– Нажми, нажми! – кричат ему с баржи.
Он выбивается из сил, но нажимает, подаем ему шест. Он на барже.
Теснота страшная, хотя бы скорее перегрузка. Шутка ли, около трех тысяч народу.
Уже темнеет.
Катер выходит из гавани. Входит в пролив.
– Вот и перегрузились! – разочарованно заявляют несколько голосов.
Мы уже идем в пролив.
Интересно, куда пойдем – в Черное море или в Азовское? Гадают, спорят, ругаются.
Катер заворачивает на север.
– В Азовское! – кричит ординарец Фетисов. – Ага, я же говорил – в Азовское!
Вечер теплый, «августовский». Слева плывет назад высокий берег Крыма, мерцая огоньками Еникале. Справа далеко темнеет таманский берег.
Волны ласково хлопают о борт баржи. Она то опускается носом, то плавно подымается вверх.
– Господа, не шуметь, – раздалась команда, – прекратить курение! Близка большевицкая коса.
Мы сидим, тесно прижавшись друг к другу. Вещи внизу, там и дневники. Что-то будет? Может быть, завтра многих не будет уже на этом свете в живых.
31 июля. На барже. Лежу на железной крышке вышки и пишу эти строки. Здесь ординарцы и часть нашей команды. Спали сидя, прижавшись к Хрисанфову, Иваницкий лежал на моих ногах. Проснулся часов в 5 утра. Кругом чистое море, берегов не видно. Солнце восходит справа – значит, пошли на север. Наш пароходик пыхтит и, ныряя в волнах, везет нас все вперед и вперед. Тихо, но море волнуется. Страшно печет солнце. Часов в 9 дали черный хлеб (с остюками) и консервы на 5 человек коробка – кролики в какой-то жидкости – a la bulion[143]. Пить хочется страшно, а воды нет. Не знаю, есть ли она на барже.
10 час. Жажда ужасно мучит. Эти проклятые кролики. Пить, пить, пить. Кто-то ест арбуз. Ох! Пить ужасно хочется. Почему на барже нет воды и ничего не сказали. Мы бы с собой взяли.
11 часов. Слева и справа на горизонте дымят пароходы. Их насчитывают 14 штук. Пить страшно хочу. Жара. Железо горячее. Сползаем с башенки, невозможно сидеть. Пот катит градом. Из трюма вылезают наверх, но их не пускают – некуда. В трюме говорят: как в бане, можно задохнуться.
12 часов. Вытягиваем котелками морскую воду и обливаемся. Иваницкому налили за воротник целый котелок. Смех. Один другого обливает. А во рту жжет. Я держу полведра морской воды. Вода чистая, видно дно ведра. Настоящая пресная, неужели ее нельзя пить. Черт с ней!
Тьфу! Горькая. Все пьют и плюются. После плюемся, и опять пьем, и опять плюемся, и все обливаемся. Прошел миноносец «Жаркий», он пошел на Керчь.
– Привет от алексеевцев! – закричали наши.
– Дайте воды!
Матросы нам машут шапками.
1 час. Я по 4, по 5 дней ничего не ел, бывало, но я не испытывал от голода таких страданий, какие сейчас испытываю от жажды. Что бы я отдал хотя за один стакан пресной воды. Эх! если бы сейчас на берег и в речку, а ведь на берегу люди умываются и стирают в пресной воде. Какое варварство. Я сейчас только понял, какую службу человеку несет вода. Не станет пресной воды на земле – и погибло все живущее в один день. Ой! воды! воды! Обливаемся, но ничего.
3 часа дня. Пить! Пить! Солнце ужасно жжет. Все горячее. Разделись донага. Обливаемся, а внутри жжет. Пишу дневник, сидя в неудобной позе. Сейчас выпью котелок морской…
5 часов. Солофненко несколько раз окатил меня водой из ведра. Но что толку. Дневник раскис. Я согласен сейчас идти куда угодно в самый жаркий бой, лишь бы дали мне четверть ведра воды. Хотя вонючей. Что за начальство и интендантство! Сволочи! А хозяйственная часть, о чем она думала? Только карманы умеют набить. Неужели это труд, достать на берегу воды. Я сейчас готов на что угодно! Это предательство. На носу стоят две бочки с пресной водой. Но ею овладели юнкера. Они пьют ее по полной, хоть и тут же разливают на палубе. Эх, порядки!
– Ура! – раздалось на барже. Что такое?
– Раздатчики за водой!
Выдают по стакану воды. Скорее!
Хрисанфов принес на 15 человек ½ ведра воды. Все дрожат:
– Давай скорее, чего мнешься, тетеря! – раньше бы так не назвали его.
– Стой, не спеши, а то последним не хватит!
– Вымерять, господа, надо, по скольку придется, а потом…
– Шо там вымерять, давай, а то она испарится…
– Да не хватай ведра, давай по полстакана, а что останется, добавку дай!
Дают по ½ стакана. Выпил с жадностью. Но что пользы, и не почувствовал даже. Дай мне ½ ведра. Еще четверть стакана добавки.
А четверть стакана украли, и тут украли. Привычка! Выпили и успокоились, хотя пить еще больше хочется. Уже не так жарит солнце. До вечера ничего не дали есть. Но есть и не хочется.
Эх! Лежал бы сейчас в Катерлезе на боку. И не чувствовал я тогда, что там жизнь была рай. Уже вечереет. Все суда сходятся вместе. Их много. Есть боевые суда. На пароходах масса лошадей и народу. Вон и «Амвросий», на нем наш обоз и хозяйственная часть. Там, вероятно, и вода есть.
Катер остановился.
Солнце уже зашло. Вся флотилия собралась в кучу. Говорят, здесь средина Азовского моря. К нашей барже подошел катер «Мария» с пулеметом. Требуют командира полка к начальнику группы. Сейчас, говорят, все начальники съедутся к генералу Улагаю[144], чтобы вскрыть пакет, где сказано, где нам высаживаться.
Уже вечереет. Баржа неподвижно стоит на волнах. Наши начали купаться. Купается половина баржи. Пробуют нырять до дна, но не могут. Выносит из воды наверх. Надвигается туча. Черная, зловещая. Она заволокла весь горизонт. Поднялся ветер. Баржу начало покачивать. Гулко раскатился орудийный выстрел. Что такое? Это, говорят, сигнал, чтобы суда в море собирались в одно место. Подошел катер «Мария». Командир полка взошел на баржу.
– Что за безобразие! – кричит он. – Кто разрешил купаться, командиров рот и начальников отрешу от должности, чьи люди будут купаться!
Прогремел гром. Отдаленный. Началась гроза.
– Смирно! – раздалась команда.
– Господа! – громко сказал командир полка. – Сейчас я был у начальника нашей группы генерала Улагая и получил подробное распоряжение о нашей высадке. Сейчас можно огласить его, так как большевики все равно до нашей высадки его не узнают. Будем высаживаться у порта Приморско-Ахтарского. Противника там ожидается немного. При нашем дружном усилии порт легко будет занят нами. Побольше хладнокровия и выдержанности!
– Ураааа! – заорали юнкера.
– Ураааа! – подхватили наши.
Буря поднялась не на шутку. Волны ударяются о борт, и пена их достигает палубы. Блеснула молния, и раздался оглушительный удар грома. Пошел сильный дождь. Молния часто сверкает. Я первый раз наблюдал грозу в море. Молния сверкнет на небе, затем в воде. Вода озаряется каким-то фосфорическим светом и долго блестит. Баржу нашу здорово качает. А она плоскодонная, как бы не перевернулась.
– Садись! Садись! – кричат. – Не стой, а то перевернет баржу!
Как будто бы это лодка.
Мы уже мокрые. Можно собрать дождевую[145] воду и напиться, но сейчас не до того, забыли и про жажду. Может быть, пришла последняя минута. Баржу качает страшно. Наконец ветер утих, дождь перестал. Гроза прошла. Стало тихо. На небе высыпали звезды. Слава богу!
1 августа. Утро шикарное, теплое. Пить не так сильно хочется. Весь флот идет вместе. Здесь несколько миноносцев и большие пароходы. Слева в тумане видна полоска земли. Это Кубань. Там большевики. Ждут ли они нас? Заметили ли? Вероятно. Мы идем медленно вдоль берега. Рядом с нами другой пароходик тащит баржу. На ней казаки-бабиевцы[146] с лошадьми. Наша и их баржа высаживаются первые. Наша задача высадиться на Бородинской косе у хутора Бородина, а оттуда двинуться на порт Приморско-Ахтарский (он в 12 верстах от хутора). Там уже высадятся с пароходов кавалерия, артиллерия и обозы. Наши две баржи отделяются от остальной флотилии и приближаются к берегу. Боевые суда стали в линию на горизонте, готовые каждую минуту поддержать нас огнем.
Уже видна коса и на ней хуторок 4 хаты – Бородин. Наш катер подошел версты на 1½ к берегу и остановился.
– Мель, не могу идти! – кричит с катера капитан.
Приходится искать другого места. Казачья баржа более удачно нашла место и уже в полуверсте от берега.
Часов 10 утра. Жара страшная, каждый стремится из трюма наверх. Пить опять страшно хочется. Давка, теснота. Каждому хочется посмотреть, в чем дело.
– Назад, в трюм, в трюм! – гонят сверху.
А в трюме ад, пекло, душно. Обливаемся потом, противно. Пить хочется. Все озлоблены – ругаются. Чтобы весь проветрить, решили по 10 человек выпускать из трюма.
– Десять человек наверх, десять – вниз!
Солдаты говорят вместо «трюм» – «труна»[147]. «Лизь в труну!»[148]
Когда вылезешь из трюма, то ветерок приятно обдает все тело, не хочется уходить, а нужно людей обратно, так как 10 человек следующих ждут очереди. А казачья баржа уже близка от берега. Катер уже поворачивает, думает бросать баржу.
«Та-та-та-та-та-та-та», – раздалось с берега.
– Смотри, смотри! – кричат наши. – Вон, вон около дома два пулемета!
Казаки не выдержали. Выводят лошадей наверх на палубу и толкают их в воду. Сами – голые, с винтовкой и шашкой в зубах, бросаются за ними в воду. Рвутся на свою Кубань.
«Бум!» – раздалось с миноносца.
Казаки уже подплывают к берегу.
«Тиу-чак!» – о нашу баржу чмокнулась одна пуля.
– Ну что вы там! – нетерпеливо кричит командир полка, волнуясь, что катер наш медлит. Он не отрывает от глаз бинокля, волнуясь, что бой идет не по диспозиции.
– Не можем идти дальше! – кричат нам с катера.
– Какая глубина?!
– Восемь футов!
Катер отвязывает буксирный канат.