– Всё ясно – нас окружили. Надо вызывать огонь своей артиллерии и ударить по дальнему концу цеха и угольным кучам во дворе, откуда боевики контролировали мою половину, простреливая весь цех по длине и сковывая возможные наши манёвры.
Снял с головы Шароборина наушники, отчего он коротко застонал: – Ничего, ничего парень держись, сейчас вызову огонь артиллерии по духам, а там и тебя отправим к своим.
Я ему говорил, а сам не верил тому, что говорю. Мы окружены, один ВВэшник ранен в голову, да и отрезаны они от меня, хотя и находятся в двадцати метрах. Повернул голову налево, генерал с ротным продолжали смотреть в амбразуру – эти тоже не помощники. У них свои проблемы, да и перебежать им ко мне опасно – боевик в дверях срежет их одной очередью. Одному тащить неудобно – тяжело, да и руки будут заняты, и я сам становлюсь хорошей малоподвижной мишенью – мгновенно завалят. Остается драться до конца, а уж там как получится – погибнем или выживем. Глядишь, может ВВэшники всё-таки сумеют к нам прорваться.
Радиостанция работала, издавая тихое шипение: – «Самара, Самара! Я Лесник 53», – но в ответ только треск в эфире.
– «Самара, Самара! Я Лесник 53», – шипенье и помехи: бросил в досаде наушники на битый кирпич. Бесполезно, или железобетонные стены цеха мешают прохождению волн, или радиостанция от удара всё-таки повреждена. Я изготовился к бою, что ж, помирать – так с музыкой. Об отходе не могло быть речи – раненого не бросишь. Бросил взгляд на Сашку, было здорово заметно, что он «отходит»: стоны становились все тише и тише, черты лица как-то мгновенно заострились, на губах появилась розовая пена, ещё секунд тридцать – сорок он сделал последний вздох и умер. Лицо его стало спокойным в своей неподвижности. Где-то в глубине души шевельнулось предательское облегчение, теперь я был предоставлен самому себе и мог «крутится» чтобы выжить. Я устроился поудобнее, духи продолжали стрелять во внутрь цеха, не давая нам передвигаться. Повернул голову влево и посмотрел на генерала и ротного – что они там делают?
Командующий и ротный что-то внимательно рассматривали через амбразуру во дворе завода. Через несколько секунд оба резко отпрянули от амбразуры, которая внезапно заклубилась от попадания автоматной очереди со двора. Малофеев внезапно дёрнулся, коротко вздохнул и тихо осел от трёх пуль попавших ему в голову. Из под волос, из ушей, носа и рта обильно хлынула кровь, стекая на землю, но не пачкая его лица. Как он сидел на корточках у амбразуры, так и остался в этом положении, лишь правым боком опёрся на стену.
Генерал убит. Убит командующий. Убит человек, которому мы вверили свои жизни, за которым шли и пришли сюда. И надеялись, что он сумеет принять правильное решение, в результате чего будет выполнена задача и мы благополучно вернёмся обратно. И вот он был убит. Я смотрел на него и медленно осознавал то, что для него всё закончилось – кончились бессонные ночи, бесконечные думы над картой, у него уже нет ответственности за выполнение задачи, не надо отчитываться перед Грошевым. Ему ВСЁ уже до «лампочки» – убьют нас или мы выживем. Ему уже ВСЁ РАВНО. Ему уже ничего не надо….
А по ротному остервенело бил и бил боевик, но уже явно не со двора. Офицер сумел сгруппироваться, поджать под себя ноги, и теперь он прикрывался от боевика толстой железной трубой—диаметром сантиметров сорок. Автомат выпал из рук и лежал рядом с ним, но поднять его он не мог. В руке командир роты держал «Мотороллу», в которую что-то лихорадочно говорил – наверно прощался. Вспомнился сразу случай, как две недели назад ВВэшники штурмовали школу в Старых Промыслах, и у них во время атаки был тяжело ранен замполит роты. Он лежал впереди всей роты в тридцати метрах, в руках у него тоже была «Моторолла», и духовские снайпера к нему никого не подпускали. До самой темноты с ним непрерывно говорили по радиостанции, не давая тому уйти в шоковое состояние, а в темноте его вытащили. Но по дороге в госпиталь он скончался от большой потери крови. Это воспоминание пронеслось у меня в голове и пропало. Судя по фонтанчикам от пуль, боевик вел огонь из амбразур второго этажа стены, которая выходила в цех. Боевик злился; пули с противным визгом рикошетили от трубы в разные стороны, попадали рядом с ногами ротного и его автоматом, но в самого его попасть не могли. Но и в таком положении долго не просидишь.
– Приехали, пора сливать воду…. Ничего себе сходил посмотреть, как работают корректировщики. – Оценив свои шансы, которые равнялись практически нулю, стал абсолютно спокоен. Еще в первую войну решил про себя, что если когда возникнет такая ситуация, что меня зажмут боевики, то буду драться до конца, а потом взорву себя вместе с боевиками гранатой. Для этого всегда носил с собой гранату, на которой краской было написано – «МОЯ».
Поглядывая по сторонам и готовый немедленно открыть огонь, левой рукой стал доставать гранату, и в который раз убедился, что разгрузка хоть и красивая, но карманы для гранат сшиты неправильно. Мне понадобилось пятнадцать секунд, чтобы буквально выковыривать гранату. И если ещё раз понадобится доставать гранату, да в ходе боя – то не успею. Крутанул в пальцах ЭФКУ (Ф-1), в который раз прочитав на её гранях – «МОЯ», разогнул усики и зубами вырвал чеку. Надо ж, из четырёх гранат на поясе вытащил именно её – Значит это Судьба.
– Всё, теперь даже если и тяжело ранят, то пальцы разожму и всё равно успею взорвать себя. Ну, а если повезёт, то и несколько духов захвачу с собой. Выбор сделан.
На меня накатило спокойствие. Как всегда в таких острых обстоятельствах, а это было и в первой войне, и в Абхазии у меня «перегорели предохранители самосохранения» и осталось только одно – драться до конца. Мелькнула мысль сожаления о семье, мелькнула и исчезла. Вся прошедшая жизнь – семья, все проблемы, всё это осталось за чертой,
– Жизнь прожил честно, за спины не прятался – осталось достойно умереть.
Теперь уже спокойно огляделся и был удовлетворён – позиция у меня была удобная. От духов был прикрыт надёжно и для того чтобы завалить меня, им пришлось бы выскочить на открытое пространство, а там мы ещё посмотрим – кто кого. Получалось, что со своей позиции я контролировал почти семьдесят процентов цеха. Повернул голову налево, командир роты до сих пор был живой, и что-то лихорадочно продолжал говорить в «Мотороллу», но зажат был капитально и автомат его продолжал валяться у его ног.
– Лейтенант, ты поглядывай справа от себя, чтобы дух внезапно не выскочил из дверей и не кончил нас, – крикнул ему. Он что-то прокричал в ответ, но я не сумел разобрать, по трубе, за которой он сидел, заколотила очередь, заставляя офицера ещё больше вжаться в стену.
– Да, не помощник он мне, зажат капитально. – Любое движение с его стороны и он открыт для боевика. Может попытаться кинуть гранату в дверь, из которой был убит Шароборин. Но если я промахнусь, то осколками посечёт командира роты. Ладно, здесь пока оставим ситуацию как она есть. Так, а если кинуть гранату в дверь, мимо которой мы пробегали с Сашкой, ведь наверняка там стена пробита и боевики внутри подсобки могут спокойно перемещаться, и если он оттуда внезапно выскочит, то я не успею повернуться. Но тогда надо проползти три метра вдоль стены, значит открыться для духов, которые сидят за угольной кучей во дворе. Да, оказывается не совсем удобная позиция у меня: пока сижу в углу – всё нормально, но как только начну перемещаться так сразу же подставляюсь под пули. Хорошо, и здесь оставим ситуацию такой какая она есть.
– Что-то подозрительно тихо стало. Точно духи замышляют какую-нибудь каверзу.
Два солдата ВВэшника продолжали лежать впереди меня в метрах двадцати, по обе стороны ворот и смотрели ко мне за спину – Молодцы догадались, что я контролирую и вижу всё пространство впереди их за стеной, зато они контролируют эту чёртову дверь, которая справа от меня. – У раненого кровь продолжала сочится из под каски, но уже гораздо меньше.
В стену надо мной ударила пуля и осыпала красной кирпичной крошкой, ещё две отрикошетили от бетонной плиты впереди меня – били через весь цех из двора из-за куч угля. Я положил автомат на зажатую в кулаке гранату и насторожено стал водить стволом по цеху. За стеной остервенело в несколько глоток кричали боевики «Аллах Акбар», «заводя» себя перед атакой на нас.
– Вот, чёрт, точно сглазил. – Послышались гулкие звуки шагов и я, подняв голову, похолодел. Прямо надо мной, в крыше, была здоровенная дыра и к ней бежал дух, чтобы кинуть в дыру гранату прямо на меня.
– Ничего себе, контролирую обстановку – это конец. – Обожгла мысль и резко вскинул автомат, но сам понимал, что дух не покажется в дыре. В лучшем случае покажется в броске рука с гранатой, и вряд ли в неё попаду. Я не только слышал и ощущал, как душара приближается к дыре, но и почти воочию видел, как он красиво и легко бежал по крыше.
– Семь метров, пять, четыре, три, сейчас полетит граната, – сжавшись в комок, как загипнотизированный смотрел на дыру.
Послышался выстрел с гранатомёта со стороны гаража и тут же звонко лопнул разрыв на крыше от прямого попадания в боевика, от которого только кровавые ошмётья полетели в разные стороны и с гулким ударом остатки тела рухнули около дыры. Даже кровью забрызгало кирпичи рядом со мной.
– Чёрт…, молодцы ВВэшники, выручили нас. – Я отвёл глаза от дыры.
Перевёл дух, поудобнее расположился в углу и теперь был готов отразить атаку и с крыши. Ситуация продолжала оставаться вялотекущей, духи по-прежнему орали за стеной, продолжая простреливать всё пространство цеха. Внезапно, в пятнадцати метрах от меня в окно, стреляя из автомата во все стороны, прыгнул боевик, но получив в ответ от меня пару очередей, дух через спину перекатился через подоконник и исчез, упав во двор. Обстановка накалялась. Да, ещё минут десять и они предпримут контратаку, чтобы полностью очистить здание.
В этот критический момент в окно, через которое мы врывались в цех, заскочил адъютант командующего. Спрыгнул на пол и остановился, с любопытством оглядываясь по сторонам.