли? Но тут же выяснились и еще занятные подробности, теперь уже об Оксане Лисковой. Оказывается, и ее, как и Максима Лаврентьева, взяли в институт особым решением приемной комиссии. Опять не хватало одного бала, опять я попросил прочесть стихи… Эта подробность, которая совершенно выпала из моей памяти, чрезвычайно любопытна, если иметь в виду инцидент, описанный у меня в Дневнике за 2005-й год.
На интернетовской почте любопытное письмо.
«Многоуважаемый Сергей Николаевич!
Извините, что отнимаю у Вас время, но у меня есть вопрос.
Мой старый немецкий знакомый, собирающий Ваши дневники, прислал мне письмо с очередным вопросом.
Он интересуется исключительно Вашими дневниками. Ни проза, ни публицистика, ни переписка, по его словам, его не волнуют.
У него есть четыре тома дневников:
1. 1984-1996 гг.
2. 1998-2000 гг.
3. 2001-2003 гг.
4. 2005 г.
Вопрос же такой. Намереваетесь ли Вы опубликовать дневники за 1997, 2004, 2006 и последующие годы? По его словам, что-то есть в Интернете, но он его не любит и ждет печатного слова.
Если это Вас не затруднит, пожалуйста, ответьте мне по мейлу. А я перешлю Ваш ответ своему немецкому коллеге.
Желаю Вам всяческих успехов и, прежде всего, здоровья.
Искренне Ваш,
Владимир Дмитриев
Первый заместитель Генерального директора Госфильмофонд России».
Я тут же написал ответ. Хорошо помню Дмитриева - когда Валя болела, он несколько раз ей звонил и еще тогда тронул меня своим к ней вниманием.
«Дорогой Владимир! Спасибо за письмо. Живущего почти в безвестности, оно меня, естественно, поддержало. Год выдался чудовищный. Сначала заболела наша преподавательница Вишневская И.Л., которая вела драматургию, мне пришлось впрягаться и сначала вести, а потом и выпускать шестикурсников ее семинара. Потом делал операцию на глазах председатель нашей Государственной комиссии А.М. Турков. Мне большую часть его работы пришлось взять на себя. Значит, прочесть что-то около пятидесяти дипломных работ, а ведь проза дело объемное. Теперь лето, и я набираю свой новый семинар, и придется мне еще читать приемные работы по семинару В.В. Орлова. Это все присказки, но у меня есть ощущение, что они Вам интересны. В принципе, я занят большой книгой о В.С. Идет медленно именно потому, что занят. Надо, конечно, успеть, потому что лет мне много. А Валя эту книгу заслужила. И я напишу ее так, как никто и никогда не писал.
Вы понимаете, дорогой Володя, что я тоже очень волнуюсь из-за дневников. Причины понятны, и Ваш немецкий друг собирает их не зря. Именно поэтому я и не выставляю их в Интернете. Да, и некогда этим заниматься. Сейчас почти подготовил дневники за три года. Это 2004-й, 2006-й и 2009-й. 2004-й напечатает Институт. А дальше буду искать деньги. Ходить по издательствам и даже кого-то просить не стану, это у меня не получается. Как только что-то появится, дам Вам знать.
Не забывайте меня. С.Н.»
21 июля, среда. «Свежая новость» приплыла из Кабардино-Балкарии. Сегодня в четыре часа утра неизвестные люди ворвались на электростанцию, убили двух охранников и произвели несколько взрывов. Сейчас здание ГЭС горит. К подобным известиям мы относимся уже как к привычным. Но что же это за страна и порядки, где все время что-то взрывается! Тут же по радио сказали, что если бы выборы президента состоялись завтра, то за В.В. Путина проголосовала бы одна треть граждан страны, а вот за Медведева только 12 процентов. Все понимаю, даже люблю Медведева, но мне все время кажется, что он лишь играет эту почетную роль. Прямо ходит, носит красивые, в тон галстуки, хорошо сшитые костюмы, иногда талантливо улыбается, иногда говорит умные слова, но что-то за всем этим ненастоящее. Придет хозяин цирка и запрет актеров в сундук.
В 10 часов началось собеседование. БНТ стал проводить его значительно веселее и легче. Я тоже расслабился и лишь читал свои рецензии на творческие работы и этюды. Что-то около пяти закончили. Но сейчас мы уже не объявляем итогов по семинарам, ждем общих оценок, которые придется интегрировать на собеседовании, ведь у каждого преподавателя-мастера своя система. Зато по велению министерства. Мне кажется, что семинар собрался довольно сильный. К всеобщему удивлению, пока в нем 15 ребят и 5 девочек, а подобного в нашем феминизированном вузе не случалось давно. Мне вообще мнится, что в воздухе что-то меняется. До некоторой степени это приводит меня в растерянность. Некоторые ребята сильнее моих пятикурсников. Предварительный список семинара готов, теперь надо чтобы все принесли к сроку документы.
Вечером в Интернете лежало новое письмо от В. Дмитриева.
«Глубокоуважаемый Сергей Николаевич!
Спасибо, что нашли время мне ответить. Эта обязательность, вообще столь редкая в нашем Отечестве, и уж тем более в наши дни, приятна.
Своему немецкому коллеге я написал. Как понимаю, он будет с нетерпением ждать.
Если б Ваш институт издал в одном томе два пропущенных Вами года - 1997-й и 2004-й, было бы правильно и хорошо. Как Вы понимаете, дневники с пропусками имеют меньшую ценность, нежели, хотя бы по возможности, полные.