– Идемте, N, на хутор, откуда мы навели линию, и останетесь там дежурить до утра, утром я пошлю вам смену!..
Он смотрел на меня очевидно умоляющими глазами, потому что голос его был умоляющий.
Он видел, что другому некому поручить, это дело только одному мне.
Мне было страшно досадно. У нас в команде числится человек 140, из них строевых – человек 100, большинство пленные. Все они заняли теплые места взводных командиров, каптенармусов, кашеваров, а ты, мало того что прошел 20 верст, целую ночь тянул линию, и иди дежурить до утра. Но делать нечего – я пошел. Тяжелые думы на меня напали дорогой. Разные мысли путались в голове: убежать домой, бросить армию, ведь не видно никакого толку впереди… Но все это минутная слабость.
Темная ночь, голая степь. Шуршит стерня под ногами. Чтобы не сбиться с пути, пропускаю в руке провод, который только проложили. Где-то, может быть близко, здесь бродит красная кавалерия, а я один иду в поле. До хутора 5 верст. За селом, откуда я вышел, стояла застава и зорко смотрела вперед, значит, не доверяют ночной мгле… Что-то есть?
Вот и хутор. Захожу в теплую хату, набитую народом. Аппарат на столе. Работает. Командир роты и солдаты храпят на полу, все в шинелях, и винтовки здесь же. Душно, клонит ко сну, на столе коптит лампа.
Приказано было держать трубку все время у уха, ответственный момент. Я положил голову на стол, трубку под ухо. «Не буду спать», – думаю я. Так немного лучше. Слышно в трубке (по индукции), где-то передают телефонограмму: «Комбат немецбат[192] Агайманы, под Каховкой разбита группа противника, взято одно орудие, семь пулеметов…» – и я уснул…
Проснулся, кто-то толкает меня. Что такое? Сразу не сообразил, что такое, – трубка на столе рядом, а я преспокойно спал. Я обмер.
Меня разбудил посыльный из штаба полка. Прислали, так как телефон не отвечал. Как я заснул – не знаю. Уже рассвело. Видно, спал не меньше часу. Нерешительно позвонил, ожидая бури, ничего нет.
21 сентября. Сегодня рано утром смотали линию. Во время работы где-то поднялась стрельба. Неужели конница? Нагнали полк на походе. Все спокойно. Интересный был случай сегодня. Дорогой нас догнала Алексеевская батарея. У нее шикарные белые лошади. Командир батареи несется мимо нас на небольшой быстрой лошадке и кричит:
– С дороги обоз, батарея пойдет рысью!
Обоз свернул влево, а несколько повозок шли по дороге. Обозные смеялись и не хотели сворачивать.
Командир батареи обнажил шашку и поднял высоко над головой.
– Рысью! – раздалась команда.
Ездовые задергали поводьями, заработали локтями и ногами. Передки и орудия загромыхали громадными колесами, и батарея понеслась по дороге, подымая облака пыли. Повозки испуганно свернули с дороги, а одна не успела.
«Траххх!»
Орудие зацепило повозку. Колесо, люшня[193] и целый бок гарбы поехали за орудием и отлетели в сторону. Повозка с испуганным кучером перевернулась. Артиллеристы оборачивались и долго смеялись, махая нам руками. Командир полка полковник Бузун сегодня приехал, он вполне оправился от раны. Дорогой поручик Лебедев подозвал меня.
– N, – сказал он, стараясь быть строгим, что ему плохо удавалось. – Сегодня ночью вы заснули на посту!
Я молчал.
– Командир полка приказал мне расследовать это дело и, если вы окажетесь виновны, вас наказать, но я знаю ваше состояние сегодня ночью и сделаю все, чтобы отстоять вас. Черт возьми, – перешел он в обычный тон свой, – эта сволочь связной из штаба доложил командиру полка, что вы спали, так что пока я не могу вам ничем помочь, а теперь, согласно приказа начальника команды, вы переводитесь в роту!
Я поблагодарил поручика Лебедева за такое отношение с его стороны и пошел к поручику Яновскому.
Поручик Яновский ехал на повозке. Он растрогался.
– Тяжело мне расстаться с вами, – сказал он, глядя на меня и вертя соломинку в руках, – но долг службы заставил меня поступить с вами так, знайте, что вы были у меня на первом счету как отличный солдат и знаток своего дела, и заменить вас у меня некому. Пока прощайте, но помните, что мы с вами скоро опять будем работать вместе! – улыбнулся он, кивнув мне головой.
– Счастливо оставаться, господин поручик! – Я взял под козырек.
– Идите к Капустяну, он вам даст аттестат!
Я пошел к писарю. Он мне дал аттестат, что я удовлетворен довольствием по 21 сентября.
22 сентября. Я в 1-й роте в 1-м батальоне полковника Логвинова. Вторым батальоном теперь командует полковник Белов. Стоим в немецкой колонии. Тяжело на душе. Мне не жалко команды. Служба в роте даже легче, а опасность почти одинакова и там и здесь. Жалко только, что расстался с друзьями, и досадно на то, что за продолжительную службу в команде – с Батайска – в конце концов такая благодарность.
Арбузы едим вовсю. Дошло до того, что выедаем только сладкую середину арбуза – зайчик. А остальное выбрасываем. Все арбузы у немца так поели. Ночь спали среди двора. Было прохладно. Мы зажгли костры. Масса войск в колонии, целый корпус.
Вечером один солдат (старой службы) показывал способ уничтожения вшей в одну секунду (как делали в Германскую войну). Над костром закрутит рубаху, а затем ее над пламенем раскручивает, рубаха развевается юбкою и раскручивается, а вши с треском летят в огонь. Рубаху осматривала комиссия, человек 12, и не нашла, кроме гнид, ни одной живой вши. Способ признали верным, и ему последовали все. Некоторые раскручивают гимнастерки, потому что сподних рубах нет. Белье нам давали один раз весной, да и то вязаное, теплое с больных, так и ходим кто в чем.
Один солдат, к смеху других, доложил, что вши не погорели, а очмонели просто от угару.
В роте весело и легко. Никаких забот с линиями. Одно дело винтовка, а не так, как в связи.
Видел сегодня Иваницкого. Они тянули линию в штадив[194]. Иваницкий жаловался, что без меня его прямо загоняли, и будет проситься тоже в роту. Он и Солофненко целый день мотаются, как собаки, а пленные ничего или не хотят, или не могут работать. Особенно с телефонограммами – никто писать не может, не то что читать. Видел, как тянули линию пленный Ушаков и другой. Протянули через улицу, так что подвода заденет, и не закрепили по краям, так что если заденет случайно подвода, то потянет всю линию на целую версту, может быть до самого аппарата. Работают медленно. Старание есть, но навыка нет. Видел поручика Лебедева, только поздоровался.
23 сентября. Сегодня прошли верст 35, прошли село Рогачики. Громадное село. Остановились в селе N, говорят, здесь близко Днепр. С нами почти вся 2-я армия – мы так и движемся кучей от Рыково. Перед вечером опять двинулись. Теперь идет беспрерывная колонна. Сзади нас движется обоз с понтонными лодками и мостом. Значит, будем переправляться через Днепр. Этот мост, говорят, секретно везли из Рыково совсем другими дорогами.
Часов в 5 подошли к селу Ушкалка. Остановились, не входя в село, пока стемнеет, так как село на берегу Днепра. Поздно вечером вошли в село.
Выдали по 250 патрон. Приказано быть в хатах, но не ложиться. Баба-хозяйка предлагает сготовить галушки.
– Да мы, говорили, скоро идем!
– Успею! – говорит.
Минут через 25–30 уже готовы галушки с салом.
Я удивился такой быстроте.
В полночь разбудили. Спустились по крутому берегу к Днепру. Оказывается, с нами будет наступать отряд махновцев – человек двадцать. Их атаман Бурлак, высокий, представительный парень в синей бекеше, разговаривал с командиром полка. Он (атаман) как знаток своего дела (повстанчества) и знает местность, берется доставить все для переправы и идти первый. Оказывается, генерал Врангель заключил с Махно союз[195]. Не знаю, насколько прочен будет этот союз. Махновцев пока не видел.
Тихо. Все ведут себя как-то сдержанно. Оказывается, Бурлак уже пригнал душегубки для переправы и еще обещает пригнать большой дуб-лодку. Махновцы во всем содействуют. Но пока всего налицо три душегубки. Действительно душегубки – того и гляди перевернется. Три человека село, и борта почти в воде. Нужно переехать сперва реку Конку – рукав Днепра, – затем перейти (версты три) остров Пидпильный, а потом переправиться уже через Днепр. На острове иногда бывала большевицкая застава, а потому наши держат себя осторожно. Остров большой. Верст 5 длины и версты 3 ширины. Весь в дремучем лесу. Земля нетронута, так как остров весной заливается совсем. Наш 1-й батальон уже переехал на остров, переезжает 2-й. Командир полка волнуется. Говорит, что трех лодок мало, нужно еще. Бурлак говорит, что послал своих хлопцев за лодками, но их еще нет.
Мы уже на острове. Темно, хоть глаз выколи. Тихо. Даже лист не шелохнется. Только трава шуршит под ногами. Идем тропинкой гуськом за проводником около часу. Вот и Днепр – он неширокий, ¾ версты, если не меньше.
Будем сейчас переправляться через Днепр. Это будет наш третий десант в этом году. Будет ли он удачен наконец?
Лодок нет, их ждут оттуда. Подошел 2-й батальон полковника Белова. Полковник Логвинов ходит на цыпочках и шепотом приказывает: не курить и не шуметь. Всматриваемся в большевицкий берег. Темная полоска лесу. Может быть, они там уже заметили и наблюдают за нами. Что-то ожидает нас завтра? Логвинов беспокоится – уже 9 часов, а лодки – еще ни одной. Пришел поручик Аболишников с пленным телефонистом. Поручик что-то ругается, сердитый страшно. Называет пленного ослом, ж… с ручкой и т. п. Я поздоровался с поручиком. Он ничего не ответил. Мы лежим на траве и смотрим туда. Через полчаса поручик Аболишников ищет меня.
– N, – сказал он мне, – идите, проведите линию через Конку!
– Виноват, господин поручик! – сказал я. – Вы ошиблись, я же не в команде связи!
– Ничего я не ошибся… Командир полка приказал вас обратно назначить в команду…