[91]. Итого, если наберется человек 350, то хорошо. У нас винтовки и несколько легких пулеметов, где-то, говорят, еще идет корниловская полубатарея и начальник нашей бригады полковник Звягин[92].
Утром я совсем успокоился. Лежу на грязном полу трюма. Солнце через люк пыльным столбом светит на дно баржи, колеблясь от качки, освещая то железную рельсу-стойку, то сбитую ногами деревянную лестницу. Я с Гильдовским едим селедки. Селедок целый бочонок. Едим только жирную спинку, а остальное выбрасываем. Вылазим наверх. Наша «Меатида» пыхтит, ныряя в волнах. Солдаты и офицеры лежат на палубе, греясь на солнышке, и курят, все курят. Ведь табаку много.
Я лег с Гильдовским на деревянных сходнях и закурил. Куда-то мы попадем? Покурили, попили хорошей воды. Воды много. И опять принялись за селедки. В полдень «Меатида» свернула в сторону, или ветер повернулся. То ветер дул в лоб, а теперь дует справа. Баржу стало относить в сторону, и «Меатида» ничего не могла сделать. Решила тащить на буксире сбоку. Укрепили двумя концами и с носа, и с кормы. Едва корму укрепят, на носу лопнет канат, нос укрепят, на корме лопнет. Один раз на носу лопнул, баржу повернуло кормой к «Меатиде».
– Руби! Руби! – завопил в рупор капитан «Меатиды».
Начали резать канат, его заело, не перережут. Рубили шашками, ножами. Наконец перерезали. «Меатида» кружится вокруг баржи и ничего не может сделать. Часов в 12 дня стали показываться на горизонте дымки пароходов, их много. У большевиков есть тоже суда, например ледокол № 4. Боятся, как бы это были не они. Капитан «Меатиды» смотрит в трубу. Нет, это наши. Наша охрана, английские миноносцы, ледоколы № 2 и «Страж». Часам к двум эскадра сблизилась. Невдалеке от нас идет пароход, на котором едет полковник Звягин и полубатарея корниловцев. Приблизительно в это время показалась земля. Сердце у всех тревожно забилось. Настроение повышенное. Что за земля и есть ли там большевики? Пока видна одна полоска песку. Некоторые смотрят в бинокли, несутся со всех сторон возгласы:
– Смотрите, смотрите, вон село!
– Да, да, село!
– А вон, кажется, автомобиль!
– Где?
– Вон, под горой, правей села!
– Да то дерево!
– Какое дерево? Движется…
– Нет, то всадник…
– Какой всадник, то подвода!..
У каждого сердце тревожно сжимается. «Сейчас! Сейчас!» – стучит в голове у каждого. Может быть, через какие-нибудь полчаса многие из здесь стоящих перейдут в лучший мир.
Берег все виднее и виднее. Капитан «Меатиды» не отрывает глаз от трубы, он изучает берег. К нам подходит небольшой пароход. На борту его стоит полковник Звягин. Наши все вылезли из трюма и толпятся наверху.
– Смирноооо! – раздалась команда.
– Командир Алексеевского полка! – крикнул с парохода полковник Звягин. – Сейчас я подам лодки, на них сядут юнкера и высадятся на берег; затем подойдет ваша баржа и будут высаживаться алексеевцы, юнкера же рассыпятся в цепь в полуверсте от берега. После выгрузки алексеевцев будут выгружаться самурцы. Если с берега будет оказано сильное сопротивление, то обратно на баржу будут погружаться самурцы, а алексеевцы будут сдерживать противника, затем сядут алексеевцы, а юнкера будут держать берег, пока отойдет баржа, затем сядут юнкера в лодки!
Пароход отошел. Ну, вероятно, будет горячее дело. Алексеевцев, конечно, вперед. Берег уже хорошо виден простым глазом, видно какое-то село. Около села пасутся лошади. Волны очень сильны и перебрасываются даже через баржу. К нам с парохода подходит 6 лодок. Юнкера быстро уселись на них по 4 человека. Лодки идут к берегу. Они прыгают по волнам, как ореховая скорлупа, то взлетают на гребни волн, то проваливаются между ними. Мы боимся, как бы они не разбились друг о дружку. Юнкера сидят наготове с винтовками в руках. Наша баржа стоит в 200 саженях от берега. Все, затаив дыхание, не отрывают глаз от 6 лодок. Мы ждем – вот-вот грянет первый выстрел. Да, на нашей барже надпись «Дредноут № 2». С таким именем эта баржа в 1918 году высаживала десант красногвардейцев под Таганрогом, у баржи даже будка бронирована.
Вот первая лодка прыгнула и ударилась о берег. Четыре человека мгновенно выскочили на берег и с винтовками наперевес пошли к селу. Село в полуверсте. Вот другая и третья подошли. Через 15 минут уже цепь в 25 человек ложилась у села. Едва только выгрузилась последняя лодка, как из села вылетело несколько всадников и помчались по дороге куда-то вдаль.
«Меатида» разогнала баржу полным ходом и застопорила машину, оборвав канат. Наша баржа по инерции понеслась вперед и ткнулась в песок саженях в 6 от берега. «Меатида» повернула и ушла в море.
Хорошо, что ветер с моря. Баржу нашу почти заливает водой, волны ударяют о борт и, пенясь, с ревом отбегают назад, и с новой силой ударяются, и снова отбегают.
– Спускай сходни! – раздалась команда.
У нас на барже сделано двое сходен. По два громадных бревна, и поперек их прибиты дощечки. Одни сходни спустили. Баржу сильно качнуло, борт поднялся, и сходни упали в воду. Борт баржи от воды сажени полторы. Сходни не поднять.
– Спускай вторые! – кричит командир полка.
Осторожно спустили вторые, укрепили их канатом за баржу. Ординарцы придерживают их еще руками. Начали выгружаться.
– Набирайте побольше патрон! – кричит командир полка. – Кто жалеет обувь, может снять!
Он прямо в сапогах спустился по сходням и побежал по колено в воде к берегу. Я снял ботинки, так как все равно придется снимать после высадки. Вода холодная. Брюки замочил. Набежавшая волна обдала меня водой до пояса. Вылез на песок. Одел ботинки. В ботинках полно песку. В карманах мокрая крупа. Спички размокли, табак раскис. В полуверсте слева видно село. Невдалеке от нас у села мальчишки пасут лошадей. Наши поймали двух мальчишек, чтобы узнать, есть ли в селе большевики. Едет по берегу какая-то подвода. Мы подошли и окружили ее. Какой-то мужик везет бычки.
– Какая это деревня? – спрашиваем.
– Кирилловка!
– Какой губернии?
– Таврической!
– А какой город близко?
– Геническ 60 верст! – указал мужик рукой на запад.
Теперь только я сообразил, где мы высадились. Приблизительно на середине между Геническом и Бердянском. Мы все еще вертимся на берегу, ждем, когда все выгрузятся. Невдалеке стоит пароход. Он не может близко подойти к берегу и выгружает на катер орудия корниловской полубатареи. Там два орудия с упряжкой.
Солнце ярко светит, но ветер с моря холодный и сильный.
– Идемте в деревню! – крикнул нам поручик Лебедев. – Пока наших там нет, достанем пожрать!
Я с Гильдовским пошел, хотя черт его знает, может быть, в деревне засели красные; но неудобно было отказываться. Мы пошли. Входим в деревню.
Мужики и бабы удивленно смотрят на нас. Откуда, мол, и кто вы?
– Христос воскресе! – говорим.
– Воистину воскресе! – отвечают.
Молчание.
– Так цэ вы кадеты?![93] – через минуту спрашивает один старик.
– Да! А что, у вас были большевики?
– Та було пять чоловик![94]
– А где же они?
– Ускакали! Увидали сегодня, что идут пароходы – хвалятся – это наш флот – ни, думаю, не похоже на ваш флот, – качает головой старик, – бо шото вин не так идэ[95]. А как начали подходить к берегу лодки, они хотели стрелять, да мы их просили не открывать стрельбы – они и ускакали!
Жаль, значит, сообщат вовремя кому следует. Зашли в хату.
На столе пасха, яйца крашеные. Хозяйка дала хорошего борщу с курятиной. Затем молочной лапши. Это по-украински, не то что крымские хамы, последний рубль у тебя норовят отнять.
– Откуда вы взялись?! – спрашивает удивленный хозяин.
– Из Крыма!
– Разве Крым ваш, а большевики тут на митинге кричали, что кадетов они потопили в море!
Пошли в другую хату. Там баба угостила яичницей. Наелся – больше некуда.
Полк уже в деревне. Размещается по хатам. Баржа уже стоит на берегу пустая, из нее тянут в деревню какие-то телефонисты – вероятно, штаба бригады – провод. С баржи сигнализируют флажками в море. Далеко на горизонте, еле видно, дымят военные суда. Одно орудие с трудом спустили в воду, а другое и лошадей не смогли. Решили действовать с одним. Лошадей возьмем у крестьян. Орудие новенькое, английское, горит на солнце.
Итак, наш отряд человек 400, штук 9 «Люисов»-пулеметов, повозка патрон и одно орудие, лошадей ни одной. Слава богу, что благополучно высадились. Ординарцы мечутся по дворам и выгоняют лошадей. Уже все они верхом, на хороших лошадях. Достали к орудию 6 лошадей. Есть и повозка под патроны. Корнев и Гильдовский купили у хозяйки штук 50 яиц и делают в большой кастрюле гоголь-моголь. Обожрутся, черти. Здесь страшная дешевизна. Кувшин молока 30–35 рублей. А в Крыму, когда мы выезжали, бутылка стоила 90 рублей. Нет здесь совсем табаку и спичек. Спички у меня подмочены. Я отдал их хозяйке, 6 коробок. Она благодарит с поклонами. Едим так, как давно не ели. В Крыму и не мечтали о такой еде. Целый день яичница, сметана, молоко, масло. Настал вечер.
Трубач заиграл сбор.
Выходим строиться. Темнеет. Ночь наступает прохладная, но тихая, звездная. Выступили из села. Алексеевцы впереди, самурцы сзади. Офицерская рота идет в авангарде. Идем. Тихо. Запрещено курить и громко разговаривать. Идем каким-то ущельем. Справа море, слева утес, по верхушке которого идет дозор, то обгоняя, то отставая от нас. Он все время перекликается с нами. Ну если красные где-либо поджидают нас, то нам в ущелье будет невесело. Да и отступать некуда. Дорога песчаная. Страшно тяжелая. Лошади еле вытягивают патронную повозку. Баржа, говорят, осталась одна, а флот ушел в море. Прошли верст 8, сделали привал. Сзади шум. Подъезжает орудие на крестьянских лошадях. Лошади еле вытаскивают из песка тяжелые колеса. Пошли дальше. Вышли в чистое поле. Дорогу пересекает небольшой лесок. Остановились. Послали разведку. Никого. Двинулись дальше. Часов в 11 ночи подошли к селу Демидовка. Наша рота пошла в село, а остальные остались на выгоне. Идем медленно, с остановками. Вот-вот из-за заборов застучит пулемет, но нет. Тихо. Уже весь отряд в колонне движется по сонной улице села. К нам подбежал поручик Аболишников.