Проходим самое узкое место пролива. Всего версты три, у косы. Вот если заметят… Вдруг у красных блеснул луч прожектора. Скользнул высоко по небу и потух. «Пропали мы», – думал я. Все, притаив дыхание, молча ждали страшного конца. Лошади, понуря головы, недвижимо стояли на палубе. Они были голодны.
Равномерно стучит машина, ползет назад темный высокий берег Еникале. На нем мигают огоньки – это город Еникале и Брянский завод. Притаив дыхание, все смотрели на зловещий противоположный берег.
Опять блеснул прожектор и медленно поднялся вверх над нашим пароходом и, скользнув вниз, потух, не задев парохода. Как он не нащупает нас – не знаю. Десять тревожных минут. Слышно, как бьется сердце. Машина равномерно стучит, справа плывут назад разноцветные огоньки, на фоне черной скалы – это Еникале.
Слева рядом с нами ярко мигает множество огней. Стучит динамо. В темноте плавно проходит, вырисовываясь черным силуэтом на звездном небосклоне, красивый, стройный корпус «Ростислава». Медленно проплывают громадные бронированные башни, из них вырисовываются громадные жерла морских чудовищ.
– Кто идет? – раздался крик с «Ростислава». – Фамилия коменданта?
Голос «гвагдейский» – очевидно, жоржик какой-нибудь.
Все облегченно вздохнули. Прошли опасное место. Зажгли огни, и, как по команде, все закурили. Пролив стал шире.
Блеснули огни Керчи. Слева вырисовывается гора Митридата. Вот и пристань. Не дожидаясь команды, все, толкая друг друга, вылезли на пристань. Слава богу! Мы дома. Десант окончен. Ура! Теперь будем отдыхать спокойно здесь за неприступными твердынями Перекопа. Наш полк долго простоит, пока снова сформируется. Воображаю зиму в Катерлезе. Эх! Заживем спокойно. Буду лежать целую зиму на печке.
Идем в Катерлез. В Керчи и за городом масса войск. Повозки стоят и на улицах, и в поле. Все это с десанта в ожидании эшелонов. Генерал Врангель здесь. Масса пленных. Куда ни глянешь – все салатные гимнастерки. Сперва пленные не понимали, куда они высадились. Они думали опять на большевицкий берег и боялись страшно. Закрутили голову людям. Они с Урала прибыли по Волге на Дон и Кубань, а отсюда пароходом в Крым. Черт же разберет, куда и что. У нас на пароходе было несколько пленных – они, когда увидали, что пароход обстреливают, конечно, не разобрали, где Тамань, где Крым – думают, на берегу везде большевики. Ночью, когда мы шли из Керчи в Катерлез и проходили под железнодорожным мостом, пленные заволновались:
– Как бы нас не обстрелял бронепоезд!
Начинаю уверять их, что это Крым, здесь наши – не верят, «а почему – говорят – вы ночью высадились и огни тушили на пароходе?». Не втолкуешь никак.
26 августа. Опять Катерлез. Сегодня получен приказ: особенно не устраиваться, с подачей состава выступить на фронт!
Вот и отдохнули. Поедем в Таврию. Туда ехать спокойнее. По суше не так страшно, как по воде. Значит, предстоит опять война.
Умер командир 1-го батальона от ран, вчера умер от холеры фельдфебель команды по сбору оружия. Из Кубани уехал цел, а здесь умер. Судьба. Вчера по приходе сюда из Керчи произошла неприятность. Как к нам относились на Кубани и как относятся здесь. Хотя, правда, здесь мы уже надоели всем. Просимся ночевать к одному хозяину – он в хату не впускает. Чтобы не устраивать скандала, мы переночевали под скирдой соломы. Утром, чтобы напиться воды и умыться, просим у хозяина ведро. Хозяин указывает на корыто, из которого пьют лошади и овцы, и говорит: «Вот, пейте!»
Мы разругались и ушли. Жители все страстно ждут большевиков, они никогда их не видали, так как это место еще ни разу не было занято большевиками. Теперь они в первый раз столкнулись с большевиками – нашими пленными. И разочаровались. Уральцы и уфимцы очень жадные и жалкие. Они никогда в жизни не ели арбузов, помидор, дынь, а здесь по целым дням бродят по огородам, уничтожая зеленые помидоры, сырые кабаки (тыквы), очевидно принимая их за дыни.
– Вот вам и большевики! – смеялись мы над жителями; они хотя и дуются, но ничего не говорят красноармейцам.
В одном месте хозяйка не принимала наших в белых гимнастерках, а в салатных – большевиков – охотно пускала на квартиру. Наш полк имеет тысячи две народу. Но что толку, когда старых с нестроевыми и околодками осталось человек 250. Остальные – все пленные. Наша команда уже неделю жила в Катерлезе, не было только меня, Солофненко, Иваницкого и Башлаева. Вчера вечером я являлся на квартиру поручика Яновского и доложил, что мы три человека благополучно прибыли с Кубани, привезя 5 фонических аппаратов и версты 3 провода, причем Башлаев остался там убитый при отходе из окопа.
Поручик Яновский долго разговаривал со мной, расспрашивал о последних часах десанта; я спросил у него, как положение на фронте. Он сказал, что сейчас ничего, а когда мы были на Кубани, красные у Алешок прорвали фронт и заскочили в Крым, их думали замануть глубже и уничтожить, но Слащев будто бы испортил дело и упустил нужный момент, просто отогнав их.
27 августа. Катерлез. Стоим на квартире бандой – 12 человек. В ожидании отъезда – 8 пленных – кацапов. Умерла хозяйская дочь, но на поминки не пригласили. В нашей команде человек полтораста и все пленные. Ходил на старую квартиру, но там стоят казаки-кубанцы. В Катерлезе полно войск, везде тесно. Нет впечатления простора, как летом. Едим арбузы – корки на окнах. Стол вечно мокрый, на нем корки, семечки. Полк наш входит в Сводно-Алексеевскую дивизию. Сводно-Пластунский (Кубанский) полк, Терский стрелковый и наш Алексеевский пехотный полк. Дивизию принял генерал Канцеров[183], полком нашим командует бывший помощник комполка полковник Сидорович. Но, кажется, скоро опять примет полковник Бузун, так как он ранен не тяжело.
Сегодня был смотр полка новым начальником дивизии. Генерал Канцеров сказал речь. На вид наш полк солидный, но что толку – и вправо и влево, кругом салатные гимнастерки и курносые рожи забитых уральцев. Редко увидишь между ними белую гимнастерку и белую фуражку с голубым околышем. Нас много и мало.
28 августа. Сегодня был приказ построиться. Пришел поручик Яновский и важно прочел: «Согласно приказа главнокомандующего и т. д. произведены в высшие звания Иваницкий, Солофненко – младшие унтер-офицеры, я, Васильев, Головин – старшие. Дьяков – подпрапорщик». Головин все время был с поручиком Яновским в Тимашевке и уехал из Ачуева первый. Остальные не произведены. Пленным приказано носить погоны соответственно их званию до революции – большинство их унтер-офицеры – конечно, службу знают «немного» лучше нас.
Командир 2-го батальона полковник Логвинов, согласно приказа начальника группы наградить всех чинов, покинувших Кубань последними, представил меня, Иваницкого и Солофненко к Георгиевскому кресту четвертой степени.
29 августа. Сегодня выступили вечером на станцию Керчь. Эшелон уже был готов. Наша команда идет в 6 вагонах: в одном конно-ординарческий взвод, в другом офицеры. В трех вагонах – связь телефонная – и в последнем телеграфисты, хозяйственные чины и откуда-то прикомандированные – самокатчики-мотоциклисты. В конце эшелона вагонов через сорок наши лошади и повозки с имуществом. Наш младший унтер-офицер Штепченко взял с собой жену из Керчи. Приходится сдерживаться в вагоне и не ругаться. Но публика держаться не может, и наконец плюнули на все.
Всю ночь простояли на вокзале.
30 августа. Сегодня на рассвете двинулись. Красивая дорога от Керчи к Владиславовке. Слева горы пересекаются ущельями, красивые низменные долины, дачи, зелень, мосты. Опять горы, река, водопад, опять долина. А вдали на горизонте синеет цепь Крымских гор. Место очень пересеченное. Дорога сильно извилиста, то подъемы, то сильные уклоны. Поезд то летит вниз, бешено давая гудки, и заторможенные вагоны воют на скользких рельсах, то пыхтит, с трудом подымаясь под уклон. Я такой дороги еще не видел. В 12 часов прибыли в Джанкой. Здесь уже ровная степь. Как-то приятно, напоминает Украину. Легче вздохнуть, когда вырвались из гор. Да! Горы красивы – но степь приятнее. Слева перед вокзалом горы снарядов, патрон, много эшелонов с солдатами – это все с десанта. Получили жалованье за август. Купил арбуз за 1000 руб. Половины жалованья нет. Говорят, едем на станцию Рыково[184]. Вечером двинулись дальше. Сиваш. Чонгарский мост. Новый Порт-Артур. Окопы еще целы. Стоят громадные морские орудия. Слева тянется гора соли и соляные озера. На них воронки от тяжелых снарядов. Вот перепутаны проволочные заграждения. Снесенная до основания будка, разбитые вагоны, шпалы, рельсы, могилы, могилы.
Еще недавно здесь кипели жаркие бои. Теперь мирно колышутся от ветра васильки, густо поросшие по откосу насыпи. Следующие станции почти все разбиты, водокачки взорваны.
Новоалексеевка. Купил два пирожка с рисом по 250 рублей. Вечером прибыли на станцию Рыково. Быстро разгрузились. И легли спать тут же. Я лег в пакгаузе.
31 августа. Ночью пришлось из пакгауза перейти на перрон. Крысы разогнали нас всех. У меня пробежала под шинелью. У одного выгрызли арбуз, у другого съели полхлеба. Сегодня что-то пасмурно. Идет мелкий дождь. Идем походным порядком, вещи на повозках. Солдат Штепченко расстался (с удовольствием) с женой. Для нее отказали место на повозке, и она уехала в Керчь. Над Штепченко все смеются, но он и сам рад. Прошли верст 20. Село Петровское. Остановились по квартирам. Идет дождь. Пошли наводить линии. Линии все неисправны после Кубани. Возились с ними до поздней ночи. Прибежал поручик Лебедев. Промокли до мозга костей. Досадно. Другие уже пообедали, отдыхают, а мы с похода – под дождь и, грязные и мокрые, возимся до ночи. Пришли на квартиру часов в 8 вечера. Нас ожидал хороший борщ с белым хлебом. Хлеб здесь не уступит кубанскому, да и народ не хуже. Сегодня, когда проводил линию, один мужик все приглашал на обед к нему, у него были поминки.