– Земляк, спускайся до нас вечерять!
Аэроплан действительно спланировал за станицей. На нем прибыл из Севастополя начальник штаба главнокомандующего генерал Коновалов[175], с особыми полномочиями. Первый раз за неделю спал спокойно, на площади под повозкой.
14 августа. Гривенская. Сегодня полк выступает на позицию. Позиция в 18 верстах отсюда, по реке Протоке, станица Николаевская. Поручик Яновский посылает на позицию других, нам разрешено отдохнуть. Особенно благоволит ко мне поручик Яновский, советует идти в лазарет. Но куда идти, когда я здоров почти. Пишу дневник и от нечего делать рисую. Срисовал повозку. Ординарца Пушкарева. Молодчина Пушкарев. Мальчишка отважно летал со значком за командиром полка, пока последнего не ранило. Сегодня первый раз за неделю обедал горячий борщ с уткой. Здесь все дешево. Гусь 150 рублей штука, а вчера вечером еще можно было купить за 70 рублей.
Наводили линии. Теперь у нас много штабов. Штаб группы, штаб обороны, штаб участка. Поручик Лебедев с нами наводил линии, он ругается. «Если бы меньше было штабов, то было бы дело», – говорит он. На позиции под ст. Николаевской идут жаркие бои. Беспрерывно слышен гул канонады. Эх! Устали очень наши, не выдержать беднягам натиска красных. Жалко людей. Сколько приехало из Крыма, а сейчас едва ли осталось третья часть. Сегодня лежал часа два на берегу реки Протоки. Протока глубока сразу с берегов. Берега, обросшие ивняком, обрывисты сразу. Высокие осокоры[176] шумели своими серебристыми листьями. Их шум мне напомнил почему-то дом, осеннее время, сборы в училище, и мне стало грустно. Когда-то попаду домой? Настает осень. А конца нашей войны не видно, и наше положение неважное. За обедом имел разговор с хозяином квартиры. Он все время до нашего прихода скрывался от большевиков в камышах. Ругает их страшно, говорит, ввели всеобуч – всеобщее обучение. Молодых всех мобилизовали и отправили на Польский фронт. Здесь все время стоял карательный отряд Дикой дивизии. После 9 часов не разрешали ходить по улице и светить огни. Не разрешали группами сидеть на завалинках и больше двух собираться.
– А много вас скрывалось в камышах? – спросил я.
– Много! – кивнул он головой вверх, разрезывая с треском сочный арбуз.
– А где же они все? – опять не утерпел я.
– Здесь все, дома, – ответил он.
– А почему же вы не с нами?
– Как же? Мы с вами воевали, я был два дня под Николаевкой! – ответил он.
– Ну а сейчас…
– А сейчас дома, мой год не призывают, чего же мне идти!
15 августа. Сегодня в станице праздник. Успение Божией Матери. Часов в 12 дня неожиданно поднялась в станице стрельба, и главное – на площади. Несутся повозки по улице. Я выскочил на улицу. Наши повозки без всякого приказания тоже понеслись. Я вскочил на одну. Все летят сломя голову. На улицах крик: кавалерия! В одном переулке красная кавалерия рубила наших. Опомнились через час в камышах. Обозы пошли тихо. Справа и слева, как лес, высокий камыш и болота. Не дай бог быть с обозом. Всегда наделают панику. Оказалось, что красные по Протоке подошли на речных пароходах и на площади станицы высадили конницу Буденного. Они помчались по улицам, наводя панику и рубя направо и налево. Первый пострадал штаб дивизии. Наш раненый командир полка вскочил на подводу, и с ним еще несколько офицеров. Они мчались по улице, отстреливаясь из револьверов, а сами сидели на винтовке и в суматохе не догадались ее пустить в действие. Жена одного нашего офицера, сестра телефониста Киреева, красивая женщина, бежала по огородам, и, подбежав к одному забору, она никак не могла перепрыгнуть через него. Подбежавший к ней один офицер схватил ее за ноги и перекинул через забор. Она в перепуге……….. После мы долго смеялись над этим случаем. Она же сразу уехала из полка. Шофер Фоменко выскочил из штаба дивизии и, увидав скачущего к нему буденновца, не растерялся, прицелился и сбил его. Теперь он едет на его лошади, сбоку седла болтается трофей – окровавленный кисет табаку. К вечеру прибыл и наш полк.
Мы сейчас идем в камыши. Камыши и болота, говорят, тянутся на 60 верст, и к морю идет одна дорога, так что красные нас не могут обойти, так как болота на много верст непроходимы. Один путь для красных – это дорога, по которой мы движемся. Ночевали в хуторке, хутор – две хаты на берегу Протоки в роще, весь отряд с обозами идет вместе. Много казаков примкнуло к нам, много едет подводчиков, которые не хотят бросить своих лошадей. Вечером в хуторке установили радиостанцию и вызвали Севастополь. Сообщили туда положение дел и будто бы получили сообщение, что из Крыма идут за нами пароходы. Дай боже, только благополучно сесть на пароход, а там я спасен. Ну его к черту, с этим десантом.
16 августа. Утром двинулись дальше. Слева Протока, за нею болота и камыши, вправо лес, болота и камыши. Изредка попадется хуторок с садами, обильными яблоками. Яблоки уже готовы. Очень вкусны. Все – антоновка.
Дорога песчаная, временами топкая. С трудом двигаются орудия, а особенно броневики. Один громадный броневик, отбитый у красных «Генерал Бабиев», пришлось бросить, на дороге он застрял по ступицы в болоте.
Наш полк остановился у входа в камыши невдалеке от Гривенской и будет держать позицию. Везде по дороге пленные роют глубокие окопы в две или три линии. Будем здесь защищаться, пока [не] сядем на пароход. К обеду прошли верст 15, остановились. Я после контузии попал в обоз. Обозы сбились возле одного топкого места, я вырезал на память с Кубани из камыша мундштук. К вечеру вдали блеснуло море. Как приятно! Как дорого и мило нам море! Каковым родным показалось оно мне! Оно напомнило Катерлез, Крым. Нет! Как ни плохо там было жить, а все же лучше бы сидеть там. Наши радостно восклицают, увидев на море пароходы. Спасибо радио. Не будь его, вряд ли бы пароходы нашли нас. Мы уже подошли верст на 5 к морю, но по правому берегу Протоки не пройти до моря, идут сплошные камыши. Левый берег у моря открыт, на левом берегу рыбачий хутор с маленькой церковью Ачуев. Мы заночевали в камышах на этом берегу. Целую ночь наши «понтонеры» строили мост через Протоку на простых рыбачьих челнах, а поперек их ложили забор, ворота, двери и весь подручный материал.
17 августа. Ачуев. Глядя на Ачуев, я не мог не вспомнить «Юрий Милославский» Загоскина[177]. Как в древнее время, 300 лет тому назад, в глухом дремучем бору стоял какой-нибудь монастырь или вотчина боярина Кручины. Одни звери подходили к стенам глухой обители, и одинокие иноки, запершись в своих кельях, далеко от мира суетного, по целым ночам слушали вой голодных волков и других зверей. Точно таким был и хутор Ачуев. Я никогда не предполагал, что на нашей Матушке-Руси есть еще такие медвежьи уголки. Если жив буду, когда все успокоится, непременно побываю еще раз в Ачуеве. Возникновение Ачуева очень простое, как рассказывал нам рыбак.
– Давно это было (сколько лет, он не знает). Ехал один богач Ачуев по Азовскому морю. Поднялась сильная буря. Его судно страшно трепало, и богач, предав все на волю Божью, горячо молился Богу, дав при этом обещание, что если он останется живым, то на этом месте, где он высадится, он поставит церковь… И вот его судно благополучно прибило к берегу на этом самом месте, – указал рыбак, – Ачуев исполнил свое обещание и выстроил небольшую деревянную церковь, вокруг которой образовался рыбачий поселок. Рыбы здесь масса. Особенно в Протоке – крупные коропа[178]. В Ачуеве устроен громадный ледник, так что мы пьем воду со льдом.
Рыбак говорит, что они здесь живут по месяцам, не имея связи с Россией и не зная, что там происходит. Зимою по камышам бродят одни дикие кабаны да другие звери, а летом казаки, бежавшие из станиц.
Наши навели мосты, и мы переправились в Ачуев, а оттуда 7 верст до места погрузки. Море здесь мелкое, купаться хорошо. Установили две баржи рядом. Сделали нечто вроде пристани, к которой подходит катер. Далеко на море стоят несколько больших транспортов. Они не могут подойти ближе, так как здесь очень мелко. К ним будет перевозить катер. Генерал Коновалов беспрерывно присутствует на пристани. Он в белом кителе. Решили погрузить всех лошадей и повозки до последней. В первую очередь грузится кавалерия и артиллерия, а наш полк стоит на позиции. Пехота сядет, когда заберут все повозки. Пароходы идут в Керчь. Делают оборот туда и обратно за сутки, здесь недалеко – верст 60–70. Ачуев лежит приблизительно в средине между Темрюком и Ахтарями.
С позиции доносится страшная канонада, там наши страдальцы. Конечно, красные хотят прорваться в камыши, чтобы не дать возможности нам удрать. Жарко будет нашим. Предстоит еще много жертв. Слава вам, алексеевцы. Ваши подвиги велики, но незаметны и скромны!
18 августа. Сегодня рано утром прилетел большевицкий аэроплан и бросал бомбы. Чуть было не попал в баржу, через которую идет погрузка. Он метил в пароходы. Но обошлось все благополучно для нас. Одна жена поручика по своим делам была в камышах. Когда аэроплан бросил бомбу, она в панике выскочила из камышей, оставив там свои туфли. Публика отправилась их отыскивать. Погрузка идет полным ходом. Грузятся казаки, до нас еще очередь далеко. Одна беда – жрать нечего. Выдали знаменитую керченскую муку, смешанную с отрубями и ячменной, и манную крупу. Что тут делать? И вода далеко. От места погрузки до Ачуева 7 верст, там и вода. Возят сюда воду в бочках из Протоки. Мы варим манную крупу на морской воде. Хорошо – не нужно солить. Из синей муки делаем «пышки» на морской воде. Мука рассыпается и не лепится. Пышки печем на цинковых листах из-под патронов. Все это составляет наше продовольствие. Арбузов здесь нет. Там, где наши позиции, много яблок, но это далеко. В нашей команде ординарцев есть корнет Валиев. Армянин неграмотный, он произведен в корнеты за боевые отличия. Весной под Новороссийском он попал в плен к зеленым. Остался на Кубани, уехал в станицу Гривенскую и занялся садоводством. Сейчас он очень доволен. Опять попал в свой полк. Я его помню. Один раз, не помню в какой станице, во время отступления на Новороссийск, я с Тихим бродили по улицам, отыскивая свой полк. Вдруг встречаем Валиева. А мы знали, если Валиева назвать по чину и как полагается солдату, то он разлюбезничается и готов сделать все, что угодно. Тихий стал во фронт и, взяв под козырек, проговорил: