Ну, а в дальнейшем, надеюсь, судьба будет к Вам милостива и позволит опубликовать и последние на сегодняшний день пять лет.
Рад, что мое письмо хоть немного Вас поддержало, хотя я на это не рассчитывал. Но если так получилось, то хорошо.
Я могу понять, почему о прошедшем годе Вы отозвались как о чудовищном. Помимо всего прочего, вести семинарскую работу и читать тысячи страниц современной молодой прозы - это тяжелое испытание, вполне сопоставимое с трудом небезызвестного Сизифа, но без всякой надежды на будущее прощение и хотя бы на частичную моральную компенсацию.
Должен сказать, что и я Ваши дневники читаю с интересом, порой даже значительным, поскольку меня всегда интересовала бытовая структура жизни, которая у Вас хорошо получается. Как Вы, вероятно, понимаете, мои интересы и вкусы весьма далеки от Ваших, и я ни при каких обстоятельствах не смогу держать, допустим, Проскурина не только за одаренного, но и вообще за писателя, но это ни в коей мере не мешает мне с интересом прислушиваться к Вашему мнению и с Вашей помощью рассмотреть тот или иной предмет с недоступной мне стороны.
Между прочим, сейчас я читаю еще один чрезвычайно любопытный дневник. Его на протяжении двадцати лет вел в немецкой тюрьме Шпандау осужденный Нюрнбергским трибуналом в 1946 году Альберт Шпеер, личный архитектор Гитлера и министр вооружений последних лет фашистской Германии. Когда-то он опубликовал интереснейшие мемуары, а теперь дополнительно к ним в нашей стране издали и дневник. Поскольку Вы постоянно занимаетесь историческими изысканиями, советую Вам, если Вы этого еще не сделали, прочитать книгу. Лично я через нее узнаю кое-что новое и о людях рейха, и о психологии заключенного, над которым довлеет прошлое, и о человеческой природе вообще.
Вы уже сделали очень многое, продлив на несколько лет жизнь Валентине Сергеевне, а если еще и расскажете о ней, это будет дополнительный бонус. В связи с этим я вспомнил замечательную притчу, рассказанную когда-то Анджеем Вайдой. Художник рисовал Христа и поскольку, работая, находился в состоянии религиозного экстаза, то творил, стоя на коленях. Тут к нему явился Иисус и сказал: «Художник, не нужно опускаться на колени. Если ты меня действительно любишь, лучше нарисуй меня хорошо». Вот и Вы, пожалуйста, постарайтесь написать хорошо.
А вообще-то, полагаю, любая женщина заслуживает того, чтобы о ней хорошо написали».
И на это письмо я ответил. Еще в институте днем вспомнил, что надо бы отослать и В. Дмитриеву, и его коллеге последнюю книжку В.К. Харченко.
Ашот положил мне в почтовый ящик вырезку из «МК», связанную с Михаилом Плетневым. Он ведь все же вернулся в Таиланд, на суд, но об этом завтра. Время уже первый час ночи.
22 июля, четверг. В десять часов начался новый тур собеседования. На этот раз я отсидел большое, почти до трех часов, знакомство с поэтами, а потом встречу с многочисленными девочками с семинара переводчиков. Ростовцева, как мне показалось, очень многих отсекла на первом этапе, поэтому уже на этюде у нее оказалось не больше тридцати человек. Мне показалось, что народ был не очень интересный. Поэзию, которой собираются заниматься, знают плохо. Только один раз я услышал на вопрос о поэтах, которых абитуриенты читают, имя Твардовского и просто ахнул, когда кто-то назвал Леонида Мартынова. Из любимых поэтов называют Бродского, Кушнера, Вознесенского, Евтушенко, Ахмадулину или молодых поэтов из Интернета. У нас принято, что абитуриент на собеседовании читает хоть одно свое стихотворение. Стихи были тусклые, в основном все без рифм, «набор образов». В известной мере это то, что многие годы у нас же культивировалось и Олесей Николаевой и Галей Седых. Слухи расходятся, мы пожинаем свои плоды. Шли в основном девочки, правда, было и несколько мальчишек. С некоторым трудом набрали 17 или 18 человек, все это середняк, но три или четыре более ярких личности все же попалось, а значит, семинар состоится.
У переводчиков не веселее, но тут в основном, в отличие от поэтов, среди которых чаще встречаются ребята из провинции, все молодые девицы из Москвы и ближнего Подмосковья. Выпускницы специальных школ, лицеев, гимназий. Глубинкой и не пахнет. Правда, был один паренек рыхловатый, видимо, выросший на курочке, вот он из провинции, три раза ездил в Кембридж в летнюю школу по изучению английского языка. На собеседовании особенно про язык не спрашивали, а больше про английскую культуру. Положение и здесь не самое хорошее, все мельчает. Отдельные исключения лишь подтверждают общее правило. Почему же мы и в четырнадцать лет знали и про Диккенса и про Гамлета?
Теперь о вчерашней заметке в «МК». Из нее я выбрал то, что мне кажется наиболее существенным, то есть мысль об участии во всей этой истории московского сектора.
«Плетнев утверждает, что разгоревшийся секс-скандал - чей-то заказ на него.
- Это как-то связано с моей деятельностью в России, - заявил Михаил Васильевич перед отлетом в Паттайю. - Есть люди, которые давно затаили на меня злобу. Например, как та гражданка, которая раньше была у нас директором оркестра».
Цитата из статьи Ольги Руперт. И далее:
«Мысль о том, что его кто-то заказал, не оставляет музыканта:
- Мне кажется, это подстроено теми, кого пришлось уволить из оркестра».
23 июля, пятница. И лег вчера поздно, и проснулся из-за жары в половине шестого. Пробудили и заботы, собственно, закончились очники, а впереди еще та же процедура с заочниками: надо читать. Тексов у меня целая коробка. Решил времени не терять и скорее ехать на дачу, там под яблонькой все проходит и быстрее и легче. Без пяти семь после длинных сборов уже выехал, решил снова двинуться в путь по Киевскому шоссе, а через двадцать минут, только успел заправиться, на выезде из Москвы милые и предупредительные гаишники получили от меня 3000 рублей. Останавливали через одного - плановая проверка, пока собственное начальство спит, но и вообще еще из флибустьерских времен хорошо известно, то «город лучше грабить на рассвете». У меня оказались просроченные права.
Это целый балет по изъятию службой ДПС денег у трудящихся. Столько раз я это видел, что имею некоторый опыт. Сначала первый смотрит, сочувствует и цокает языком. Он сама доброжелательность, не волнуйтесь, сейчас поедете. Потом другой относит документы в будку. Метод бригадный, отработанный, как на конвейере. Потом лейтенант, комфортно сидящий в будке «за главного», ласково предлагает «присесть» и начинает рассказывать «прейскурант», что и за какое нарушение полагается. Лейтенант может посочувствовать возрасту. При этом он отгадывает кроссворд, радуется, что самостоятельно определил: «человек изысканного поведения, аристократ». Но любой штраф потребует массу бюрократической суеты. Уже потом я сообразил, что все, чем они меня стращали, то есть снять номер, отослать меня в город, - все это, в первую очередь, не устраивало самих блюстителей дорожного порядка. Слишком большая волынка, писать бумаги, долго переписывать номера с документов. Их, этих ласковых сук, волновали деньги. Но, поди ж ты, ведь целая система, школа!
По дороге я придумал некую для них кару. Ведь они никогда отчетливо не представляются. Все творят, по возможности, тайно. Я помню, как один, раз точно так же ласково отнимая у меня на дороге деньги, и тоже 3000 рублей, гаишник стоял так, чтобы я не разглядел номер на его машине. Постараюсь не забыть и написать письмо хотя бы на «Эхо Москвы» с предложением: на служебном костюме каждого должен быть бейджик с его именем и фамилией. Но и это не всё, обиженный русский ум изворотлив. При каждом пункте проверки документов должен быть установлен терминал для получения штрафа. Вот тогда пусть и пишут эти штрафы, пусть пугают.
На даче. Полил. Поел. Много огурцов, «колосится» морковка, лезет наперегонки петрушка, бугрятся кабачки, алеют помидоры, в бочках для полива чуть ли не кипит от жары вода. Температура на термометре - 36 градусов тепла. Сажусь в кресло под яблоней, которую сам же чуть ли не тридцать лет назад посадил, начинаю читать. И в то же время думаю: интересно, как наши симпатичные милиционеры делят заработанное утренними стараниями: в соответствии со званием, какую часть откидывают начальству? Но какие они все благообразные на телевизионном экране!
С крейсерской скоростью - одна работа в час - под яблоней читаю заочников. Так же как и в прошлый раз, впечатление от подобного хорошее. Все-таки какой талантливый у нас народ! Как в прошлые разы, внести в Дневник все понравившиеся мне работы не удастся, но вот двоим я поставил по 99 из ста баллов оценки.
Лукшин Андрей Игоревич, 1971 г.р. Здесь есть некоторые стилистические погрешности. Но не об этом речь. Серьезное, значительное, полнокровное сочинение. Не без влияния А.И. Солженицына. Небольшие случаи из жизни, наблюдения, маленькие рассказы. Пластика, философия, взгляд на культуру и природу человека - все высшего разряда. Мне бы в молодые годы у такого мастера поучиться. Это не беллетристика под каким-то новым соусом.
«Спокойствие внезапно подпрыгивает от удивления при виде зайца.
На беловатом песке между водой и заросшим плотно кустарником выбегает и волнуется при виде лодок. Вот стоит у воды, быстро отпил и замер. Лодка приближается, он к кустам ближе, и, когда уже совсем близко, он замирает в самой кромке зелени, надеясь, что его не видят. Зрелище незабываемое. Он темный, чуть не черный, как бельмо на глазу. Красавец порадовал сердце».
И как точно думающий народ.
Вот короткое рассуждение о небезызвестном полковнике Исаеве-Штирлице. Правда, здесь шире - о разведчике вообще.
«А ведь рассудите меня, взращенный и выращенный при одном строе, получил образование и воспитание, переметнулся на службу к другому. Конечно, понять можно: поменял взгляды, идею. А допустить - подловили, завербовали, ладно это я так. А разведчик при том продолжал жить в блеске и лоске на деньги «cоветов», немыслимо растрачивая, дабы оставаться своим уже у врагов, не меняя при этом своей сущности».