16 декабря. Сегодня сделали 12 верст и остановились на хуторе Пашково, на дневку. Усиленно говорят, что дальше поедем поездом. Обоз будто пойдет пешим порядком, а пехота поездом. Бахмут, говорят, занят красными. Мы идем в корпусном резерве, потому отступаем первыми. Идти пришлось по мерзлой дороге. Лучше, чем по грязи. Дорогой передумал о всем. Вероятно, и С…. занята красными. Что-то делается дома? В роте осталось человек 80. Остальные разбежались. Наша компания – Половинка, я и Тихий, Шпак – держимся еще. Уже за нами идет повозка с брошенными винтовками. Каждый день число их увеличивается. Убежал наш отделенный командир – рабочий из Лисичанска. Ушел под видом болезни взводный. С нами стоит какой-то гвардейский полк. Драпали за сто верст от фронта, а на вид боевые с палашами, со шпорами у них только. «Кгвагдия», «т’гадиции» и «тонно»! Ох, будет вам когда-то «т’гадиции»[19].
17 февраля. Железное. Сегодня пришли на ст. Железное. Дождь идет все время. Мокрые до нитки. Настроение унылое. Говорят, красные нас хотят отрезать от Дона и будто бы мы пойдем в Крым. Остановили на улице селения и сказали, что сейчас будем грузиться в вагоны. Часа через два погрузились. В вагонах мокро, на полу уголь. Холодно. Крыша дырявая, и через нее бежит вода и увеличивает грязь на полу – печи нет. Перешли в другой вагон, намного лучше. Крыша цела и сухой. Воруем на соседних платформах доски и делаем нары.
18 декабря. Ясиноватая. Стоим на ст. Ясиноватая. Теперь мы идем эшелоном. Выпал снег, подмерзло. В вагоне у нас все оборудовано. Из краденых досок нары. Я лежу на нарах. Со мной компания моя. Я внизу, и в другом конце под нарами на полу тоже лежат. На Ясиноватой украли со станции водосточную трубу, а из кирпичей устроили печку. Тепло в вагоне. Спим и жрем раздетые под шинелями. Слава богу, ноги заживают. На вещевой сумке пишу дневник, удобно. Мерцает огарок на нарах, так как двери и окна глухо затворены, несмотря на день. Нас качает по тупикам. Наконец закатили в один тупик и бросили. Из дверей видно снежное поле. И насыпь или обрыв.
19 декабря. Все еще на Ясиноватой. Мороз сильный. Не хочется высунуть носа из вагона. Подошел другой эшелон Самурского полка. Бегаем по очереди, покупаем молоко, 70 руб. кувшин, и пьем чай на нарах. Одна беда – дров мало. По ночам воруем на станции с груженых платформ уголь, доски, шпалы, а днем жжем щиты железной дороги. Сегодня облюбовали для дров часовню. (Не часовню, вернее, а навес.) Долго мозговали, как ее развалить. Вдруг Тихий закричал: «Берегись, мина!» Не успели сообразить, в чем дело, как Тихий поднял трехпудовый камень и с размаха ударил под один столб. Часовня качнулась и с грохотом упала. Толпа накинулась. Бревна, доски. Даже железо с крыши захватили для печек. Через минуту от часовни не осталось и следа.
20 декабря. Мушкетово. Прибыли на ст. Мушкетово. Мороз страшный. С нами прибыл и Самурский полк и стал на соседнем пути.
21 декабря. Стоим на Мушкетово. Паровоз испортился. Ждут другого. Наша компания купила полпуда сахару (на четырех) за 200 рублей. Пьем чай целый день. Сегодня неизвестно откуда прибыл вагон с лаптями. Вагон разграбили. У каждого куча лаптей. Надевают поверх сапог и щеголяют по перрону.
22 декабря. Все стоим на Мушкетово. Уже порядком надоело. Лежим на боку. Тесно, душно. Печка горит день и ночь. Все сидят у печки и слушают басни одного «брехуна». Хотя бы скорее двинулись. Говорят, паровозов совсем нет и будто бы и не будет. Есть слухи, что мы пойдем на Ростов походным порядком. Ведем совсем свинский образ жизни. Спишь и спишь. Проснешься. Что на дворе – день или ночь? Вероятно, ночь, потому что тихо в вагоне. Перевернулся на другой бок, заснул. Опять проснулся. В вагон постучали.
– Первый взвод за обедом! – Ага, значит, полдень.
Пообедали. Опять спать. Проснулись. «Сколько же времени?» – подумал я. Очевидно, рассвет. Потому что уже никто не спит и мне спать не хочется. Эх, сейчас бы двинуться. Хотя бы потрясло немного.
Дверь в вагон со скрипом отодвинулась.
– Эй! Кто пойдет за подводами в село, – крикнул в дверь фельдфебель. – Завтра идем походным порядком!
– Я! – закричал Тихий и уже спрыгнул с нар.
– Еще кто?
– Идем! – толкнул меня Тихий.
– Хорошо! – согласился я. «Все равно, – подумал я, – сейчас утро, чего же даром лежать на боку».
– Завтра выступаем пешим порядком, – объявил фельдфебель. – А потому нужно достать для батальона десять подвод!
Нас назначили пять человек. Старшим назначили какого-то вольноопределяющегося[20], не то еврея, не то армяшку в погонах унтер-офицера. Мы вышли из вагона. Получили винтовки и по 5 патронов. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что сейчас не утро, а всего лишь 9 часов вечера. Почему-то мне сразу и спать захотелось, но делать нечего – «назвался груздем – полезай в кузов». Итак, нас 5 человек. Начальник наш, караим[21], затем Тихий, я и два старика, не то рабочие, не то крестьяне – простые. Маршрут наш был село Семеновка – это где-то за Юзово[22]. Где, никто из нас не знал. Ночь была тихая, морозная и лунная. Луна ярко поливала белую равнину, снег весело искрился и хрустел под ногами. Мороз щиплет за нос и уши. Натянул шапку. Мы идем быстро по дороге – гуськом друг за другом, выделяясь на белом фоне поля черными силуэтами. Пройдя версты две, подошли к какой-то деревеньке. Перейдя плотину, мы заметили на пустынной улице четыре фигуры с винтовками за плечами. Увидев нас, двое из них скрылись за хатой, но спустя минуту вышли.
– Кто идет? – крикнул Тихий, беря винтовку на руку, забывая, что не он здесь начальник.
– Свои! – ответили те. – А вы кто?
– Алексеевского партизанского полка! – ответил Тихий.
Подошли ближе. Один из них в бурке с солдатской кокардой на фуражке. Остальные в шинелях (погон не заметил). Первого остальные величали «господин поручик», что впоследствии нам показалось подозрительным.
– Куда идете и зачем? – спросили они.
Мы сказали.
– Разве на Мушкетово добровольцы? – удивились они. – А нам сказали, что там никого уже нет!
– Да вы далеко не заходите! – предупредили они нас. – А то здесь где-то близко, говорят, красные.
Мы распростились и ушли. Тихий перед уходом отдал честь «типу в бурке» и проговорил: «Господин поручик, разрешите у вас закурить!»
Тот любезно предложил папиросу. Нам показались они подозрительны, и, пройдя с полверсты, мы решили, что это местные большевики.
– Идем их арестуем! – оборачивался назад Тихий, но их и след простыл.
Вошли в Юзовку. Город пустой и унылый. Тускло качаются от ветра редкие газовые шары. «Мы, прежде чем достать подводы, пойдем пограбим жидов!» – заявил наш старший. Два наших старика что-то пробурчали, но он их не послушал.
– Вы знаете, – добавил он, – что власть уже удрала из Юзовки и в городе никого нет, так что свободно можно грабить.
Мне это предложение было не по душе, но делать нечего. Старший все делает. Идем по пустынной улице, разглядываем, где богаче дом. Подошли к одному, стучали, стучали в ворота – ответа нет. Около ворот какой-то деревянный сарайчик.
– Лезь, Тихий, через крышу и отопри со двора! – командует старший.
Тихий полез по деревянной крыше. Треснули мерзлые доски, и эхо отозвалось на пустынной улице. Долго Тихий возился с калиткой, но она была заперта на ключ. Он стучал в окна дома, но, вероятно, перепуганные обитатели боялись подать голос. Мы начали мерзнуть на улице и уже говорим караиму, если он не пойдет сейчас за подводами, мы его бросим и сами пойдем.
– Идите! – ответил он. – Если не хотите подчиняться, потом по закону ответите!
Тихий разбил прикладом стекло в окне и, выругавшись, полез обратно через крышу. Наш старший ругался на нас, и мы безрезультатно пошли дальше. Подошли к небольшому домику.
– Хозяин! – стучит караим в дверь.
Дверь открыла перепуганная старуха.
– Вы жиды?! – кричит караим, входя в дом. Обстановка бедная, две комнаты и две старухи.
– Нет, мы русские! – испуганно заявляют они.
Караим заглянул под кровати и начал допрашивать, где живут жиды и у кого есть поблизости самогон. Старухи крестились и говорили, что ничего не знают. Мы начали грозить караиму, что уйдем от него, если он не оставит своих выходок. Это был один из типов, которые и губят Добровольческую армию своими «делами». Он заявил старухам, что он начальник карательного отряда и что ему дан приказ уничтожить Юзовку! Старухи совсем перепугались. Наконец он вышел. Тихий стал извиняться перед старухами за беспокойство и сказал, что мы русских не трогаем, пожелал спокойной ночи, и мы вышли. Караим отчаянно ругался за свои неудачи. Подошли к большому одноэтажному дому. Постучали. Дверь открыл еврей – в одном белье. Зашли в комнату – обстановка средняя.
– Да, мы евреи: я и сын в кровати – больной.
– Давай деньги! – закричал караим, беря на руку винтовку.
– Ой, какие же вам деньги, – взмолился еврей, – когда казаки у меня все до нитки забрали!
– Тихий, – крикнул караим, – мину подложил под дом?!
– Так точно, ваше высокоблагородие! – неуклюже беря под козырек, ответил Тихий.
Еврей, вероятно, перепугался и полез в карман брюк.
– Вот семьдесят рублей!
– Давай еще!
– Нету. Ей-богу!
– Открывай………. комод!..
Еврей повиновался и открыл ящик с бельем.
– У тебя, Тихий, нет белья?..
– Так точно!..
– Выбирай!.. Так… бери и полотенце… так… бери еще пару… ну теперь давай я возьму, а теперь давай еще денег! – крикнул караим и приложил дуло винтовки ко лбу еврея.
– Ой вей! – вскочил больной сын и упал с кровати. Хозяин покопался в комоде и достал двести рублей, затем еще пятьсот.