– Значит, что пора спать!.. – сказал Шапарев, переворачиваясь на другой бок.
11 июня. Сегодня ночью подняли тревогу. Разбудили всех в три часа. Что такое? Настроение у всех повышенное. «В десант опять попадем», – шепчет всем по секрету Солофненко. Но после оказалось, что переносить будем центральную из частного дома в школу. Поручик Лебедев разбудил всех пораньше, чтобы к 8 часам, когда начнутся разговоры, центральная была на новом месте. Слава богу, успели навести новые линии. Только с портом Мама возились долго. Провод саперный (тяжелый), подвешен высоко на деревьях. Когда снимали, пришлось рубать, и так много бросили на месте. К 9 часам кончили. Жрать хочется страшно, а до обеда еще три часа, и денег нет. Решили попросить чего-нибудь и взамен дать кабеля. Зашли к одному хозяину. Конечно, народ здесь такой, что и не догадается так просто пригласить. Я и Фоменко-младший предложили ему саженей 40 трехмиллиметрового телеграфного дроту[129], с ¼ версты саперного кабеля и два деревянных барабана-катушки. Он вынес кувшин молока, камсы, луку, редьки. Фоменко облизнулся на все это и нечаянно перевернул молоко. Больше у хозяина его не было. Говорит, сам покупает. Пришлось постничать камсой и луком, закусили хорошо и пошли спать домой. Легко и хорошо. Провод не тащить с собой.
12 июня. Сегодня в 6 часов утра перед поверкой я зашел на центральную. Дежурил Строков – мальчишка, недавно поступивший в команду. Он издевался над Шевердиным. Старик звонит в городскую, а Строков разъединяет и смеется. Меня это взбесило, и я сказал ему, если это повторится в другой раз, то скажу кому следует. Добро бы служил давно. У нас много новых: два брата Фоменки. Оба шоферы и мотоциклисты из связи Сводно-стрелкового полка. Попали сюда после расформирования их полка. Оба из Изюма, женатые, хохлы ярые.
13 июня. Сегодня я проснулся рано утром, разбуженный гулом. Вышел во двор. Солнце только взошло. Над Керчью парил большевицкий аэроплан и бросал бомбы. Около железнодорожного моста подымались большие черные столбы дыму. Бомбы падали за городом. Крейсер «Ростислав» стрелял из зениток. Аэроплан описал несколько кругов над городом и повернул на Тамань. Жалко, что не долетел до нас. Шапарев и Мартынов вечером ходили в город, Зак уехал в командировку, и я производил поверку. После поверки пошли на выгон с песнями.
14 июня. Сегодняшнею ночью была сильная гроза. Я пошел на центральную и застал такую картину. В учительской, где были аппараты, было пусто и темно, телефонисты столпились в другой комнате. Что такое? Смотрю, из коммутатора при всяком блеске молнии вылетает сноп пламени с сильным треском и освещает всю комнату. И это ежеминутно. Телефонисты перепугались и боялись подойти.
– Может быть, выключить аппараты? – спрашивали они меня.
– Ничего не трогайте! – сказал я. А то по ошибке вместо линий выключат землю – и крышка всем аппаратам. Вся надежда на громоотводы.
Целый день возились с линиями. Грозой порвало провода, поломало шесты. К двум часам дня восстановили всю связь.
15 июня. Вечером был на аэродроме. Был на поднятии и спуске аэропланов. «Le voisin» долго не возвращался. «Ньюпор», сопровождавший его, вернулся, говоря, что потерял его из виду. Всполошились. Ведь «Voisin» неповоротливый, может быть, его атаковал красный. Быстро послали другой «Ньюпор». И этот вернулся через два часа, говоря, что нигде не видел его, ни на земле, ни в воздухе. Уже 9 часов вечера, но я лучше прозеваю поверку, а узнаю, в чем дело, не ухожу с аэродрома. В половине 9-го послышался звук мотора.
– Гарба! Гарба! – закричали солдаты.
– Зажигай костер!
Быстро запылал костер. «Le voisin» благополучно спустился. Летчики кинулись к нему.
– В чем дело?
– Да решил побывать в Екатеринодаре! – улыбался пилот, вылезая из гондолы.
Летчики жали ему руки. Сели на автомобиль и полетели в Керчь ужинать. Читаю из школьной библиотеки «Король Лир» Шекспира.
16 июня. Прибыло пополнение. Читал газеты. Наши в Северной Таврии прорвали фронт и наступают. Генерал Слащев высадился большим десантом у Кирилловки, где высаживались на Пасху мы, занял Геническ и соединился с Чонгарской группой. Вечером наш крейсер «Ростислав» подбил свой аэроплан. И радио послал в крепость. Летчики страшно ругались по телефону. Аэроплан упал в воду у большевицкого берега (Большая коса). Виден из воды хвост. Наш катер хотел его вытащить. Но большевики не допустили – огнем. Бедный летчик. Неприятельского еще ни одного не подбили, а свой подбили.
17 июня. Утром была сильная гроза и ливень. Поломало шесты. Возились с линией часа три, пока наладили связь. Уже шесты у нас есть на ½ аршина от земли, до того изломались. После обеда были занятия. Занимался поручик Бубликов.
18 июня. Интересный случай был сегодня с поручиком Бубликовым. Поручик Бубликов, подпрапорщик Мартынов и Солофненко играли в преферанс в саду на квартире Бубликова. Было очень жарко. Бубликов снял пояс, расстегнул воротник. Жарко. Пришлось расстегнуть штаны. Почти раздетый, он сидел спиной к калитке. Вдруг калитка открылась, к нему в гости идет знакомая сестра милосердия. Мартынов ее заметил, хотел было сказать Бубликову, но потом промолчал, решив устроить штучку.
– А я к вам! – сказала сестра, подходя сзади к нему.
– Ох! Ох! Ох! – застонал Бубликов и лег грудью на колени.
– Да бросьте стесняться! – смеялась сестра. – Ну стоит ли стесняться, если воротник расстегнут! – Она думала, что он закричал, так как у него расстегнут воротник.
– Уходите! Уходите! – кричал Бубликов, подлезая под стол.
Сестра подошла к столу и тут только увидела всю картину. И с визгом выбежала из сада.
Солофненко и Мартынов как бомбы влетели в мастерскую и, едва выговаривая от смеху, передали нам этот случай. Смех стоит.
20 июня. Вчера вечером в порту Мама поднялась тревога. Часов в 8 вечера заметили пароход, который приближался к берегу. Затрещали телефоны.
– Керчь, Керчь! Что за пароход?
Как раз линия в Керчь не работает. Вот жара. Стрелой полетели на линию. В порту Мама стоят две батареи. Одна новая – английские орудия, другая полковника Думбадзе, орудия 70-го года еще Турецкой войны с ядрами и фитилями. Но последняя батарея была в сто раз исправней первой. Слышно в трубке, как в Маме передают батарее готовиться к бою. 1-я батарея только зашевелилась, а Думбадзе уже кричит: «Огонь!» Через минуту послышался отдаленный гул. Батарея открыла огонь. Адъютант полка страшно волнуется, кричит по телефону, чтобы не стреляли, обождали. Вдруг линия Керчь заработала. Из Керчи кричат, что пароход свой – ледокол «Страж».
– Сво-ой! – разочарованно ответили из Мамы.
Очевидно, им хотелось пострелять.
Вечером был на аэродроме. Наш летчик сбил зажигательными пулями большевицкий аэроплан. Тот летел против солнца и не заметил нашего.
21 июня. Чертовы блохи! Их прямо миллиарды. Нет покоя ночью никак. Сегодня легли спать под скирдой соломы. Я, Иваницкий и Солофненко. Только уснули, вдруг меня кто-то будит.
– Вставай скорее!
– Что такое?
Шапарев меня будит. Ну, конечно, так и знал, линия куда-нибудь не работает.
– Иди, брат, скорее, – говорит Шапарев, – линия на аэродром не работает.
– Вот досада, как раз уснул, сколько времени?
– Час ночи! – крикнул Шапарев, уходя, и добавил: – Я открою в мастерской окно и на окне поставлю аппарат и катушку, когда вернешься с линии, поставишь обратно на окно.
Он ушел.
Я начал одеваться. Было прохладно и сыро. Была большая роса. Шинель на мне была влажная. Луна ярко освещала огород и золотила солому. Солофненко и Иваницкий, закутавшись в шинели, мирно храпели под скирдой. Счастливцы! Плохо быть надсмотрщиком. Тревожат, когда угодно. Вышел на улицу. Хлопцы и девчата еще гуляют. Слышны смех и песни. Чтобы не идти к центральной, решил пойти напрямик через огороды. Включиться в середину провода, какая сторона не ответит, в ту и пойду. Так и сделал. Центральная ответила – аэродром молчит. Пошел к аэродрому. Смотрю на провода. Целый. Иду дальше. Целый. Прошел квартал – целый. Уже и аэродром. Луна ярко освещает большие белые птицы. Они недвижимы, отдыхают до утра. Вот и квартира летчиков. Провод идет в окно. Где же порыв? Что за черт? Я включил свой аппарат у окна. Центральная ответила. Дали звонок. Аэродром молчит. Значит, неисправен аппарат.
Вхожу в дом. Летчики только прилетели с Кубани и сидели за ужином, делясь впечатлениями. Один рассказывал, как он выслеживал ангары большевиков.
– Разрешите войти! – сказал я.
– Пожалуйста, что, из связи?!
– Так точно!
– Вот хорошо! Посмотрите, что за причина, сразу оба аппарата перестали работать!
У них было два индукторных. Один наш, другой – прямой провод Керчь – штаб укрепленного района.
Я подошел к аппарату. Дал звонок, звонка нет. Соединил контакты. Получился звонок. Поверил батарею. Внутренний ток есть. Аппарат исправен. Значит, что-нибудь с землей. Я начал разматывать провод, и что же: на ручке форточки, где был он укреплен, провод перерезан и завязан мертвым узлом; у другого аппарата – то же. Соединил. Центральная и Керчь ответили.
– Линия работает! – доложил я и пошел домой.
22/VI. Утром я вскочил, разбуженный страшным гулом. Над аэродромом низко парил большевик и бросал бомбы. Это первый случай налета на аэродром. Через две минуты взвился наш «Ньюпор», заранее предупрежденный по телефону из Керчи. Красный же благополучно удрал, не причинив вреда.
В связи с этим налетом мне показалось подозрительна вчерашняя порча линий на аэродроме, но я никому ничего не сказал. Может же быть случайное совпадение. Сегодня обстреляли Калинку. Он ехал верхом по линии Мама – Тарханы. В том районе каменоломни, где, как говорят, скрывается много бандитов. Только Калинка начал сращивать кабель, из-за бугра раздался выстрел. Пуля про