Полковник спокойными, размеренными движениями достал из кармана бушлата пачку сигарет и закурил, глубоко вдохнув в себя сигаретный дым и тут же его выпустив. Он был уверен, что сломал меня и не торопил с ответом.
А мне вдруг нестерпимо захотелось выпить холодного пива и оказаться где-нибудь далеко-далеко. Сидеть за столом и спокойно потягивать холодное, ароматное, вкусное пиво изредка кидая в рот солёные кусочки рыбы. Но это были только мечты и я находился на окраине Грозного и решение нужно было принимать именно сейчас. Полковник докурил сигарету и аккуратно вмял её в землю бруствера.
– Ну что, Копытов, бумагу, ручку тебе дать или у тебя своя есть? – ФСБэшник расстегнул полевую сумку и выжидающе посмотрел на меня.
– Да нет, товарищ полковник, бумага и ручку у меня есть, только писать я всё равно ничего не буду. В этой игре всегда был и буду на стороне армии, но хочу, чтобы она была честной и открытой.
Полковник громко щёлкнул застёжкой полевой сумки и сожалеющее произнёс: – Ну и дурак ты, Копытов….
Когда полковник ушёл, я облокотился локтями на бруствер окопа и задумался: действительно, ситуация сложилась для меня погано. Тем более, погано, что сейчас мне стало понятно – Грошев помнит меня, ничего он не забыл, что произошло на первой войне между нами. И «сожрать» меня ему ничего не стоит. Так я размышлял и прикидывал развитие различных вариантов событий – как это отразится на мне, моей судьбе и семьи. Но даже представить не мог, какой удар ожидал меня по приезду на КП полка.
….. – Борис Геннадьевич, подполковник Тимохин, – оперативный дежурный протянул мне телефонную трубку.
– Да, Владимир Васильевич.
– Боря, подойди ко мне в кунг.
– Хорошо, минуты через три-четыре буду. – Положил трубку и вернулся к своему столу на ЦБУ. Ещё раз прикинул координаты ночных целей и огневых налётов и остался удовлетворён. Ну, кажется всё, можно идти к Тимохину, исполняющему обязанности командира полка. Владимиру Васильевичу уже официально предложили стать командиром 276 полка, но зам. командира отказался и сейчас все ожидали – кого пришлют.
Тимохин был один и когда я по хозяйски расположился на кровати замполита, то обратил внимание на озабоченное выражение лица Владимира Васильевича.
– Что-то случилось, Владимир Васильевич?
Тимохин тяжело вздохнул, поглядел на меня и молча разлил коньяк в расставленные кружки: – А? Случилось, Боря, случилось. Давай только сначала выпьем. – И такое начало мне совсем не понравилось.
Мы чокнулись, залпом выпили приятно пахнувший коньяк и дружно зажевали куски холодного мяса.
– Ну, что случилось всё-таки? – Сердце защемило, в предчувствие беды и в голове закрутились несколько вариантов несчастья: в основном они касались семьи. Лицо опахнуло холодом и я, уже почти поверив в это несчастье, почти шепотом спросил, – Что, у меня дома не всё в порядке?
– Да, нет. Дома у тебя всё в порядке. Тут другая ерунда. Даже не знаю, как это преподнести тебе, но я обязан это сказать первым. Как другу и поддержать тебя…
Я облегчённо вздохнул и распрямился: – Ну, Владимир Васильевич, ты так меня до инфаркта доведёшь. Если дома всё нормально, то чем же ты меня можешь напугать? Давай валяй, только давай выпьем по второй за наши семьи, чтоб у них и дальше всё было в порядке.
Тимохин бросил на меня быстрый взгляд, но тост с удовольствием поддержал. Закусывали мы молча и я видел как исполняющий обязанности командира о чём-то напряжённо размышлял, медленно двигая челюстями.
– Ладно, Боря. Ты только это не бери в голову. Знай – в полку тебе верят и поддерживают. Ты только держись. Короче, час тому назад звонили с группировки. По закрытому каналу. Боевики вышли на связь и предлагают живого Малофеева обменять на брата Бараева. Вот такие дела. – Тимохин бросил испытующий взгляд на меня, а я в изумлении только и сумел открыть рот, но уже через двадцать секунд обрёл дар речи.
– Какой живой? Я же докладывал – три пули в башку…. Они о чём там буровят? – Я коротко хохотнул и развёл руками в недоумение.
– Боря, это я изложил в двух словах, но подробности, которые они приводят, ещё неприятнее….
Я насторожился: – Ну, и что они там ещё плетут?
– Ну, рассказали ещё, что да – генерал был ранен в голову, но ранен легко и лишь потерял сознание. И что вы его и солдата, струсив, бросили, а они их подобрали, оказали медицинскую помощь. Кстати, Шароборин тяжело ранен, но будет жить. А Малофеев на допросе даёт показание. Сейчас они ведут переговоры о месте и времени обмена…., – Тимохин замолчал и в кунге повисла тяжёлая тишина.
– Да…!!! Вот это наезд…!? – Удивлённо протянул я, а потом в упор посмотрел на товарища, – ты сейчас мне эти подробности таким тоном передавал, как будто сам веришь в это.
Тимохин вспыхнул: – Ты то ерунду не пори. Я саму тональность сообщения передавал. Я то не верю, но они то там в группировке, не зная тебя – верят боевикам и ведут уже с ними переговоры. С Москвы летит представитель министра обороны, чтобы разобраться на месте с обстоятельствами смерти или пленения генерала. Вот так. – Тимохин замолчал, а потом разлил коньяк по кружкам.
– Давай, Боря, выпьем за души погибших Малофеева и Шароборина.
Я машинально плесканул коньяк в рот и не чувствуя вкуса быстро зажевал кусок мяса, пытаясь привести мысли и эмоции в порядок.
– Обидно. Ведь что получается, Владимир Васильевич: я всем и обо всём рассказал и никто мне не поверил, а этим сраным боевикам поверили с ходу. Конечно, можно было попытаться вытащить Малофеева, но тогда бы я здесь не сидел. Это сейчас, в спокойной обстановке, можно рассуждать – атаковать, пробиться в подсобки, замочить всех там боевиков, очистить цех и вынести тела Малофеева и Шароборина. Но в тот момент, зная, что в подсобке боевик сидит и только ждёт когда ты туда заскочишь, чтобы всадить тебе пулю в лобешник. А второй душара лупит со второго этажа с семи метров и не даёт подойти к телу генерала: вот в этот момент у меня было только одно решение – ломануться к телу генерала, чтобы его вытащить и там же лечь рядом с генералом. Да…, для меня, наверно, лучше всего сейчас лежать убитым рядом с Малофеевым и Шаробориным – тогда бы веры мне было бы гораздо больше….
– Ты, Боря, брось эти мысли. Тебе самое главное полк верит, а то что они там обсуждают – «верить тебе или не верить» они тоже имеют моральное право. Им сейчас надо перед Москвой ответ держать – это может быть ещё хуже, чем тебе. А то, что эта ложь ведь вскроется очень быстро – дня через три-четыре и тебе эти дни придётся пережить с этим грузом. Понимаю – тяжело, но терпи, терпи из всех сил….
На ЦБУ я вернулся придавленный тяжестью неприятных известий. В палатке кроме дежурной смены телефонистов, истопника и оперативного дежурного никого не было, но когда сел за свой стол, то почти физически ощутил на себе любопытные взгляды солдат и дежурного.
– Знают, все знают. Обсуждают…, – мне стало «тошно», – Блин, лучше бы я там погиб….
Мои тяжёлые размышления прервал телефонный звонок из второго дивизиона – звонил Чикин.
– Борис Геннадьевич, я оставил с командиром батальона ВВ командира батареи, а сам вернулся на огневые позиции – что-то себя плохо чувствую. Печень болит.
– Ладно, Александр Владимирович, лечись, но только не водкой…, – слушать протестующие возражения Чикина не стал и положил трубку на телефон.
В кунге я честно рассказал своим подчинённым о неприятных известиях, а в конце повернулся к старшему помощнику: – Так что, Геннадий Николаевич, будь в готовности принять у меня артиллерию. Я вполне могу попасть «под раздачу».
Ржанов нахмурился, потом громко хлопнул себя по коленям и в волнение встал с кровати, но увидев, что в кунге не пройтись, снова опустился на постель: – Я так и знал… Знал, что какая-нибудь «подляна» вылезет со стороны. Я ведь, когда отправляли сюда, говорил – что не справлюсь с этой должностью. Ведь я столько лет просидел на отделе хранения в Просвете и хоть моя должность и приравнивается к должности командира дивизиона, но ведь она всё равно отличается даже от командира кадрированного дивизиона…
Ржанов вновь вскочил и насколько было возможно взволновано прошёлся в кунге вдоль кровати, а потом присел на табуретку рядом со мной.
– Я, говорю – не готов я. А мне – Да ты что? Там полк обстрелянный… Начальник артиллерии опытный…, оботрёшься около него. Да что там должность старпома – будешь делать то, что тебе начальник артиллерии прикажет и всё. – Геннадий Николаевич произнёс наверняка всё это голосом того кто с ним беседовал и несмотря на своё довольно тягостное настроение я рассмеялся, что подвигнуло Ржанова на большее откровение.
– Смешно вам, Борис Геннадьевич, а когда прошло сообщение по радиостанции, что пропали без вести «Лесник 53 и Паук» то стало понятно, что мне сейчас вот так на ходу придётся дела и должность принимать. Какие-то решения принимать, кому-то приказы отдавать. У меня чуть «крышак» не поехал. А кто я такой? Да никто. Салабон необстрелянный. Я ведь всё про артиллерию забыл. И сейчас я не готов. Морально не готов. Понимаете?
– Да всё понимаю. Это я так тебе сказал, чтобы ты подготовился. Может быть, всё ещё обойдётся.
* * *
19 января я с КНП произвёл замену группы Кравченко на группу Гутника и пока они не пришли на КНП, сидел на связи в готовности оказать любую помощь огнём. Надо сказать, что за эти два дня ВВэшники так и не смогли выполнить задачу даже первого дня. Первый штурмовой отряд приняв влево, не стал штурмовать завод где погибли Малофеев и Шароборин, и захватил пятиэтажки. Но к перекрёстку улиц Алтайской и Старопромысловского шоссе так выйти и не смогли. 21ая бригада внутренних войск Турковского спустилась с высоты и лишь зацепилась за первую линию пятиэтажек у улицы Социалистическая и всё. Причём, там получился винегрет: половина здания наша, другая – духовская. Или мелкие группы боевиков, без особых трудностей передвигались внутри микрорайона. Здесь обстановка была более тяжёлая, чем в первом штурмовом отряде. Поэтому чтобы поддерживать ВВэшников с позиций прямой наводкой по микрорайону постоянно